Я отодвинул холодильник на полтора шага вбок. В деревянном полу и правда была этакая вставка из досок, покрашенных чуть более темной краской. Я опустился на корточки и провел рукой по этим доскам, ощущая все ту же вибрацию, но уже чуть более сильную. Ну и загадочный рокот, ранее мешавшийся с шумом прибоя, тоже стал слышен куда более отчетливо.
Я выпустил когти и подцепил ими край досок, которые довольно-таки плотно сидели в полу. Потянул. Отбросил поддавшуюся крышку от потайного хода в бок.
Передо мной разверзлась черная дыра, ведущая в гулкую, сырую тьму, обрамленную пористым камнем. Вглубь вела ржавая металлическая лесенка, приваренная к штырям, вдолбленным в камень.
— Вот теперь и я слышу это, — сказал Камориль.
— Смертью пахнет? — спросил я.
— Нет, — ответил некромант. — Но лезть бы я туда не стал.
— Ты и не полезешь. Я полезу.
— А оно нам надо?..
— Чтоб потом локти не кусать, — расплывчато аргументировал я.
— Спички вот возьми хотя бы, — Камориль протянул мне коробок.
Я не стал отказываться — сунул спички в карман джинсов и, развернувшись поудобнее, стал спускаться в кромешную тьму.
Света мне хватит на первое время. Лесенка, хоть и ржавая, крепкая вполне — держит. Рокочущий звук все ближе, а квадрат выхода все меньше и тусклей.
Спускался я секунд десять. Дырка в полу кухни смотрела сверху, как небольшое квадратное солнышко. Колодец, по которому я спустился, оканчивался небольшой каменной камерой с расположенными по стенами пустыми пыльными полками из темного дерева. В одной из стен я разглядел железную дверь, оказавшуюся довольно-таки большой — с меня ростом. Звук, уже почти осязаемый, доносился как раз откуда-то оттуда. На двери был штурвал, что символизировало, что она, скорее всего, закрывается герметично.
— А что, если там, за ней, море? — спросил я сам себя.
Это казалось мне вполне возможным. Вот только звук, доносящийся оттуда, шепотом прибоя ни разу не был. Ну, откручу я этот штурвал, хлынет на меня волна... чай не сплющит в аккуратный блинчик. Да и, будь здесь совсем уж опасное давление, пористый камень давно бы не сдюжил удерживать мощь стихии. Посему, пожалуй, бояться нечего. Относительно.
Я ухватился за штурвал и начал его крутить. Сначала попробовал по часовой стрелке, и даже провернул разок — но по характеру движения понял, что кручу не туда. Стал крутить против часовой. Штурвал поддался на удивление легко, как будто бы он не в каменном кармане под домом у моря находится, а ведет в какой-нибудь банковский сейф с золотыми слитками.
После пяти поворотов крутить стало некуда, и я потянул дверь на себя. Передо мной распростерлась еще более черная тьма, непроглядная, как пьяная тоска. Рокочущий, рычащий звук окутал меня с головой, заставил вибрировать воздух в легких. Я понял, что это работает что-то механическое. Наверное, какой-то двигатель... Явственно дунуло азотом и еще какой-то смутной, неразличимой мерзостью. Я сделал пару шагов внутрь кромешной темноты, касаясь руками стен. Стены тут были металлические, ржавые.
Может, тут где-то можно включить свет?
Жечь спички, выданные Камориль, мне почему-то не хотелось. Что же делать?
Я сделал еще пару шагов и понял, чем воняет: человеком. Этот запах был заглушен сыростью и резкими нотами каких-то машинных масел, но это был именно он.
— Эй... — произнес я тихо. Потом погромче: — Есть здесь кто?
Ответа не было. Судя по звуку, работающий двигатель где-то совсем рядом. Судя по запаху, человек здесь уже довольно давно.
Я вздохнул и полез в карман за спичками. Была не была.
Чиркнул.
