Здесь же, на высоких орбитах, зоны приема рудных тел. Громадные астероиды, сверкающие чистым никелем, неокисленным железом, острыми звездочками водяного льда — и белые, кинжальной формы, факелы из двигателей буксиров-перехватчиков.
На высоких орбитах свои зеркала. Их колоссальные солнечные зайчики сфокусированы столь же громадными параболами-отражателями, чтобы плавить на металл притянутые астероиды целиком, или разваливать их на несколько глыб меньшей массы. Веса в космосе нет — а вот масса не девается никуда. Невозможно толкать многотонную глыбу руками: в человеческом теле просто нет столько энергии. Поэтому, чем больший астероид приволокли на разборку, тем больше топлива сожрет буксир; а сена орбитальные буксиры не едят, им все больше уран да торий подавай. Можно еще изомеры с лунных полей, но тут и двигатель нужен особенный, и ядерщик не политкорректный, а грамотный...
Профессионалы выделяют на Орбите множество различных зон — по необходимой силе тяги, по удобству старта, по защищенности от радиации, наконец. Обычные же люди давно приняли свою ограниченность в знаниях и не пытаются объять необъятное. Высокая орбита, низкая орбита, между ними пояс радиации — достаточно. В нюансах пускай разбираются космонавты, отрабатывают свои громадные деньжищи.
Поэтому немногие знают, что есть еще и средняя орбита. Начинается она за первым радиационным поясом. Выше нее, как несложно догадаться, второй пояс. Этакий карман траекторий, куда не любят соваться капитаны: вокруг планеты и без того приходится огибать чертову прорву мелочи, чтобы еще заморачиваться скоростью. Дашь выше — зацепишь верхний пояс. Перетормозишься — зачерпнешь нижний. Конечно, за то небольшое время, что корабль чиркает по слою протонов, большую дозу не наберешь. Астронавты на пути к Луне шли сквозь пояса напролом — и ничего. Ну, как ничего: у Олдрина, помнится, зрение упало, хрусталик в глазах помутнел. Но только астронавты не проводили в Пространстве двадцать лет по контракту, вот в чем все дело.
Так что средняя орбита используется для временного хранения чего-нибудь, чему не надо активно маневрировать. Вывели, отрегулировали траекторию — и лети себе, простую коррекцию автопилоты научились делать еще при том же Гагарине.
Сейчас в условной зоне средних орбит вокруг Земли беззвучно мчался грузовой состав из десяти цилиндров. Каждая мега-цистерна диаметром в четыре Джомолунгмы, а в длину как пол-Сахалина. Все они принадлежали Проекту и все предназначались для колонизации землеподобных планет... Ну, хотя бы марсоподобных — уточнить это и строить планы можно только на месте.
Так что Проект сосредотачивался лишь на том, чтобы колония долетела. Для того целых пять волн, для того в каждой волне по десяти баллонов, для того в каждом баллоне по десяти тысяч обитателей.
Первая волна вот-вот покинет Солнечную систему в направлении к Глизе 832С, где достоверно замечена минимум одна планета с температурой поверхности от +0 до +50 градусов Цельсия. Расстояние — шестнадцать световых лет, при скорости в одну десятую световой — и даже в одну двадцатую — шанс есть.
Вторая волна сейчас разгоняется курсом на Тау Кита, туда всего двенадцать светолет, но наличие подходящей землеподобной планеты не доказано, а лишь предполагается. На месте колонистам решать: оставаться жить в баллонах или высаживаться на спутники тамошнего Юпитера. Или вообще дальше лететь, если позволит матчасть и не утомит жилье в цистерне, пусть и огромной.
Третья волна — звезда Kapteyn B, тринадцать светолет. Волна уже погрузила колонистов и все запасы, но пока что в самом начале “прощального круга”. Звезда Kapteyn B мало того, что летит поперек шерсти, пересекая плоскость галактического диска — так еще и родилась в другой галактике, поглощенной Млечным Путем в незапамятные времена.
Звезде-загадке — планета-ниндзя. По всем признакам, есть, и небезнадежная в плане освоения. Только ее почему-то так никто и не увидел. Но до ближайших систем с доказанными планетами — а это Глизе 180 и Глизе 163 — уже тридцать девять и сорок восемь светолет.
Правда, обнаружен каменный шарик чуть поближе: именно Глизе 667С-с, двадцать четыре световых года. Но как раз туда нацелена следующая волна — четвертая. Если в той системе нашелся аналог Юпитера, то у него, наверняка, найдутся и спутники землеподобной величины.
