Надо сказать, что ни тетя Гризельда, ни кто-либо из Сильвер-Белла не знал, о том, что случилось со мной. И у меня не было никакого желания делиться с ними. Иначе выгребная яма, в которой, по словам графа, находился Китчестер, покажется ему райскими кущами по сравнению с тем местом, куда вгонит его разрушительный гнев тети Гризельды.
В Гарден-Роуз я, как и полагается, прибыла в коляске, а не верхом, хотя у меня мелькнула такая шальная мысль при виде тосковавшей все эти дни без прогулок Дамми. Чтобы хоть как-то скрасить ее тоску я стащила несколько наливных яблок из тех запасов, что хранились на столе в потертой шляпе кучера. Кто-то до меня (только один вездесущий проныра мог засунуть сюда свой веснушчатый нос) уже успел унюхать заполнивший всю конюшню медовый аромат яблок и, судя по надкусанным огрызкам, валявшимся в опилках на полу, оприходовал уже немалую их часть.
Финифет встретила меня с глубокомысленным лицом. Еле сдерживаемый поток слов просился наружу, но, не доверяя языку, она держалась почти на пределе своих возможностей, с рвением закусив губу, чтобы не разболтать мне все секреты. И я сразу поняла — к тетушкиному намеку надо отнестись серьезно.
Никогда еще меня не встречали в Сильвер-Белле столь официально. С натянутой улыбкой, предназначенной скорее суровой Дадли Додд, чем любимой племяннице, тетя поздоровалась со мной и, не обняв, и даже не протянув руки, села обратно в кресло, примостившись на самый-самый краешек. Так чинно не сидела сама леди Редлифф у моей постели. Это обстоятельство заставило меня напрячь свой наблюдательный аппарат, и я заметила поистине странные вещи.
Стол был накрыт лучшей скатертью, отделанной кружевами и вышитой фиалками. На нем, расставленный в строгом порядке, красовался праздничный сервиз — особый сервиз, который доставался только по самым знаменательным датам, а все остальное время стоял на полочках серванта, протираемый каждый день от пыли и тщательно осматриваемый на наличие трещин. Никаких клубочков, рулонов или обрезков ткани, книг и прочих бытовых мелочей в комнате не наблюдалась. Повсюду царила строгость.
Фини так и не появилась в гостиной, а хлопотала на кухне. Тетя Гризельда напряженно молчала, нервно сцепив руки. Она непрерывно бросала тревожные взгляды на фарфоровые часы с кудрявыми пастушками в розовых платьицах, а затем переводила на окна, за которыми виднелась уличная калитка. Не было никаких сомнений, что к ужину ожидались гости. Причем настолько значительные, что тетя лишилась своей обычной невозмутимости.
Сибил появилась в тот момент, когда я уже пребывала в не меньшей, чем тетя, тревоге, гадая, что же это за важная птица, поставившая на уши весь дом. Однако, увидев подругу, на меня снизошло озарение.
Более нервного создания я не видела. Непослушными пальцами Сибил теребила кружевную косынку, накинутую на плечи, и беспрестанно одергивала бледно-желтое кисейное платье с рукавами-фонариками и полукружием крохотных бантиков на лифе. Заколотую на затылке косу, украшала желтая лента, завязанная скромным бантом. Несмотря на бледность, Сибил была очень хорошенькой. В огромных сияющих глазах плескался океан счастья.
— Сибил! Я так рада за тебя! — воскликнула я, вскочив и подбежав к ней. Крайне взволнованная, она бросилась мне на шею и призналась, что считает себя счастливейшим существом на земле. Поздравления я принесла с таким жаром и восторгом, что едва ли их можно передать словами. И хотя Сибил попыталась унять мой пыл, пробормотав, что я поздравляю преждевременно, все же не могла сдержать переполнявших ее чувств.
— Ты правильно догадалась, Роби... — подала голос тетушка, наблюдая за нами. Только интонация ее была отнюдь не радостная, а наоборот какой-то вымученной.
— Мы ждем Готлибов? — уточнила я на всякий случай.
— Мне пришлось пригласить их. Мистер Готлиб намекнул, что ему надо обсудить со мной одно "дельце", — дала пространный ответ тетя. В этот раз ее голос была недалек от замогильного.
— Но почему с вами? — удивленно спросила я, начиная понимать причину ее растерянности.
— Я не знаю, — беспомощно отозвалась тетя. Наверное, впервые в жизни мисс Уилоуби демонстрировала такую непростительную слабость.
Готлибы задержались почти на четверть часа от назначенного времени. Когда же они соизволили явиться, то нечто весьма неотложное задержало Финифет на кухне, поэтому она была вынуждена открыть дверь с большой заминкой, а после с медлительностью, внезапно возникшей в ней, проводила гостей в комнату. Под недовольные жалобы мистера Готлиба о нерасторопности служанки, Фини удалилась, стрельнув в тетю Гризельду торжествующим взглядом.
