Мы из этого сделали два вывода и твердо их придерживались — не разбирать снаряды и если кто из наших взорвется — не убегать, как приссавшие дети.
Несколько лет, пока я жил в Ульянке были посвящены копу. Если времени было побольше — отправлялись на Пулковские, если мало — болтались по Разбитому, а зимой в морозы рылись в болотистом леске, благо морозцем прихватывало воду и находки попадались там зачетные.
К нашей компании как-то относилась и ватага Коната. Что это было за прозвище — или фамилия — понятия не имею. Парень был примечательный мелкий, шустрый блондинчик, скорее всего родившийся в детской комнате милиции. Если бы не тот факт, что мама у него была очень порядочным человеком, а бабушка, жившая с ними и тем более была старорежимным реликтом, мы бы твердо в это поверили, потому как все наши контакты с милицией заключались в том, что периодически нас отлавливали на железной дороге по возвращении с копа и отбирали трофеи. Делалось это рутинно, спокойно и даже как-то патриархально.
Ровно так же уничтожалось все, что я притаскивал домой — мои родные словно чуяли, где у меня новый тайничок и все накрывалось медным тазом моментально.
Конат же все время влетал по-крупному — с оформлением документов. Это считалось ужасным ужасом.
То Конат начинал подрывать мусорные баки толовыми стограммовыми шашками — мы как раз по физике проходили электроцепи и наш Куперштейн спросту объяснил как действует подрывная машинка у партизан.
На пятом или шестом мусорном бачке бравый диверсант был схвачен охреневшими от такой наглости милиционерами. До этого было негласное соглашение — за полями и в полях все время что-то щелкало бахало или бумкало, но в жилых кварталах никаких взрывов до Коната не устраивали.
После этого Конат похвастался коллекцией синяков на заднице, в некоторых из которых угадывались при наличии небольшой фантазии пятиконечные звезды от пряжки офицерского ремня.
То Конат обнаруживал на железнодорожных путях товарняк, в одном из вагонов которого был груз кубинского рома. После этого Ульянка пару дней благоухала по-благородному, а милиционеры опять ломали себе головы — почему от синяков, которым и 'Три топора' были недостижимой мальвазией, пахнет так непривычно романтично. Потом запахло по-пиратски и от милиционеров, а Конат опять хвастался новыми звездами.
Явно в этом мальчишке сидело несколько чертей, потому как только он мог поспорить на то, что профутболит череп от Разбитого до Ульянки. То, что череп с равным успехом может быть и от нашего его не парило совершенно. Вообще отношение к останкам было глубоко философским — убрать такую прорву павших явно было невозможно — разве что всем забросить свою деятельность и начать собирать кости. Правда, в нашей компашке как-то было западло рыться в костях наших солдат. Не то, что мы были такие уж сознательные. Просто как-то не катило. Поэтому и рыли у немцев. Вроде как вот какие мы аристократы.
Конат одно время рыл с нами, бросив бульканье, но получилось как со щукой, что пошла мышей ловить. Раз Конат нашел явную одиночку — и на бруствере попались довольно редкие гильзы от патронов к парабеллуму. На первых же сантиметрах ячейки попалась немецкая каска, которую Конат почему-то тут же назвал 'эсэсовской'. Потом пошли кости.
Мы столпились вокруг, потому как Конат вопил про здоровенного автоматчика — эсэсовца и рыл словно одержимый... Честно говоря — мы страшно завидовали. Кости были и впрямь здоровые. А потом к нашей громадной радости Конат выволок копыто с подковой. И потом еще одно. И еще. И лошадиный череп.
В следующий раз, взявшись за не менее перспективный объект Конат нарвался на сортир — во всяком случае нашел там стандартный стульчак тех времен — две доски с аккуратно по-немецки вырезанной дырой.
После этого копательство он бросил и опять взялся булькать. И тут же утер нам морды, найдя в одной воронке четыре 'Гочкиса' — причем два были с треногами...