Заготовки для четвертой волны несколько лет ловили между Землей и Марсом — настолько большие камни встречались нечасто. Шутка ли, у Сатурна половина спутников меньшего размера! Пойманные булыжники накапливали на орбите Марса, где им Большим Зеркалом Фобоса подплавили форму, чтобы в полетах не усложнять расчеты еще и ассиметрией. Наловив же требуемые десять болванок, построили их паровозиком, засеяли культурой нанороботов-проходчиков и запустили к Земле.
За восемнадцать месяцев полета нанороботы выгрызли внутренности заготовок начисто, часть материала пустив на собственное питание, часть — выбросив как реактивную массу, чтобы закрутить исполинские туши относительно продольной оси. Мимо орбитального контрольного поста пролетали уже десять банок правильных очертаний, с толщиной стенок до километра, с необходимыми технологическими проемами, раскрученные на вычисленное число оборотов.
На подходе к высокой орбите Земли буксиры-факельщики перехватили заготовки. Пристыковали к торцу каждой реакторный блок, а уже к нему — ледяной астероид. Мерцающие поля радиаторов раскинулись на километры; свет их сотнями оттенков желтого и багряного ломался на ледяных боках.
Каждый реактор превращал сверкающую глыбу в поток воды и тут же стерилизовал его жестким излучением — так, на всякий случай. Поток вливался в горловину плавно вращающей банки. Центробежное ускорение прижимало воду изнутри к стенам цилиндра, и потому от оси к стенам лил дождь с каплями в лошадиную голову; сила Кориолиса причудливо завивала траектории каждой супер-капли.
Через несколько месяцев каждый цилиндр превратится в летучее Земноморье — только волны и острова не снаружи, а внутри, на стенках, где центробежная сила равна величине нормальной земной силы тяжести. Когда глубина моря достигнет нескольких тысяч метров, не то, что протоны радиационных поясов — даже межзвездное излучение внутрь не пробьется.
Потом к цилиндру пристыкуют свежий реактор, затем вдоль наружных стен вытянутся три сдвоенных двигательных модуля. Цилиндр заполнят азотно-кислородной смесью, засеют культурами почвенных нанороботов, дождутся созревания ландшафта. Через торцы запустят внутрь десять тысяч колонистов. Емкость биосферы рассчитана на двести тысяч, места хватит.
Укомплектуют колонию необходимыми запасами, заполнят ячейки памяти несколькими копиями Великого Тезауруса, то бишь полного свода знаний земной цивилизации. Погрузят миллионы пробирок с культурами всевозможных наномашин и геномов. Полностью замкнутая биосфера не вечна: масштаб маловат, не Земля. Но ведь уже известно, что пространство не так пустынно, как считалось при том самом Гагарине. Далеко за орбитой Плутона есть огромный пояс ледяных астероидов и камней побольше, величиной с тот самый Плутон; пояс этот называется Облаком Оорта и протянулся на целый световой год пути в любую сторону от Солнца. А ведь и за ним, наверняка, летают нерегулярные астероиды, просто не так много. Вот попутные и пойдут на возобновление запасов.
Люди в баллоне тоже непростые. Их срок жизни увеличен генетической коррекцией, клеточной хирургией, кому насколько позволил исходный организм; самое малое — на двести лет. А дети колонистов уже проживут половину тысячелетия: хватит и на полет, и на первичное освоение системы.
Человечество решило не дожидаться постройки свертывателей пространства или там гиперскачковых двигателей, не надувать пузыри Алькубьере в опасной близости от собственного Солнца. Научный прорыв дело такое... Двусмысленное. Во-первых, можно и не дождаться никогда. Во-вторых, можно как раз-таки дождаться. Решено лететь на примитивнейшем принципе отброшенной массы. Все равно, что кругосветка весельной галеры: красиво, романтично и очень, очень близко к природе. Скучать некогда!
Чтобы иметь массу для отбрасывания, прицепят еще астероидов. Погрузят килотонны изомерного топлива: у стабильных изомеров срок хранения выше, чем даже у тория, они специально так изготовлены, чтобы хватило на века полета. Реактор нагреет астероиды: сперва в жидкость, а потом и вовсе в плазму. Плазма из магнитного сопла полетит в одну сторону, а баллон с колонистами — строго в обратную, в чем и заключается принцип реактивного движения.
Белый кинжал выхлопа на полной тяге вытягивается от Земли до Луны, и вот в этом хвосте уже не уцелеть ни одной сложной молекуле, не то, что живому существу. Так что для разгона готовый баллон переведут на околосолнечную орбиту, где выхлоп его никого не заденет. Баллон сделает необходимое число витков вокруг Солнца и сорвется, как срывается камень с раскрученной пращи, по рассчитанной трассе, вслед за облаками зондов-лоцманов.
