И он был полон людей. Это было единственное, что поражало меня каждую секунду.
Они были повсюду вокруг меня, все время, куда бы мы ни шли. Все они казались похожими, все с гладкими лицами и без возраста, все компактного, округлого телосложения — и невысокого роста; я был там одним из самых высоких, поэтому видел поверх голов толпы. Я постоянно был погружен в прикосновения: они задевали меня, а иногда одна из них клала руку мне на плечо, когда протискивалась мимо. Там был этот запах, общая львиная вонь комплекса, но что-то более тонкое, когда одна из них подошла поближе, молочная сладость, которую я заметил в Розе.
А потом появились лица. Мне потребовалось несколько минут, после того как я вошел в тот первый коридор, чтобы понять, насколько все они похожи. Все были похожи на Розу, а значит, и на меня, почти у всех овальные лица, широкие, приплюснутые носы — и серо-голубые глаза, которые были семейной чертой на протяжении многих поколений. Они были повсюду вокруг меня, их лица были как зеркала — только моложе, глаже, счастливее. Стоял постоянный шум, но, казалось, никто не кричал, не спорил, не протискивался мимо других; все были заняты, но никто не спешил и не нервничал. Несмотря на шум, в этом месте царило великолепное ощущение порядка.
Я чувствовал себя сбитым с толку, ошеломленным, разбитым поразительными впечатлениями. Но, каким бы странным это ни казалось, я не чувствовал себя неуютно. Меня всегда тянуло к порядку, регулярности — не обязательно к контролю, но к спокойствию. И это место, при всей его незнакомости и внешней странности, в глубине души было глубоким колодцем спокойствия; я сразу почувствовал это.
Что я еще почувствовал, так это то, что принадлежу этому месту.
Роза привела меня на что-то вроде балкона. Это была редкая смотровая площадка, с которой открывался вид, по крайней мере, на часть Склепа, как будто смотришь вниз на торговый центр с верхнего уровня. Роза указала на ряд камер с открытыми крышами, вдоль которых стояли двухъярусные кровати: спальни. Дальше виднелось массивное помещение, которое, по ее словам, было больницей. Куда бы я ни посмотрел, везде были люди, они двигались, работали, взаимодействовали друг с другом небольшими группками.
— Там должен быть, — я махнул рукой на кишащие массы внизу, — центр управления. Какая-то управленческая структура.
— Нет центра управления. На этой огромной подземной подводной лодке нет мостика. — Роза наблюдала за моим лицом. — Как ты себя сейчас чувствуешь? Ты думаешь обо всех этих камнях над твоей головой? Ты чувствуешь себя замкнутым, потерянным?
— Клянусь Богом, я в подземном городе, — сказал я. — Я должен постоянно напоминать себе, что все это вырыто в земле под римским пригородом... Знаешь, я все еще не могу сфокусироваться на тебе, Роза.
Ее это не смутило. — Но Орден — это я. Я же сказала тебе, это моя семья — и твоя. Если ты этого не видишь, ты ничего не видишь во мне. — Она махнула рукой. — Джордж, ты винишь наших родителей, отца, за то, что меня отослали — за этот странный пробел в твоей жизни?
Я нахмурился. — Не уверен.
— Я их не виню, — четко сказала она. — Они сделали то, что должны были сделать, чтобы позволить семье выжить. Понимаю это сейчас, и, думаю, понимала это даже в детстве. — Я задавался вопросом, может ли это быть правдой. — И, кроме того, оглянись вокруг. Я почти не пострадала от того, что меня отправили сюда.
Внезапно я почувствовал обиду. В конце концов, я пришел сюда не ради того, чтобы увидеть этот огромный подземный город, а ради нее. И она, казалось, едва ли была обеспокоена моим присутствием. Для меня это была недостаточная эмоциональная реакция. Я хотел разрушить ее самоуспокоенность — заставить ее увидеть меня.
Возможно, ей не причинили вреда. Но причинили мне, подумал я.
* * *
Я понятия не имел, как долго был там внизу. Наконец, что-то побудило меня выбраться оттуда.
Роза не протестовала. Она проводила меня обратно по этому длинному коридору, обратно в приемную, а затем наверх, в катакомбы. Мы шли одни, в вечной темноте, по уровням, прежде чем подняться по последней лестнице и выйти из мрачного входа в катакомбы.
Я увидел, что было уже темно, и был потрясен. Должно быть, я пробыл в огромной яме в земле шесть, семь, восемь часов. Место было пустынным, киоски с прохладительными напитками закрылись на ночь. Но воздух в заросшем кустарником парке был свежим и пах лимонными деревьями. Я глубоко вдохнул, пытаясь очистить голову от этого львиного подземного привкуса.
Но, стоя там один, вне Склепа, почувствовал себя обделенным.
Я вышел из катакомб и начал искать такси. Когда нашел его в паре кварталов отсюда, то отшатнулся от лица водителя — смуглого, с темно-карими глазами — совершенно нормального, даже красивого человеческого лица, но не такого, как у меня.