А еще Конат чуть не застрелил Борова — когда нам взбрендило в голову собрать идеального сохрана К-98. Для этого тщательно отбирались наиболее сохранившиеся детали от разных карабинов. Тут таилась засада — вроде бы одинаковые Маузеры оказались разными — в долях миллиметров, но разными. Подгонка шла с трудностями.
Вот в ходе этой подгонки ствольной коробки к стволу и корячились мои приятели. Патрон — единственный на тот момент трассер упорно не лез.
Наконец удалось подогнать одно к другому и стали возиться с магазином. Разумеется этот патрон то вставлялся, то вынимался. Комнатка у Коната была маленькая и потому Боров сидел на кровати, а Конат — напротив на табуретке. Как раз на тот момент железный остов карабина был в руках у Коната.
Увидев, что ствол смотрит ему прямо в пузо, Боров решительно отвел его рукой в сторону.
— Ты что, меня кретином считаешь? — вспылил Конат. — В стволе нет патрона!
— А все равно не надо! — Боров, когда хотел, мог тоже упереться.
— Ах, так! Смотри!
Дальше все произошло стремительно — Конат нажал на спуск, оглушительно ударило по ушам, простыню перечеркнула черная, по словам Борова, молния, а из стены ударил фонтан зеленого огня.
Боров на автомате тут же заткнул этот фонтан подушкой. Завоняло палеными перьями.
В запертую дверь стала ломиться мама Коната с вопросом:
— Мальчики, вы живы?
— Да, мам, это детонатор хлопнул! — ответил Конат.
— Что-то больно сильно! — заметила опытная мама.
— Показалось! — возразил Конат, несколько сбледнувший с лица, но не потерявший хладнокровия.
Боров отнял тлеющую подушку от стены. Из бетона торчал задний кончик трассирующей пули и кинематографично дымился. Подушку залили водой из графина и задумались.
Самое кислое было на кровати. Мы, конечно, все знали, что пуля из винтовки крутится вокруг своей оси. Но как-то по кроватям не стреляли — и то, что приятели увидели — сильно их удивило. Пуля прошла вскользь, зацепив простыню и матрас. При этом она словно постаралась намотать на себя тряпки, но это у нее не вышло. В итоге простыня была изодрана затейливым образом — словно как тигровая шкура получилась — неровная прямая дыра как хребтина и отходящие от нее вбок разрывы — как полосы. Залатать такое было невозможно. Пришлось судорожно искать замены простыне и подушке. Матрас потом зашили... Так что экстерриториальность комнаты Коната еще некоторое время сохранялась и мама туда без спросу не заходила, мальчик взрослый уже, как же...
Правда это тоже кончилось — таким же заковыристым образом, как все, что вытворял Конат. Он нашел совершенно сохранившийся ППС — 42. В магазине еще было три патрончика. Надо заметить, что в отличие от винтовочных патронов, где пули в гильзе обжимались плотно по всей окружности, ттшки были как эрзац — пуля в гильзе держалась за счет трех точечных вдавлений. Вода в такие патроны попадала на раз и все ттшки, которые я видел, были сырые, даже мелкий игольчатый порох в них обычно был не только мокрым, но и зеленым от окислов...
(Разумеется в сухих цинках патроны были нормальные, но поди найди непочатые цынки...)
Конат тоже это знал и тут его после разборки и чистки Судаева черт дернул.
Он потом сам не мог объяснить, с какого это ему понадобилось лезть на рожон — но он решил опробовать машинку, не выходя из квартиры. Захотел — сделал.
Целью был избран бабкин окованный жестью сундук со 'смертным'. Сундук был из толстых досок и Конат почему-то решил, что пуля застрянет в стенке. Если сработает...
Сработали короткой очередью все три патрона. Все три пули прошибли стенку и ушли в бабкино приданое.