Оба родителя молчаливого Рэя, стоявшего позади них, отличались крупным телом и громким голосом. Их появление внесло в дом шумное и суетливое оживление. Миссис Готлиб, перенесшая тяжелую болезнь, из-за чего Сибил проводила долгие дни, ухаживая за больной, вовсе не имела на лице признаков недавнего недуга, а выглядела пышущей здоровьем и весьма окрыленной тем достойным угощением, какое уже успела унюхать.
Отец Рэя с окладистой бородой и тяжелым цепким взглядом был столь же говорлив, сколь его сын молчалив. Сразу же после обмена любезностями, мистер Готлиб завел речь о строительстве второй кузни, которое проходило также успешно, как и строительство библейского ковчега. Он возомнил, что кузня эта сыграет не менее грандиозную роль в его бизнесе и обретет важность не только для уилтширцев, но и для всех англичан, а может быть и всего человечества, чем черт не шутит!
Однако тетушка пребывала в уверенности, что, несмотря на хвалебные гимны кузнечному ремеслу, гости предпочитают сразу перейти к более насущным делам, чем посвящать нас в премудрости своей профессии на голодный желудок. Поэтому она предложила пройти к столу, что и было принято под шумное одобрение.
За столом влюбленные украдкой переглядывались. Хотя взгляды Рэя, сидевшего с таким видом, словно у него во рту взорвалась желчная жаба, я скорее угадывала, чем замечала. Парень низко навис над тарелкой, не зная, как приспособить свои громадные руки, чтобы на фоне белоснежной скатерти они не выглядели такими грязно-красными из-за огрубевших мозолей. Он нервно прятал то одну, то другую руку под стол, почти ничего не брал с блюд, и было заметно, что ему совсем не до еды и пища, жестким комом, встала ему поперек горла.
После разговоров о ковке лопат для мистера Бредли и обрешетки на окна мистеру Претчу для защиты от дурных соседских коз, которые повадились лазить на кухню, чтобы полакомиться вымоченными в капустном рассоле яблоками из бадьи, мистер Готлиб проникся прелестью момента и решил, что это самое подходящее время для обсуждения "дельца".
— Милейшая мисс Уилоуби! — напыщенно произнес он, поднимаясь и не замечая, как тяжело задышала тетя. — Я не силен в словах... Говорю — как рублю с плеча: прямо, кратко, по существу. Я не ветряная мельница — без толку молоть не стану! Так что не гневитесь, если чем не угожу.
— Ну, что вы, мистер Готлиб, разве я когда...
— Сразу видно, вы женщина разумная. Так что мы с вами столкуемся!
— Столкуемся?
— Ни для кого не секрет, что мой сын и ваша...э-э...подопечная испытывают привязанность. Я бы даже сказал — привязанность, проверенную временем.
— Но был ее ужасный дядя! — вставила, повизгивая, миссис Готлиб. — Вы же помните его, Гризельда? Трудный был человек, ой, трудный! Если бы все осталось по-прежнему, нашему мальчику пришлось бы отказаться от своих юношеских порывов.
Я взглянула на Сибил — она была чуть бледнее вареной свеклы у себя в тарелке.
— Но сейчас препятствий никаких нет, милейшая мисс Уилоуби, поэтому я смею надеяться, что вы с одобрением отнесетесь к этой...затее и благословите их брак.
Тетя уже давно оставила попытки скрыть свои чувства. Она в упор смотрела на довольного собой мужчину и постукивала ногтем указательного пальца по рифленому краешку тарелки.
— А как же Тильда?! — наконец, громко выразила она донимавшую ее тревогу.
— А что Тильда? Вы так много сделали для девочки, что мы, да и не только мы, вся деревня, считает, что вы ей гораздо ближе, чем ее родная тетка, не правда ли, дорогая Нел?
— Чистая правда!
Слова, не знавшего чуткости, кузнеца глубоко ранили подругу. До сих пор она не смирилась с тем, что тетка не смягчилась к ней. В надежде, что однажды ее простят (никто так и не понял, в чем она провинилась) и откроют дверь Равен-Хауса, она все еще ходила к старому дому, хотя уже не так часто, как раньше.
— И подумайте, милейшая Гризельда, разве я могу просить благословления для сына у сумасшедшей?
— Она не сумасшедшая, — прошептала Сибил с дрожью в голосе.
— Сумасшедшая, девочка! — отрезал мужчина, сурово вперив в нее глаза. — И мы запрещаем тебе всякие попытки наладить контакт с ней!
— Вы не можете запрещать ей, милейший мистер Готлиб, — подозрительно мягко отозвалась тетя. — Пока что она еще моя подопечная, как вы только что сами сказали.
— Ну разумеется, миле...дорогая мисс Уилоуби. Так вы благословляете?
— Ее выбор я благословлю от всего сердца.
— Тогда все решено! — облегченно воскликнул мистер Готлиб, как будто бы совершил самую трудную в своей жизни сделку. Похоже, у него были сомнения на счет тети Гризельды. И сомнения, как оказалось, ненапрасные. Поскольку тетя вдруг встала из-за стола и, извинившись, сообщила, что ей нужно срочно переговорить с мисс Рид наедине.