Роза достаточно изящно отпустила меня, когда я попросил разрешения уйти. Только позже, размышляя над этим днем, я понял, что она решила — во время нашей самой первой встречи в том кафе-баре, когда я пытался смириться с внезапной, первой с детства, встречей со своей сестрой — попытаться завербовать меня в Орден. Ее первым побуждением было отказаться от меня; после встречи со мной она решила, что меня каким-то образом следует ввести в курс дела. И все, что она мне показывала, все, что делала и говорила с того момента, было разработано с учетом этого намерения. Это вообще не имело никакого отношения ко мне как брату.
Глава 40
Франческа прогуливалась со своим спутником по чивитас Леонина.
Лео Франжипани хотел рассказать Франческе о планах Папы Римского на святой год, который состоится в предстоящем 1300 году. — Это будет чудо, — сказал он. — Они планируют, как выставить святые реликвии, чтобы максимизировать доход. Говорят, что священники уже практикуются с граблями, которые они будут использовать, чтобы перетаскивать деньги, брошенные толпой на их алтари... — Он наблюдал за ней. — Ах, ты не одобряешь! Эти ловцы бесконечной реки легковерных и верующих, которая протекает через Рим...
— Вовсе нет, — сказала она. — Любой бы не одобрил воровство. Но пилигримы верят, что их деньги потрачены с пользой, и если они идут на сохранение Рима, матери мира, то, конечно, они правы.
— Возможно, и так. Я знаю, что вы, дамы в белом, предпочитаете раздавать свои деньги даром... Я никогда не пойму, как вы выживаете.
Но Орден выжил, спустя более восьми столетий.
Чивитас Леонина была городом в городе, центром которого был Ватиканский холм, где стояла огромная и разрушающаяся базилика Константина, центр христианства. Этот район представлял собой скопление монастырей, доходных домов, церквей, молелен, таверн, келий для отшельников, даже сиротского приюта и богадельни, последняя тайно финансировалась Орденом.
Здесь было много служб для паломников — или, в зависимости от того, с какой стороны на это посмотреть, множество людей, стремящихся отделить паломников от их денег. Сапожники починили бы подошвы, изношенные от ходьбы, мясники, торговцы рыбой и фруктами накормили бы ваше тело, а фермеры продали бы вам для подстилки солому, часть которой все еще покрыта навозом. А еще там были продавцы льняных полосок, которые соприкасались с могилой одного мученика, и сухих цветов, которые, как говорили, росли на могиле другого, и вы могли купить свечи, реликвии, четки, иконы и флаконы со святой водой и маслом. Повсюду бродили проводники и попрошайки в поисках легковерных. Даже под стенами самой базилики Константина толпились и зазывали ростовщики, позвякивая монетами о столешницы своих столов.
Но это было процветающее место; на каждого продавца приходилось, должно быть, десять потенциальных покупателей — и, вероятно, столько же преступников, с тревогой подумала Франческа.
Она знала, что выделяется из толпы. Хотя и отказалась от привычных для ордена белых одежд и надела простое платье из окрашенной в коричневый цвет шерсти, нанесла на лицо толстый слой крема и мази, чтобы защитить кожу от непривычного солнца, а очки из синего стекла защищали глаза, привыкшие к свечам и масляным лампам. Она выглядела по-другому и поэтому, без сомнения, была мишенью как для нищих, так и для воров.
Она ничего не боялась, потому что с ней был Франжипани: высокий, импозантный, хорошо одетый молодой человек с очень заметным мечом на поясе, отпрыск одной из самых богатых семей города. Но для Франчески, привыкшей к спокойствию подземных помещений Склепа, это было многолюдное, грязное, вызывающее беспокойство место.
И это было место безумия, внезапно подумала она, великой чумы разума: все эти люди съехались со всей Европы, чтобы увидеть ветхие реликвии и расстаться со своим богатством, и все ради идеи, великой неистовой болезни разума — христианства. Точно так же, как в прошлые века их, без сомнения, привлекал Колизей или триумфы цезарей — другие заразительные идеи, все теперь исчезнувшие, как роса.
Но она была набожна, и сам орден, конечно, был глубоко христианским; она была встревожена тем, что выказывала такие сомнения, и сделала все возможное, чтобы выбросить их из головы.
* * *
Когда они выбрались из жилого района на возвышенность древних холмов, Франческе открылся более широкий вид на город. Она могла видеть, каким маленьким и тесным был густонаселенный район, расположенный в пределах области под названием дисабитато, огромного пространства кустарников и ферм, которые занимали остальную часть пространства внутри старых стен. То тут, то там из зелени вырисовывались памятники имперской эпохи, но многие из них были сильно повреждены временем, разрушены осадными орудиями либо мрамор был расколот и пережжен на известь.
Столетиями продолжался конфликт, когда Рим был полем битвы между папами и антипапами, а также между папами и императорами Священной Римской империи. Рим заплатил ужасную цену. Но теперь папство сбросило иго германских императоров, и Рим начал медленно восстанавливаться. На возвышенности особняки и дворцы богачей возвышались своими башнями из обожженного красного кирпича. На самом деле, семья Франжипани построила ряд башен по всему периметру старого большого цирка, императорского ипподрома.