В трепещущем свете, вспыхнувшем на короткие три секунды, я различил большой дизельный генератор, стоящий на каменном постаменте. От генератора вверх, прямо в металлический потолок, идут трубы разного цвета и диаметра. Наверное, вентиляция и провода. Рядом с постаментом стоят накрытые брезентом канистры немалого литража — запас топлива впрок. Сама металлическая коробка помещения, которая коробкой, оказывается, не является, простирается куда-то вглубь скалы еще метров на девять, плавно сужаясь, ритмично перемежаемая покатыми ребрами прочности. Что это было такое раньше? Корабль, что ли?.. Корабль, замурованный в скалу?.. Откуда только берутся эти интерьерные изыски...
Я понял, что все это — не важно, когда увидел, что возле постамента с генератором, кроме канистр, стоит еще железная кровать без матраса, с металлическим пружинным каркасом и на колесиках. А на кровати лежит, сложив на груди руки, седая старуха и смотрит на меня блеклыми водянистыми глазами не моргая.
Спичка погасла. Я не смел шевельнутся. Первые секунды две. А потом все стало на свои места: и шум прибоя, и темнота, и сердце, которое надо слушать — горячее, пылкое сердце работающего дизельного генератора, производящего для дома электричество.
Я рисково зажег еще одну спичку и, охраняя огонь от сквозняка ладонью, сделал три шага по направлению к кровати. Бабка следила за мной красноватыми жуткими глазами, не поворачивая головы и ни слова не говоря.
Ну хоть что-то. Ну хоть не мертвая.
— Баб Паша? — позвал я.
Она молчала. Молча глядела на меня. А я на нее.
— Баб Паша? Это я, Мйар. Сейчас мы вас отсюда... вытащу сейчас я вас отсюда. Вы только... Только...
Я забыл о спичке, и огонь обжег мне пальцы. Я бросил огарок наземь. По памяти нащупал спинку кровати и покатил ее к выходу.
Я выкатил кровать с бабкой в каменный карман с лестницей наверх.
— Камориль! — позвал я.
В квадрат света наверху тут же сунулась голова.
— Спускайся сюда! Я тут... человека нашел! Надо ее отсюда вытащить!
— Сейчас, Эль-Марко с улицы позову, — ответила голова голосом некроманта и скрылась.
Я глянул на бабку.
— Баб Паш, вы понимаете меня? Вы меня помните? — спросил я.
Но старуха молчала. Тупо смотрела на меня, теперь все же моргая иногда.
Да что же это... да что же это такое происходит, а?
Мари ревела, обнимая бабу Пашу, и никак не хотела от нее отходить. Бабка все так же молчала, глядя куда-то перед собой. Мйар ее кое-как вытащил на себе из подвала, благо, была она не то чтоб особо тяжелая.
Совсем безвольное тело нести было непросто. Но Мйар справился.
Бабку прямо из Мйаровых рук принял Кападастер и передислоцировал ее на второй этаж, в одну из спален. Уложил на большую двуместную кровать и стал что-то колдовать над ней.
— Состояние у нее стабильное, но прежде, чем приступить к работе, мне надо кое-что обдумать, — сообщил он.
— Что с ней? Что с ней такое? Почему она не двигается? — спрашивала Мари. Руки у девушки дрожали. Она явно не знала, что делать. — Может... скорую... скорую вызвать?..
— Мари, успокойся, — Эль-Марко протянул руку чтобы, может, положить ее девушке на плечо, но передумал. — Состояние у нее стабильное было и без меня. Она в какой-то... медитации, что ли. Все процессы приглушены. Но она определенно жива. Но что-то... как-то все... как-то все странно. Мне нужно... — он замолк.
Мари держала старуху за руку. Слезы градом катились по щекам девушки. Она то и дело хлюпала покрасневшим носом и иногда вытирала глаза свободной ладошкой.
Камориль, Мйар и Никола столпились возле двери, молча наблюдая за происходящим в комнате.
— Так, — Эль-Марко поднялся. — Ребята, не обессудьте, но мне нужно сосредоточиться. С вами за спиной я работать не смогу.
— Намек ясен, — ответил Мйар.
— Мари, — Эль-Марко обернулся к девушке, — ты тоже... не могла бы ты... нас оставить ненадолго?
Мари бросилась к старухе на шею, заревев в голос.