Бабку же на следующий день понесло перебрать тряпочки и переложить их лавандой — для запаха и от моли... Внучок оказался самой могучей молью за всю бабкину жизнь — пульки изрядно проскочили в тряпках, разорвав их так, что помянутая ранее простыня была образцом целости и сохранности.
Это послужило последней каплей терпению и матери и бабушки. Замок с комнаты был торжественно свинчен, а Конат похвастался нам еще более причудливыми синяками в которых на этот раз угадывались отпечатки кожуха ППС.. Мать гонялась за сыном вокруг стола и лупила его ППСом.
— Хорошо еще , что приклад не отомкнула... — заметил на это Боров.
Насчет приклада — это верно замечено. Приклад сильная штука...
— Эй! Гляньте, что это справа?
А справа у самой дороги — здоровенная помойка посреди поля. Было бы полное впечатление того, что высыпали сюда несколько мусоровозов свой груз и потом еще и подпалили... Если б не торчащий посреди этого безобразия закопченный хвост от авиалайнера с каким-то незнакомым значком — хотя компаний сейчас много было, все эмблемы и не упомнишь.
Чуть поодаль — груда металлолома, какие-то баки. Нет, не баки — сильно обгоревшие турбины скорее. Опять хлам, рваные шмотки, вяло шевелящиеся на земле от холодного ветра тряпки и бумажки...
— Самолет грохнулся. Должен был видно сесть — да не угадал.
— Живые интересно есть?
— Да после такого удара и пожара и неживые — то вряд ли уцелели...
Медленно проезжаем место катастрофы. Горело здесь сильно — металл плавленый, кроме хвоста больше ничего внятного и не осталось... А бумажки какие-то все равно уцелели...
— Апатит твою Хибины! — скороговоркой выдает Семен Семеныч, резко взяв в сторону и вдарив по тормозам со всем усердием...
Мда, это надо снять...
Совсем рядом с капотом нашего грузовика стоят ноги. Голые человеческие ноги с тем самым к чему они обычно прикрепляются — бледные, с синюшными трупными пятнами. Босые, но какие-то рваные тряпки внизу болтаются. А вот сверху... сверху — из таза торчит столб позвоночника с черепом наверху. Все, что было выше пояса словно сорвано страшной силой — как и ткани с головы — только на макушке нелепый ежик из недогоревших волос. Все грязное, закопченное. И неподвижное.
Саша удивленно втягивает воздух:
— Прям как в 'Хищнике'... Только грязное и не до конца выдранное.
— Кто ж это так развлекался?
— Может и впрямь весь катаклизм — инопланетного происхождения?
— Ну, это уже бред. Чтобы катастрофа развивалась по идиотскому голливудскому сценарию?
— Так они столько наснимали, что почему бы и нет? 'Близнецов' — то ведь точно как по-голливудски долбанули!
— 'Близнецы' — это не инопланетяне. Сами амеры и долбанули...
'Длинное Ухо' спрашивает — что встали. Проще показать, чем объяснить.
Отъезжаем в сторону.
Николаич присвистывает.
— Интересное кино. Сняли?
— Снял.
— Чего стоим? Трупов не видали?
— Видали, но этот какой-то уж совсем наособицу.
— Вот на семинаре и разберетесь. Поехали, поехали!
Двигаемся дальше, смотрю в зеркало заднего вида — безглазый череп словно провожает мертвым взглядом наши машины...
Выкатываемся на развязку — и тут мне приходится снимать долго — станция Предпортовая, куча всяких промышленных предприятий, складов, мелькомбинат — короче говоря, ничерта я не понимаю, что где, но Семен Семеныч тут не раз бывал и по старому принципу 'не выпендривайся, пальцем покажи' целеуказует без проблем.
Вспомнив про конфуз моего приятеля — журналиста, который с башни Нарвского замка должен был отснять старейшее в республике Эстония промышленное здание, а вместо этого запечатлел синагогу, на что читатели указали уже после выхода газеты — все время показываю драйверу то, что снял.
