Он распался на пять или шесть тупых, похожих на пули частей. Отклонение отбросило большинство из них мимо лица Калеба. Одна часть попала ему под глаз, прежде чем отлететь в сторону.
Калеб стоял как статуя с выражением шока и изумления на лице, даже когда из раны потекла кровь. Он протянул руку, коснулся лица и в немом изумлении уставился на свои окровавленные кончики пальцев.
— Ты сошел с ума, — сказал он, повысив голос, как будто ожидал аудиенции. — Сначала мама, потом я.
Большая часть податливой материи образовала подергивающуюся лужицу у ног Джулиуса. Калеб ухватился за нее, и лужица начала тянуться к нему, как амеба в поисках источника пищи. Джулиус зарычал и отдал резкую, яростную, рассеивающую команду, разбрасывая составляющие лужи во все стороны.
Калеб, такой же безоружный, как и Джулиус, сделал еще один неуверенный шаг назад. Кровь прочертила линию красной боевой раскраски по одной стороне его лица. Он снова поднял ладонь в сторону Джулиуса, и мир Джулиуса взорвался хромированным сиянием, таким ярким, что оно превратилось в жгучую боль.
— Если ты можешь это сделать... — сказал Джулиус, ослепший от зрительной перегрузки, — я тоже могу.
Даже без зрения он чувствовал, что может видеть внутренности мозга Калеба, его многослойные тайны, такие же стеклянные и полупрозрачные, как пресс-папье. Он знал, где сделать Калебу больно, где заставить Калеба закричать. Это был просто вопрос проникновения внутрь и совершения плохих поступков.
Теперь ему было легко. Удивительно было то, что это когда-либо было трудно.
Джулиус снова мог видеть. Калеб все еще пытался ослепить его, но Джулиус был сильнее, отклоняя намерения своего брата. Джулиус повторил и усилил те же команды, и Калеб опустился на колени, а затем рухнул на землю, пуская слюни изо рта.
Теперь Джулиус был хозяином своего брата. С каждым вздохом он, казалось, черпал силу у Калеба, даже когда Калеб становился слабее. Он опустился на колени так же близко к Калебу, как когда-то к своей матери, глядя в закатившиеся глаза Калеба.
— Я мог бы убить тебя, — тихо сказал Джулиус. — Теперь ты это видишь. Когда-то ты был сильнее меня. Но сегодня ты что-то высвободил во мне. А теперь это похоже на плавание. Я не могу себе представить, как могло быть время, когда у меня не было такой силы.
Услышав что-то, он выпрямился во весь рост. Подлесок зашевелился, и на сцену широкими шагами вышел Ларчер, его серебристые конечности задвигались, как ножницы, когда робот оценил обстановку и немедленно направился в сторону их матери. Ларчер осмотрел тело с деловитой, скрупулезной отстраненностью, в то время как единственный глаз его куполообразной головы повернулся к Калебу, а затем к Джулиусу, рассматривая их со странной, обвиняющей напряженностью.
Еще движение. Их отец следовал за Ларчером по пятам, уже запыхавшись, когда он, обливаясь потом, пробрался сквозь заросли, на его лице отразилось понимание, когда он увидел кровавую картину, Джулиус был единственным, кто все еще стоял на ногах.
— Боже мой... — начал Марлон Вой.
Джулиус поднял руку, призывая к молчанию. — Она мертва, отец. Сейчас уже слишком поздно что-либо для нее делать. Но я не убивал ее. Я бы никогда этого не сделал. Я любил ее. Может, я и застрелил ее, но это только потому, что Калеб обманул меня.
Отец чуть не оттолкнул Ларчера в сторону, спеша добраться до своей упавшей жены. Он коснулся ее лба, шок и горе уже превратили его лицо в незнакомую маску.
— Что вы, монстры, с ней сделали?
— Я сказал, что это был не я, — настаивал Джулиус. — Это был Калеб. Вот почему я наказал его. Он был сильнее меня, но только до определенного момента. Когда он подтолкнул, мы узнали, кто на самом деле сильнее из нас. — Затем, с внезапной рассудительностью: — Может, мне убить его, отец? Раз и навсегда?