— Я ее уже и так один раз оставила, — причитала она, — больше не оставлю!
— Мари, — Эль-Марко все-таки взял ее за плечи и заставил посмотреть на себя, — я, в конце концов, не какой-то там хрен с горы. Я позабочусь о ней лучше этих ваших традиционных врачей. Поверь мне, а?
Мари, шмыгнув носом, замолчала. Молча встала, сцепила руки на груди и, не глядя ни на кого из стоящих у двери, вышла. Не оборачиваясь.
Мйар, Никола и Камориль тоже вышли вон. Камориль, прикрывая за собой дверь, что-то усиленно пытался втолковать Мйару без слов, подмигивая и кивая куда-то в сторону.
Наконец дверь захлопнулась, и Эль-Марко остался один на один с пациентом.
— Значит, ожег гортани четвертой степени, которому уже десять лет? — спросил он у старухи, которая, судя по всему, и не намеревалась отвечать. — И язык. И еще органический паралич инфекционной этиологии. Что ж вы себя не берегли, бабушка? Впервые вижу такую неосторожную пожилую женщину, если не считать таковой одну одиозную вампиршу.
Эль-Марко сжал правой рукой челюсть старухи.
— Язык отращивать будем до или после того, как паралич уберем?.. Будет неприятно. В любом случае.
Вот уж выбрала она место, чтобы реветь, а.
Я стоял в полутемном коридоре, а прямо на пороге входной двери сидела Мари и, очевидно, плакала, используя подол платья совсем не по назначению.
К ней, на пороге сидящей, даже не подойти никак, чтобы как надо. Чтобы сесть рядом и обнять, например. Знаю, знаю, что это обычаем не помогает, а слез только больше становится — но это кажется мне самым естественным, что можно сделать. Но в дверном проеме я рядом с ней попросту не помещусь. Поэтому я спросил:
— Мари, чай будешь?
Она обернулась, продолжая вытирать нос подолом.
— Пойдем на кухню, — предложил я. — А то на пороге сидеть... простынешь еще. Сейчас вроде бы как и тепло уже, но погода — опасная.
— Эль-Марко меня вылечит, — буркнула Мари.
Такой тон ей вовсе не шел и был, по-моему, чем-то новеньким в ее репертуаре.
— А он тебе не говорил разве, что с вирусами и инфекциями не работает? — спросил я.
— Нет, — ответила Мари.
— А вот. Ну... в общем... я думаю, что ты напрасно ревешь. Надо же радоваться — мы нашли баб Пашу.
Мари отвернулась от меня и замерла. Потом вздохнула (ее плечики опустились), подобралась и встала. Обернулась.
— Ты знать не знаешь, о чем я плачу, — сказала она.
— Куда уж мне, — хмыкнул я. — Тогда, может, ты мне расскажешь, о чем?..
Мари смотрела куда-то в пол. Потом подняла на меня заплаканные глаза и ответила:
— В тебе совсем нет того, на чем люди вместе держатся.
Я опешил. На секунду. Мало того, что я не понял, что она имела в виду, так еще и сказано это было... довольно жестко. Агрессивно даже, пожалуй.
— В смысле?.. — тупо переспросил я.
— В тебе нет понятия "мы", — ответила Мари. — Ты... я... подумай об этом. Это тебе мешает жить. Именно это.
— Вот как...
Я был в растерянности.
Мари перестала смотреть на меня и скосила взгляд куда-то вбок. Было видно, что она хочет сказать что-то еще, но не решается. Наконец она произнесла, теребя многострадальный подол:
— А у... а у него... есть.
Слова прозвучали глухо, почти неслышно, очень как-то несмело.
— Что есть? — спросил я, ничего уже не понимая. — У Эль-Марко, что ли?
— Он сейчас... он сейчас все решит, нам поможет, но он... он потом... он потом с тобой останется. Потому что ты и я — мы в разных весовых категориях, — продолжала Мари, — девушка и друг. Я, что ли, не понимаю. Понимаю я все. Тридцать лет и три дня. Никаких шансов. Против тебя — ни-ка-ких.