Сразу вслед за этим снимаю по другую сторону — вроде как это окраины Авиагородка — какой-то склад топлива — Николаич велел. Склад внешне в полном порядке.
Съемку прерывает увесистый толчок в бок.
Саша одновременно кричит в 'Длинное Ухо':
— Колонна бронетехники! На встречной!
Видеокамера позволяет приблизить эту бронетехнику. Колонна — да, пожалуй, но далеко не вся — бронетехника. Спереди — БТР — не то 70, не то 80 — не разбираюсь я в них совершенно, сразу за ним военный грузовик с кунгом, потом пара автобусов и замыкает это два грузовика штатского вида и еще один БТР.
Колонна начинает притормаживать и встает чуток не доезжая до нас.
Ствол дудки крупного калибра в башенке переднего БТР застенчиво поворачивается в нашу сторону.
Мило.
Николаич не торопясь проходит рядом с нашим грузовиком. Останавливается на полпути к бронетранспортеру.
— Вот ёж твою медь — отчетливо выговаривает Семен Семеныч. — Если начнут поливать — то и не рыпнемся.
— А спрыгнуть если с дороги?
— Ноги поломаешь, высоко тут...
— Но на шашлык-то идти не хочется.
— Постарайся поскорее разлить желчь, пусть им горько будет...
Остается сидеть, ждать...
Ждем.
Прошло несколько веков наверное, когда в головной БТР отваливается боковая дверца — ступенька и оттуда вылезает чувак в городском камуфляже и берете.
Не торопясь идет к Николаичу.
Останавливается в паре шагов.
Небрежно козыряет.
Саша нервно хихикает:
— Ваши документики, гражданин!
Точно, это же мент, я-то смотрю, камуфляж знакомый.
Николаич ведет себя спокойно, то, что начнет вертеть башкой в опасной ситуации — оценивая расклад и таким образом оповещая остальных — он не раз толковал. Значит, похоже на то, как говорит обычно Серега — это тоже обычные выжившие. Но получше экипированные.
К менту подходят еще двое мужчин — один в военном камуфляже и гражданский. Правда, у обоих за плечами 'весла'. Но вместо разгрузок — на солдатских ремнях с цинковыми пряжками древние подсумки из брезента.
Николаич машет рукой, подзывая к себе.
Подходим. Правда Надежда и Серега с Ильясом, а также все примкнувшие к нам остаются в машинах.
Оказывается это техника с учебного центра МВД в Молосковицах. Занимаются вывозом уцелевших, правда в отличие от нас берут не всех, а только тех, кто подходит по полу, возрасту и профессии.
Сильно удивляются тому, что Кронштадт устоял. Как-то упустили они мореманов из внимания — но по сухопутчикам дают несколько точек, где вояки удержались.
Не удержавшись, спрашиваю, а куда спихивают всех остальных.
Не моргнув глазом, мент отвечает — к воякам — те дальше по КАД находятся. Будем проезжать — не пропустим. В свою очередь спрашивает — что мы такого хорошего видели.
Николаич хмыкает и предлагает поделиться информацией взаимно.
Мент задумывается. Я пока рассматриваю автомат у него на груди. Первый раз такой вижу — явно АК — но непривычного вида — по силуэту — калаш, только газоотводная трубка непривычно толстая. А все, что было в АК-74 из черного пластика тут из какого-то серо-зеленого, да еще и цевье слито воедино с накладкой на газовую трубку.
Не могу не отметить, что дисциплинка у них на уровне — никто поперед батьки не лезет. Разве что военный спрашивает разрешения выпустить публику 'для оправиться' из автобусов.
Мент разрешает и скоро на дороге уже сильно позабытая картинка — 'мальчики направо, девочки налево'.
По физиономии мента видно, что он парень-жох. Но и Николаич не в соломе найден. Оба это видят, и начинается этакий торг информацией, с попутным прощупыванием кто чем может быть полезным.