— Усыпи их, — сказал отец срывающимся голосом. — Сейчас.
Это был приказ, предназначенный для Ларчера. Робот выпрямился, вытянув одну из своих рук, и из потайного кармана на его запястье выскользнула игла. Ларчер сделал стремительный шаг в сторону Джулиуса.
Джулиус приказал роботу остановиться. Для него это было так же очевидно, как и для его брата, и за рычаги было так же легко дергать.
— Мне это нравится, — сказал он, восхищаясь этим. Он знал, что должен был испытывать тот же шок и горе, что и его отец, и в первые мгновения после убийства все же чувствовал немного такого. Но это был слабый сигнал, вскоре заглушенный чем-то гораздо более сильным, гораздо менее игнорируемым.
Вместо горя Джулиус почувствовал облегчение. Освобождение, возможности и головокружительное возбуждение от того, что он проверяет свои собственные пределы.
— Она была права насчет тебя, — сказал отец.
— Насчет нас обоих? Или просто насчет Калеба? — Джулиус нахмурился, прикоснувшись пальцем к губам. — Знаю, она ему не доверяла, но я никогда не был таким, как он, не так ли? Я всегда был лучшим братом.
Теперь отец рыдал, склонившись над неподвижным телом их матери. Он приложил салфетку к ране у нее на груди, его пальцы стали липкими и красными.
— Я должен был прислушаться, — сказал он, как будто это признание предназначалось женщине на земле, а не кому-либо из мальчиков.
Джулиус стоял и наблюдал, равнодушно наблюдая за мелодраматическими выходками своего отца. Он был доволен тем, что дал отцу еще немного времени побыть с его покойной женой, прежде чем перейти к делу. Затем он тихонько кашлянул.
— Здесь небольшой беспорядок, не так ли? У вас на руках мертвая жена. Конечно, вы могли бы обратиться прямо к властям, но тогда вам пришлось бы давать некоторые неловкие объяснения. Начнем с нас. Откуда мы родом. О чем эти наши сны? Урсы, другие мальчики и девочки. Ножи. Доктор Стасов. Защита от непредвиденных обстоятельств... Да, есть довольно много такого, что, возможно, было бы лучше держать подальше от глаз общественности, вы согласны?
Отец посмотрел на него. Ненависть хлынула из его наполненных слезами глаз.
— Что ты предлагаешь, маленький засранец?
— Полагаю, — величественно заявил Джулиус, — мне пора пробивать себе дорогу в этом мире. Я готов. — Он ухмыльнулся, склонив голову набок в направлении купола и всего, что находилось за ним. — Более чем готов.
Дрейфус наклонился и сам расстегнул ремни. Это сблизило их головы. Гарлин повернул лицо, чтобы встретиться взглядом с Дрейфусом, и уголок его рта приподнялся в усмешке.
— Это хорошая попытка, — сказал он все еще невнятно. — Но я узнаю трюк, когда вижу его. Вы все это подстроили. Вы надеетесь застать меня врасплох.
— Это не трюк, — сказал Дрейфус. — В Броне нет никого, кто делал бы ставку на вашу вину больше, чем я. Я отправился в Город Бездны, чтобы найти последнюю улику, которая связала бы все это воедино. Вместо этого я нашел доктора Стасова.
— Не могли бы вы объяснить причастность этого человека? — спросила Омонье. — Или что он делает глубоко внутри Брони?
— Можно мне? — спросила женщина.
Омонье порылась в памяти, пытаясь вспомнить имя этой женщины. — Да... продолжайте, детектив-маршал Дель Мар. Я была бы очень благодарна.
— Доктор Стасов известен мне уже некоторое время, верховный префект. Он был семейным врачом для Вой. Его призвали к ним на службу, когда мальчикам было по восемь лет...
Омонье попыталась заговорить. Дрейфус предостерегающе поднял руку. — Выслушайте ее, Джейн. Вы не будете спрашивать ни о чем, чего бы мы еще не обсудили.