Она смотрела на меня своими голубыми глазами, — какие, на мой взгляд, вовсе не предназначены для слез, — и во взгляде этом девичьем, яростном, плескались ревность и отчаяние, перемешанные напополам со смертельным страхом.
— Так ты об этом, что ли, плакала? — спросил я просто.
Мари ничего не ответила, — отвернулась.
— Ну, тогда ты зря это, — сказал я. — Во-первых, все будет хорошо. Во-вторых, Эль-Марко на самом деле тот, кем кажется. Он не играет — не его это. И с тобой не играет. Я чем угодно могу поклясться в том, что он с тобой искренен.
— Это ты так думаешь, — ответила Мари, не оборачиваясь.
— Слушай... Мужчины — не такие уж другие, — попытался объяснить я. Нет, я понимал, конечно, что говорю не слишком связанные друг с другом вещи, но тогда мне это казалось правильным. — Совсем такие же, по сути. У каждого есть сердце. И хочется им точно того же. И мы Эль-Марко одиночества не разбавляем. И ты же понимаешь, что он, вообще-то, может... довольно легко... ну... — я замялся.
Мари даже обернулась.
— Может что? — спросила она.
— Ну, он — не я, — я поджал губы, — он — нормальный. Человек. Сдержанный, уверенный в себе. Взрослый он. Я видел, как Эль-Марко взрослеет своими глазами. И как принимает жизненные уроки. Достойно. Достойно он их принимает, короче. Ну так вот, он, теоретически, мог бы снять свою тельняшку, волосы состричь, и даже зрение себе вылечить — но он почему-то предпочитает оставаться молодым... И точно так же он мог бы давно уже быть с кем-то. Но он все кого-то ждал. Может быть, тебя?..
Мари улыбнулась. Улыбка ее была грустной и тусклой.
— Ты еще больший... романтик, Мйар, чем я могла бы предположить, — сказала она.
Я смолчал. Она хотела сказать "дурак?" Я смотрел на нее и пытался понять, о чем она думает. Мари как будто бы хотела что-то еще мне поведать, но снова не решалась. Потом все-таки произнесла:
— Ну хорошо. Представим. А как же все те женщины, что были до?..
— Я где-то слыхал, что опытный мужчина — алмаз в пыли, — я решил блеснуть цитатой из читанного на досуге глянцевого журнала. — Ну и, судя по тому, что я слышал, разобраться, кто там был прав, а кто виноват, довольно затруднительно... И вообще, с чего ты взяла, что кто-то с кем-то останется?..
— Ну как же. Камориль хочет убить этого своего Зорею. Ты хочешь вернуть память. Никс хочет найти Ромку. А я ничего этого не хочу. Ты нашел бабу Пашу и теперь все, чего я хочу — это добраться с ней вместе до городской квартиры, и чтобы нас никто больше не трогал.
— Не могу осуждать тебя за это желание, — ответил я. — История с этим всем, конечно, малоприятная. Но, даже если наши пути здесь разойдутся — это же не значит, что мы больше никогда не увидимся, так?..
— Как знать, — проговорила Мари.
Я вздохнул. Ну, она хотя бы больше не плачет. А тоска у нее на сердце оказалась черней, чем я думал. Когда такая юная девушка успела настолько разочароваться во всех и вся? И они что — все одного и того же боятся? Никола, помнится, ревела примерно по тому же поводу... Страх не быть выбранным. Не стать избранным... Даже если ты уже и так, по сути, совсем не прост.
И самым удивительным в этом всем был тот факт, что меня самого отпустило. Я стал чист и спокоен. По крайней мере, в отношении Мари. Я еще точно не понял, как к этому всему относиться, тем более что сейчас есть темы для беспокойства и поважней личных треволнений. Но в глубине души я знал — ее сказка не про меня, хоть я и сыграл в ней небольшую роль. Что ж, уже хорошо. Как там было? Главное — участие, да?.. И будь оно все неладно, но... неужели я всегда это знал? Ну, про то, то все это — не обо мне... Знал с самого начала, но верить отказывался... накрутил себе всякого. Размечтался. Напланировал чего ни попадя.
