Но горячо.
От переизбытка чувств, едва не сыграл в ящик, в самом прямом смысле этого слова — на короткий момент показалось, что свалившаяся масса раздробила мне всё, что могла раздробить.
Повезло — туша привалилась боком, лишь согревая, а не отдавливая.
В общем — у страха глаза велики.
Выбравшись на свободу, "запалил" огонек и принялся считать потери.
Если совсем по-хорошему, то все, надетое сейчас на мне, надо отправлять в костер — пропитавшееся потом, с въевшейся пылью, залитое густой, почти черной, кровью... Никакой гигиены!
С другой стороны — ничего другого у меня сейчас и вовсе нет, так что...
Со вздохом, отправился отстирываться в холодной воде, ночью и без мыла.
Хорошо хоть догадался сперва расставить вдоль берега пяток мелких файерболов, для освещения, а чуть позднее, едва не отвалив себе хорошего пинка, поставил пяток точно таких же, чуть выше по течению, разогрев воду до вполне приятной температуры.
"Магия на службе у человека!" — Восхищался я собственной смекалкой, запекая медвежье мясо в глине, в хороводе из трех огоньков, равномерно вращающихся вокруг комка размером с мою голову. Еще два, "обходили дозором" одежду, высушивая, пусть и не торопливо, но методично.
Еще два шарика "приземлились" в глиняные плошки, и светили оттуда в черные небеса маленькими фонариками, даруя надежду, что утром у меня будет либо кастрюля, либо — кружка. А, если все пойдет очень хорошо, то будут оба предмета, столь нужные в походном обиходе.
Прислушиваясь к своим ощущениям, пытаясь уловить тот момент, когда силы начнут "делать мне ручкой", не заметно для себя, встретил рассвет.
Представляю, какое зрелище я представлял — голый, среди блуждающих огоньков света, человек, трясущийся от утренней прохлады...
Полутонная туша черного зверя, с отрезанной задней лапой и нещадно попорченной шкурой очень скоро станет пиршеством для всех мелких и не очень мелких, плотоядных. Так что, прождав, для верности полных четыре часа, расколотил глиняный ком на две части и едва не захлебнулся слюной от запаха!
В середине, мясо оказалось слегка сыроватым, но — голод лучшая приправа — да и оставшиеся у меня ягоды смоллки, я совсем не зря запихал в окорок — получилось очень нежно, а сок ягод придал мясу пикантный, кисло-сладкий, привкус.
С солью, было бы вкуснее, но...
Пока завтракал, в голову пришла и еще одна идея. Простая, как три копейки и рациональная, как медовые соты: раз уж можно использовать местную глину в таких, сугубо кустарных, условиях, в качестве посуды, так отчего не сделать это масштабно?
После завтрака, искренне сожалея, что "кастрюля" не удалась, а чашка, в общем ничего, но надо было сделать ее чуть больше, накопал еще глины, в прибрежном песке выкопал яму глубиной сантиметров в десять, полметра на метр — в длину-ширину, и залил все несколькими слоями глины, сформовав, эдакий лист для духовки, с высокими бортиками.
Бело-голубая глина, пластичная и жирная, "поймала форму", которую я поспешил зафиксировать своими огненными шариками и оставил все это дело сушиться прямо на берегу ручья, легкомысленно решив про себя, что даже если задумка и даст трещину, то... За опыт не переплатишь!
Отпилив вторую заднюю лапу, почесав затылок, решил, заодно, избавить зверя от его мощных когтей, раз уж зубы мне не достались!
Мысленно представив, как и куда можно нашить два десятка, устрашающего вида, "коготочков", с улыбкой маньяка-потрошителя, принялся за дело.
Если бы орудовал обычным ножом: "укатался бы вдрызгу", прежде чем справился с этим занятием, а так... "Змейкой" чик-чик-чик и всего проблем. Даже умудрился, между делом, снять кусок шкуры от пуза и до спины, поперек. Учитывая размер хищника, кусок получился весьма впечатляющий. И по размеру — полтора, на два с половиной метра и по массе — от силы, килограмма полтора!