Зонды-лоцманы уже давно выстреливаются к намеченным звездам. Каждую неделю на каждую трассу запускается очередной миллион пылинок. Разгонный лазер — Око Брамы, как назвали его индийские участники Проекта — толкает пылинки с огромным ускорением, вычисленным так, чтобы к моменту запуска волны самое первое облако зондов опережало ее на целый световой год. Цепочка следующих облаков обеспечит непрерывную и надежную связь. Если зонды встретят опасность, колония получит на выработку решения, как минимум, несколько месяцев.
На каждом баллоне задумана еще установка магнитного паруса — если расчеты оправдаются, невидимые крылья сберегут колонистам немало рабочего тела, ведь скорость межзвездного ветра исчисляется сотнями километров за секунду. Такой энтузиазм не использовать грех. Правда, для сколько-нибудь заметной тяги магнитные поля невидимого паруса придется развернуть на те же сотни километров. Так что паруса-магнетары заявлены сугубо экспериментальными, а основная надежда на взятые в запас астероиды да на внутренние моря. Результат эксперимента узнают разве что правнуки, однако ученые все равно счастливы: наконец-то горизонт планирования землян вышел на достойные цифры.
В расчетной середине пути двигательный блок переключится на торможение. Если к тому моменту не наловится достаточно попутных астероидов, то рабочим телом пойдет вода из внутреннего моря. Запасов ее достаточно для чернового торможения и выхода на орбиту вокруг нужной звезды, а там уже дело за челноками и нанороботами.
Наконец, если даже галактическая банка сгущенки вовсе не сумеет затормозить и просквозит мимо целевой системы, как фанера над Парижем — биосфера гарантировано протянет больше тысячи лет полной изоляции; за этот срок земляне прошли путь от ржавых секир до квантовых компьютеров. Можно что-нибудь и придумать.
Пока что четвертая волна летела вокруг Земли, в зоне Medium Earth Orbit, официальная аббревиатура MEO, неофициальное прозвание, конечно же, “кошкодром”. Последние баллоны еще заполняли внутренние моря. Первые два уже проверяли на холостом ходу исполинские дудки маршевых реакторов-пробкотронов, они же и двигатели.
Баллоны с номерами “четыре-три”, “четыре-четыре”, и так до “четыре-восемь” — принимали запасы и колонистов. Очередной челнок с освоителями стыковался к осевому тамбуру, люди заполняли комнатки приемника, сбрасывали одежду в печь: выдадут стерильную. Автоматика выполняла проверки, сканировала микрофлору на предмет наиболее опасных болезней, обрабатывала тело ультрафиолетом и специальным составом — незачем заносить возбудителей в замкнутую среду.
Обработку проходили по двадцать пять человек, прочие ждали на обзорной палубе, кто апатично, кто возбужденно приникнув к панорамным окнам. В полете только черный бархат и точки звезд, но здесь-то пока еще Орбита! Багровые полотнища радиаторов, разноцветные маячки кораблей, сияющие факелы двигателей. Соседи по четвертой волне: темные массы искуственных планет, нагоняющие тревогу алыми проблесковыми огнями; громадные фосфорецирующие цифры на грубо приплавленных округлых боках: “4-6”, “4-8”, и далее.
А вот пятой — заключительной волны Проекта — отсюда без приборов не увидеть. Пятая волна готовилась в резерв, и ее цель планировали установить, как только первые волны подлетят поближе к своим звездным системам и высмотрят в них что-либо интересное. Кроме того, негласно подразумевалось, что пятая волна займет место пропавших или погибших “от неизбежных в Пространстве случайностей”. Так что с формированием пятой волны не торопились; ее рукотворные планетоиды в настоящее время только подбирались к Земле, оставляя за собой шлейф из выгрызенной нанороботами пыли.
Винни ждал очереди в санприемник на обзорной палубе четвертого баллона четвертой волны. Парень бездумно разглядывал орбитальный буксир-”кислородник”, пристыкованный к пакету огромных рудных тел, еще слабо-слабо светящихся после резки большим зеркалом. Очевидно, их тащили с верхней орбиты на переработку. Даже километровый тягач рядом с ними смотрелся бобром, разлегшимся поверх штабеля бревен. Точнее измерить Винни не мог: ни ориентиров для глаз, ни дальномера под рукой.
На орбитальном буксире дальномер, конечно, имелся. И показывал, что до баллона “4-4” — тысяча километров с мелочью. Для глаза человеческого неподъемное расстояние, так что Змей не увидел бы друга, если бы даже знал, у которого из окон тот стоит. Зато для случайности дистанция мизерная: меньше двух минут на второй космической скорости, считай, вплотную. И грузовые челноки крутятся, и доставщики колонистов суетятся под ногами... Змей принялся считать маневр, потом разгонять мега-сцепку — понятно, что не в один импульс, чтобы не закрутило — затем уравновешивать на новой траектории, чтобы не выйти за указанный диспетчером коридор...