— У них было два сына, — продолжала Дель Мар. — Два брата. Джулиус Девон Гарлин Вой и его брат Калеб. У вас нет никаких сведений о Калебе, и у нас тоже. Но доктор Стасов помогал в их развитии, наблюдая за мальчиками, когда они были посвящены в некоторые внутренние тайны семьи Вой. Вы подозреваете, что у Джулиуса есть доступ к запрещенным слоям ядра Вой, способ просеивать данные абстракции и манипулировать ими, проникая в чужие головы, изменяя согласованное поле реальности в соответствии со своими целями. Вы почти правы. Джулиус действительно обладает необычными способностями. Но он ближе к ученому-идиоту, наделенному дарами, о которых он едва догадывается. Калеб, с другой стороны...
— Об этом брате до сих пор никто не слышал, — сказала Омонье, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свой скептицизм.
— Он достаточно реален, — сказал доктор Стасов, заговорив впервые. У него был высокий, дрожащий голос, пронизанный трещинами, как у какого-нибудь старого глиняного изделия, которое слишком много раз разбивали и собирали заново. — Я много раз бывал в этом доме. Калеб всегда был быстрее из них двоих. Более доминирующий и более жестокий, если хотите знать мое мнение.
— И вы говорите, что он стоит за всем этим?
— Это подходит, — сказала детектив-маршал Дель Мар. — Калеб обладает теми же способностями, что и Джулиус, за исключением того, что в случае Калеба они направленнее, целеустремленнее. Калеб знает, что он делает, чего он хочет и как этого достичь. Его брат всегда был всего лишь невольным орудием.
— И эта... цель? — спросила Омонье, все еще не желая расставаться со своими сомнениями.
— Наказание, — сказал Дрейфус. — Вот и все. Возмездие. Направленное на две тысячи случаев Лесного пожара в частности, но и на всех нас в целом. И если мы все сгорим в огне, если все сгорит, Калеб совсем не будет возражать. Он не хочет жить. Он не хочет делать что-то лучше для себя. Он просто хочет разрушать.
— У меня нет брата, — сказал Гарлин. — Неужели вы думаете, будто я забыл бы, что у меня есть брат?
— Лета — это река забвения, — ответил Дрейфус. — Думаю, очень вероятно, что вы действительно забыли — или вас заставили это сделать. Скажи им, Балтазар.
Доктор Стасов — должно быть, его звали Балтазар — сказал: — У семьи были средства. Мальчики уже прошли, по крайней мере, один курс принудительной амнезии, когда я поступил на службу в дом. Все их окружение было сформировано таким образом, чтобы навязывать одно повествование: что они были законными сыновьями и наследниками Марлона и Алии Вой. Но все время, пока я работал с ними, мальчиков беспокоили мимолетные воспоминания об альтернативном прошлом. Они редко позволяли себе говорить об этом, потому что это так беспокоило их обоих. В лучшем случае они пытались притвориться, что это был просто особенно расстраивающий повторяющийся сон. Но мне казалось, что нечто столь мощное, столь яркое должно корениться в объективной реальности.
— И какое это тревожное прошлое? — спросила Омонье, чувствуя, что ее затягивает в кроличью нору, несмотря на естественное нежелание.
— Я пытался выяснить. Мальчиков — в частности, Джулиуса — привлекал определенный исторический эпизод. Это раздражало их так, что не могло быть случайностью. Тогда я начал задаваться вопросом, не было ли это намеком на их истинные воспоминания, прорывающиеся сквозь вынужденную амнезию.
— Что бы это был за эпизод? — спросил Дрейфус.
— Что-то слишком невероятно отдаленное, чтобы это было правдой. Поселение американо. Несостоявшаяся колония, дети, воспитанные машинами. Но это было триста лет назад...
— Могли ли мальчики с тех пор находиться в спячке? — спросила Омонье, глядя прямо и невозмутимо.
— Никого никогда не замораживали так долго, — ответил доктор Стасов. — Кроме того, когда у меня возникли подозрения... я позволил себе вольность. Мне удалось получить генетические образцы всех четырех особей: Марлона, Алии, Джулиуса и Калеба. Мальчики — естественные наследники Марлона и Алии.