Конечно, все описываемое, не более, чем моя бравада — со всеми своими идеями провозился почти до вечера, совсем забыв о "противне", жарящемся на берегу.
А когда, вспомнив, кинулся спасать творение рук своих, было уже совершенно поздно.
Оставленные без присмотра файерболы, устроили моему противню "адскую сауну" и, прогорев, тихо исчезли. Глина спеклась с песком и остыла, тихо и спокойно, без вмешательства моих кривых рук.
Теперь, если кому-то захочется этот противень взять с собой, в дорогу, ему понадобиться отдельное, вьючное животное, да и то не факт, что оно не подохнет от своей ноши на половине дневного перехода.
Противень получился толстостенным.
Очень, толстостенным.
Из, чисто человеческого азарта, я обкопал его и присвистнул, давая себе зарок, не заниматься больше тем, в чем не имею ни малейшего понятия!
Но, сделанного не воротишь, да и мясо было жалко — разве зря я столько мордовался, чтобы скормить его падальщикам?!
Так что, используя остатки кастрюли, в качестве лопаты, расчистил под дном противня пяток проходов и запустил туда уже набившие мне оскомину, огненные шарики...
Получилась здоровенная конфорка, на которой и зашкворчали, вскорости, куски мяса.
Пока жарилась первая порция, замочил шкуру в воде, засыпав песком и мелкими камушками.
И, только сняв пробу с поджаренных кусочков, понял суть своей проблемы.
И по жизни — тоже.
Гигантомания!
Вот, скажите мне, на милость, на кой восклицательный знак я сделал противень ТАКОГО размера?! Что мне стоило сделать его чуть уже и короче? Ведь, можно было сделать и два, пусть меньших, зато более тонких... Или вот эта, устрашающего вида, куча мяса? Ну, не съем я столько, а через пару дней оно протухнет и все, все мои труды насмарку!
Пока голова пинала жопу за жадность, руки продолжали любовно раскладывать ровные куски мяса на поверхность противня-сковороды, поправляя, прижимая и переворачивая, чтобы не подгорело.
Ароматы плыли — закачаешься!
Да и с файерболами управляться стало намного легче: теперь я не только размерами мог управлять, но и температурой, а еще, уже перед сном, умудрился закрутить над ладонью копию монторовой фрезы, только не металлическую, а огненную.
Раскрутив ее, до высокого свиста, спустил в сторону медвежьей туши.
Золотая, раскаленная звездочка пролетела две сотни метров и туша разделилась на две, совсем не равные, части. Судя по запаху — хорошо, нет, очень хорошо, термически обработанных.
Если у местного зверья и мелькала идея наведаться в гости, за своей долей пропитания, то, после всего увиденного, идея эта сменилась на полностью противоположную — свалить по дальше, пока сам не стал чьей-то долей пропитания.
Последнюю порцию мяса дожаривал уже в полной темноте, под светом ярких, немигающих звезд. Получилось, всего, килограмм восемь-десять — уж больно массивные и тяжелые кости были, у неведомого мне, мишки-людоеда.
Я даже примеривался захватить их с собой, вместо какой-никакой дубинки, но... они же весили килограмм под десять-двенадцать, каждая!
А у меня, сейчас, каждый грамм полезной массы на счету!
Вот и прикопал я тяжеленные и бело-розовые косточки, рядом со своим противнем, оставляя потомкам, на память о себе и своих кулинарно-гончарных, бесчинствах.
Вот, лет эдак через триста-пятьсот, когда разумная жизнь сделает новый виток, освоит все окрестности, найдет ушлый археолог мой противень, сделает кучу анализов, да и выдвинет теорию, что жило вдоль берега этого ручейка кровожаднейшее племя существ-великанов, приносящих своих врагов жертву, путем методичного прожаривания на глиняной плите, посвященной богу-родителю! А что всего тех следов — две кости — так то, дикие существа, нарвались на еще более диких, да и были съедены, бесследно.