Лео наблюдал за ней.
Она могла прочитать, о чем он думает. Он пытался разглядеть ее тело сквозь платье до земли, подол и рукава которого теперь были запачканы римской грязью. Он был симпатичным парнем, и в свои двадцать четыре года был едва ли старше ее.
Она почувствовала желанный румянец. В конце концов, она была женщиной. Что косвенно было причиной ее присутствия здесь.
— Мы здесь, чтобы поговорить о делах, — мягко напомнила она Лео.
— Это так. — Он отступил назад с извиняющейся улыбкой и отвел глаза.
— Ты обеспечил свои интересы на землю в Венеции?
— В принципе. — Он улыбнулся. — Все, что мне нужно, это задаток...
Времена менялись — и инстинкт подсказывал Франческе, что Орден должен измениться в соответствии с ними.
На протяжении веков Орден продолжал развивать свою благотворительную деятельность. Но в некотором роде это был бизнес. На каждую сотню бедных или обездоленных, которым помогал Орден — так было известно — всегда находился тот, кто позже становился достаточно богатым, чтобы сделать значительное пожертвование в казну Ордена, желая выразить свою благодарность тем, кто спас его, когда он был в самом тяжелом положении. Это была игра вдолгую, но суммы, выдаваемые бедным, на самом деле были настолько малы, что рисковать было более чем оправданно. Это был бизнес, подобный римской индустрии обирания паломников, но если он служил благочестивой цели, то, несомненно, стоил того, чтобы им заниматься.
Но теперь появились новые возможности. После смерти последнего римского императора города пришли в упадок по всей Западной Европе, их заменили небольшие деревушки с переселенцами, лишь немногие общины насчитывали более тысячи человек. Теперь из Германии по всей Европе просачивались сельскохозяйственные инновации. Снова развивались крупные общины — в Венеции, как говорили, проживало более ста тысяч человек, — и с этим возрождением появились новые возможности для получения прибыли.
План молодого Лео был прост: купить болотистую местность недалеко от Венеции, осушить ее, а затем обрабатывать до тех пор, пока он не сможет продать ее в связи с ожидаемым расширением города. Франческа понимала смысл этого. При небольших первоначальных затратах он мог бы многократно увеличить свои активы в течение нескольких лет и, таким образом, сделать себе имя в своей семье.
Франческа была готова предоставить ссуду, чтобы позволить ему это сделать. Но она попросила кое-что взамен. Теперь она изложила свои последние планы: ей нужны были солдаты.
Неумолимо распространяясь глубоко под старой Аппиевой дорогой, Орден прорвался в другие подземные помещения, занятые группой христиан-ариев с образом жизни, странно похожим на образ жизни Ордена: управляется небольшой группой женщин с огромными расширенными семьями, обслуживаемыми сетью бездетных племянниц и дочерей... Казалось, что схожее давление, связанное с падением Рима, привело к аналогичным решениям. О секретности Склепа и ее темного двойника многое говорило то, что две группы так долго не знали друг о друге.
Но, конечно, они не могли сосуществовать. Франческа сразу это увидела, почувствовала нутром. Другой "Склеп" должен был быть разрушен, ассимилирован.
Если вы обнаруживали проблему, от вас ожидали, что вы устраните ее самостоятельно: таков был основной метод работы Ордена. Итак, Франческа быстро приняла решение. Лео найдет солдат, чтобы очистить параллельный склеп, а Орден прорвется и займет заброшенные помещения. Одним махом эффективный размер Склепа увеличился бы более чем наполовину, и Орден получил бы много слуг.
Если Франческе удастся осуществить свой план, она приобретет большой авторитет в Ордене — и, как она надеялась, сблизится с матронами. Год назад она узнала, что Ливилла, старейшая из матрон, умирает. И всего несколько месяцев спустя у нее самой начала течь кровь — в возрасте двадцати трех лет, впервые в жизни. Затем пришло осознание того, что она, благодаря мастерству, хитрости и удаче, может занять место Ливиллы.
В следующий раз, когда из города привезут холостяка, ее тело околдует его, ее чресла родят ему ребенка. Когда она подумала об этой перспективе, то почувствовала тупую боль внизу живота и болезненность в груди.
И наоборот, если бы венецианская спекуляция Лео увенчалась успехом, он приобрел бы большое влияние в своей семье. На самом деле, они оба были одинаковыми, подумала она. Стремление к индивидуальным амбициям, увязанное с целями группы: так обстояли дела. Изучая его лицо, она увидела, что Лео понял это.
Однако Лео все еще не был уверен. Он потер нос. — Я не солдат, Франческа. Понятия не имею, сработает ли этот план по отправке наемников в катакомбы, как полевых мышей в канализацию.
Она улыбнулась. — Тогда найми генерала, который будет знать.
Он рассмеялся. — Не думаю, что нам нужен генерал. Но знаю кое-кого, кто мог бы помочь, раз уж так получилось...