— Тогда это исключает любую возможную связь с эпохой американо, — сказала Омонье.
— Он бредит о чем-то, что не имеет никакого смысла, — сказал Гарлин. — Я также не имею ни малейшего представления, кто этот человек.
— Вы не уверены, что знаете его, — сказал Дрейфус. — Но если мы снова погрузим вас под этот трал, я уверен, что мы получим четкое воспоминание, подавленное или нет.
— Давайте, если вы так уверены.
— У нас не было бы права, — сказал Дрейфус, адресуя свой ответ как Омонье, так и человеку в кресле. — Когда казалось, что вы несете прямую ответственность за Лесной пожар, можно было возбудить дело. Я полагаю, гражданский кворум дал свое согласие?
— Она бы заставила их сказать все, что хотела, — сказал Гарлин. — Если они вообще существовали с самого начала.
— Необходимо было принять меры предосторожности, — сказала Омонье, мгновенно возненавидев умоляющий, самооправдывающийся тон, который она услышала в своем ответе. Наберись храбрости, — подумала она, — и перестань вести себя как ребенок, пойманный на краже печенья. Она всегда действовала только на основе наилучших разведданных, имеющихся в ее распоряжении.
— Посидите с ним, Балтазар, — сказал Дрейфус доктору. — Согласно вашему рассказу, вы были с ним до тех пор, пока ему не исполнилось шестнадцать. Что бы ни случилось, что бы ни похоронило его воспоминания о вашем участии, какие-то скрытые воспоминания все равно останутся. Расскажите ему, что вы помните о Шелл-Хаусе — и что вы обнаружили. Надеюсь, это пробудит кое-какие воспоминания. А, Джулиус?
Высвободив руку, Гарлин погладил свою распухшую губу. — Какого черта вам от меня нужно, Дрейфус? Прощение?
— Пока нет, — прямо ответил Дрейфус. — Но вы можете начать с того, что послушаете.
Раздался стук в дверь за перегородкой. Раздраженная очередным вмешательством, Омонье открыла рот, чтобы потребовать объяснений. Но прибывшим человеком была старший префект Милдред Доссо, а не кто-то, кто испытывал бы ее терпение без веской причины.
— Верховный префект, нам нужно, чтобы вы вернулись в тактический кабинет.
— В чем дело, Милдред? — спросила Омонье.
Доссо огляделась, явно не уверенная, насколько откровенной она может быть в такой необычной компании.
— Крейсер, мэм. "Демократический цирк".
— Что с ним?
— Он направляется обратно к Лете, мэм.
Дрейфус, Омонье и детектив-маршал Дель Мар подошли к тяжелым бронзовым дверям тактического кабинета. Доктора Стасова оставили с Гарлином, чтобы он мог свободно разговаривать с ним под пристальным наблюдением Роберта Тана и Милдред Доссо.
Омонье поколебалась, прежде чем открыть двери. — Я не должна была впускать вас в эту комнату, детектив-маршал. Лучшие люди, чем я, потеряли свои должности из-за меньших нарушений безопасности.
— Но здесь мы могли бы сделать исключение, — сказал Дрейфус.
— Да, — сказала Омонье, медленно кивая. — Думаю, могли бы. Я должна перед вами в некотором роде извиниться, Гестия. Могу я называть вас Гестия? Формальности кажутся немного... излишними. Я устроила вам разнос, когда должна была прислушаться к вашим просьбам.
Детектив-маршал Дель Мар оценила этот ответ и, казалось, серьезно задумалась над своим ответом.
— Немного больше ясности и непредубежденности не повредило бы... нам обеим. Даю вам слово, что буду уважать конфиденциальный характер всего, что увижу или услышу за этими дверями. А теперь — посмотрим, в чем проблема с вашим кораблем?
Открывая двойные двери, Омонье сказала: — Пелл — оперативник, которому доверяют. Банкал тоже на этом корабле. Он... надежный.