Так, развлекая себя самого, подобными байками, я отправился на боковую, окружив себя движущимся по часовой стрелке, частоколом из огненных прутьев — логическим продолжением идеи огненного диска.
Осталось только научиться делать эти прутья черными с внутренней стороны, чтобы они, своим светом, спать не мешали.
В общем, когда я утром покидал берега милого ручейка, приютившего меня на пару ночей, вздохнули с облегчением не только дикие животные, но и сам ручей.
И только в обед, отмахав уже километров тридцать, по ровной, как доска, степи, вспомнил о том, что на дне ручья так и осталась "домачиваться", медвежья шкура.
Обидно было, с одной стороны — до слез. Но, зато с другой — оставалось только радоваться своей забывчивости. Я просто представил, сколько может весить мокрая шкура и весело помахал ей ручкой, понимая, что кожемяка из меня, намного хуже, чем даже гончар.
На обед у меня было мясо жареное, а на ужин, впервые за все мое "голое" путешествие, был свежезаваренный настой из местных травок. Пусть и не коричневый, как привычный чай, а отчего-то сине-зеленый, но вкусный и сладковатый без малейшей крупицы сахара.
Лепота, одним словом.
Еще бы понять, почему моя цель, столь упорно топающая мнеот меня на встречу, стала поразительно быстро возвращаться по своим следам, словно за ней гналось то самое племя гигантов, которых я оставил на берегу ручья.
Допив напиток, прислушался к собственным ощущениям, выплеснул на земли недопитый настой и отправился догонять свою цель. Раз уж теперь я так хорошо вижу в темноте — отчего бы и нет!
Как ни крути, сколько не придуривайся, но человеком я остался, до мозга костей — городским. Степь ночью и степь днем — две очень большие разницы, подразумевающие не только хорошее зрение, но и правильное понимание того, что все вокруг — не совсем так, как кажется.
Самая ровная дорога, что я сперва выбирал, пользуясь глазами, оказывалась предательской бровкой, с которой, съехать в придорожный овражек проще, чем найти этот овражек днем.
Выбирая дорогу "на интуиции", с ужасом получил подтверждение тому факту, что с интуицией у меня очень плохо. Кроме оврага, я влетел еще и в гнездо спящих то ли ос, то ли пчел и только полыхнувшее кольцо огня спасло меня от мучительной смерти, уже танцующей рядом на прозрачных крылышках.
За три часа ночной дороги получил больше адреналина, чем за три дня — дневной, включая нападение серебристых птичек и чертову, сгоревшую, "Чужбинушку".
На четвертый час, выбрался на сухой холмик, завернулся в плащ и завалился спать, вымотанный донельзя...
Во сне мне приснилось, что по мою душу приперся еще один черный хищник, просто кипящий жаждой мести и плюющийся кислотой и ядом из всех своих отверстий. От его ядовитых испарений трава скручивалась в желтые колечки, а звезды меркли и исчезали с горизонта, настолько зверюга была всем не симпатична.
В общем, все отчаянно добрые — оставили человека тет-а-тет с дикой природой и решили посмотреть, кто кого.
"Морской Змей", разумеется!
Все, сделанное человеческими руками, спокойно превращается в оружие, даже если за образец взято нечто природное, жизнеутверждающее и оптимистичное.
Например, лимонка...
Правда, я совершенно не мог понять, с какого перепоя вышел на честный бой голым и отчего-то в аккурат на берегу того самого ручья, но... Иногда сон — это просто сон и никакого логического объяснения, кроме нечистой совести, нет и быть не может. Я знаю о существовании толстенных сонников, на все случаи жизни, времена года и дни недели, но... Всегда держал в голове совершенно замечательную сказку "12 месяцев", в которой царь, листая сонник, искал два своих сна — "пожар" и "потоп": "Потоп — к пожару. Пожар — к потопу".
Хищник трижды промахивался по мне, прыгая с места, с разбега, с переката через голову, но вот в четвертый раз, мне так не повезло — оступившись на внезапно подвернувшейся кочке, я пропустил обычный мах задней лапой и полетел, содрогаясь от боли в помятых ребрах, прямо в ручей.
Холодная вода привела меня в чувство и дала время вдохнуть-выдохнуть — почему-то животина не спешила прыгнуть в воду и добить меня самым простым способом — просто расплющить, навалившись всей своей тушкой.
Придя в себя, не на шутку разозлился, "подсветил" поле боя огоньками файерболов, отправил в сторону поджидающей меня на берегу зверюги четыре "вновь изобретенных диска" и выпрыгнул из воды, готовясь продать свою жизнь как можно дороже.
Прикрываясь от света, зверюга наклонила морду к песку и мои четыре диска отправились на второй заход, с грацией разъяренный москитов, от которых увернулся сладкокровный человечешко.
Едва я оказался на суше, зверюга подняла голову и, не зная я, что вокруг меня сон — тут бы мне и пришел конец. На морде животного не было ничего, даже близко напоминающего глаза или уши. Нос — с двумя дырками — был. Широкая пасть, наполненная совсем не мелкими зубками — была во все оружии, а вот глаз — не было точно! Были еще усы и готов поспорить, что ничем иным, кроме вибриссов, они быть не могли.
В освещении, шкура зверя отливала металлической синевой.
Стоило песку скрипнуть под моей ногой, как зверь прыгнул, доворачивая в воздухе, в мою сторону.
Длинный хвост, эдакая помесь волчьего и тигриного, мелькнул, словно балансир, поворачивая огромное тело, наводя на мою тщедушную фигурку.
Пришлось прыгать навстречу и сетовать на то, что у меня хвоста нет... А через мгновение после падения на песочек, поблагодарить небеса за то, что хвоста у меня нет!
Был бы хвост — сегодня бы я его, совершенно точно, лишился!
А так, ничего... Только дикий, животный ужас проскочил на мгновение в голове, когда синеватое тело пролетело надо мной и, с хрустом, приземлилось где-то позади, у самой кромки воды.
Судя по странным, судорожным движениям животного, последний прыжок оказался для него несколько не удачным, словно передние лапы подломились под тяжестью тела, а задние так и задирают круп, приглашая дать пинка в откляченный зад, с метающимся из стороны в сторону, хвостом.
Зверь вновь попытался выпрямиться, потешно пританцовывая на месте задними лапами.
Радуясь тому, что не выпустил оба кинжала из рук, при падении, обежал зверюгу с боку, стараясь держаться максимально дальше, от тяжелого хвоста — думаю, после его удара от меня мало что останется — и замер перед мордой зверя, выбирая, куда именно нанести удар.
Зверь поднял голову, пошевелил ноздрями, принюхиваясь и...
Дальше все было уже отработано — удар, "сжатие" и фонтан крови, в мою сторону...
Снова устроив себе "тепленькую водичку" с помощью файерболов, добрых полчаса отмывался в проточной воде, радуясь, что одежду, в этот раз, отстирывать не надо. И поражаясь чувству юмора судьбы-злодейки, умудрившейся подставить под передние лапы мой глиняный противень, с пустотами под ним, проплавленными "обогревательными элементами".
"От судьбы не уйдешь..." — Вздохнул я и проснулся, радуясь первым лучикам восходящего светила.
Глава 27
Мясо испортилось на третий день. Испортилось вместе с настроением и пошедшим с небес, мелким дождичком. Приближение неведомой мне цели, к которой меня тянуло словно на магнитике, настроение не улучшало.
В годы босоного детства своего (старею я, что-ли? Уже и брюзжать начинаю, помаленьку?), мне довелось помесить глиняную грязь степей, на своей любимой родине. Пусть и не в кирзовых сапогах, а в нормальных, кедах или кроссовках, но вот это непередаваемое ощущение налипшей, целыми тоннами, грязи...