— Вы чем-то недовольны? — сразу ощетинился кузнец.
— О, ни в коем случае.
Они удалились из комнаты, и над столом повисла гнетущая тишина. Исподтишка я глянула на Рэя. Он уставился в тарелку и сосредоточенно водил по ней вилкой. Только рука была так напряжена и с такой силой сжимались пальцы, что острым зубьям ничего не стоило оставить на хрупком фарфоре глубокие борозды.
Когда вернулись тетя и Сибил, мистер Готлиб немедленно потребовал открыть ему результат их обсуждения. С непроницаемым лицом тетушка сообщила:
— Моя подопечная подтвердила, что она добровольно принимает предложение вашего сына, Рэя Готлиба. А я со своей стороны благословляю ее на этот...ответственный шаг.
Ночевать я осталась у тети, о чем еще утром было оговорено с графом Китчестером. Старику не нравилось мое решение, но он вынужден был согласиться.
Все в этот вечер были настроены на разный лад. Сибил что-то напевала под нос, наматывая на катушки разноцветные нитки мулине. Ощущение тихой радости и любви придавало приятное оживление ее лицу, и она выглядела красавицей. Фини, как всегда бурчала, но уже была увлечена свадебным меню и решительно заявила, что не позволит грубым кузнецам, не видевшим в жизни ничего кроме молота, готовить угощение.
— Как представлю, во что они превратят такую чуткую вещь, как воздушный бисквит, так сердце кровью обливается! Дудки! Пусть едят свои отбивные, а мы уж в грязь лицом не ударим!
Тетя же не велась на уговоры экономки обсудить меню и уже составить план приготовлений, который потом еще тысячу раз подвергнется жесточайшей критике и переписи. Она утопала в кресле и задумчиво следила за пляшущим огнем в камине. Когда через полчаса Сибил, сладко потягиваясь и позевывая, поднялась к себе в комнату, тетя сурово воскликнула:
— Ох, как я волнуюсь за девочку! Не будет она счастлива в этом доме!
— Она любит Рэя, — сказала я. — Ради него она готова терпеть все, даже тиранию Готлибов.
— Ты знаешь, насколько я далека от романтики. Мне она всегда была чужда...ну, почти всегда. Я смотрю на этот брак с практической стороны — нашу Сибил там попросту заклюют. Теперь я жалею, что так необдуманно дала согласие.
— Разве вы могли отказать? — спросила я с сомнением.
— Конечно, нет. Я не деспот какой! Но я не имею никакого официального права на девочку! Как же я могу благословлять их?!
— Но кто же, как не вы, тетя? Вот уже несколько лет Сибил живет здесь под вашей опекой. То, что юридически ваш статус опекунши нигде не зафиксирован — не меняет сути дела. И мистер Готлиб прав — Тильда Пешенс, возможно, уже давно выжила из ума. Кто ее видел в последнее время?...Никто. Мы совсем не знаем, что случилось с ней. Только со слов ее служанки. Но ведь и служанка не отрицает, что тетка Сибил не в своем уме. Вряд ли она выйдет из своего добровольного заточения за тем, чтобы расстроить свадьбу племянницы.
На лице тети появилась слабая улыбка. Я знала, что она согласна со мной и что она переживает вовсе не из-за Тильды Пешенс. Ее тревожило будущее девушки в доме Готлибов.
Ночью я долго не могла уснуть и все размышляла о Сибил и Рэе. Будет ли подруга счастлива с человеком, который так подчинен воле отца? Для Сибил это будет все равно, что возвращением в былые времена, когда она находилась под давлением Пешенсов.
Утром мы обе вышли в сад. Я намерена была поговорить с ней.
Роса стояла обильная. Воздух, густой, водянистый, был пропитан дождем. Мы, держа в руках корзинки для яблок и цветов, углубились в заросший изумрудной зеленью сад. Носы туфель тут же промокли от росы и покрылись темными пятнами.
— Роби, почему мне так повезло? — не удержалась и воскликнула Сибил, когда мы принялись срезать цветы. — Я никогда не думала, что буду так счастлива! Как бы мне хотелось, чтобы ты ощущала то же самое!
— Если Господь смилостивиться и ниспошлет на одну маленькую деревеньку столько своей дефицитной благодати, что нам хватит ее на двоих, тогда, может быть, я и испытаю то чувство, что сейчас владеет тобой.
Она пропустила мою иронию и продолжала с тихим восторгом мечтать о том времени, когда станет миссис Рэй Готлиб. И все же я уловила затаенную печаль, когда она говорила о родителях жениха. Как бы она не была ослеплена любовью, Сибил ясно понимала, что жизнь в доме мужа будет далеко не безоблачной. Я не стала ходить вокруг да около и откровенно поделилась с ней своими соображениями. Но, проявив несвойственное ей упрямство, девушка и слышать ничего не хотела, сообщив, что с милым Рэем ей не страшны никакие трудности.
— Я готова работать в их доме от зари до зари! Лишь бы его семья приняла меня, а он сам не мог бы сказать обо мне ничего дурного. Я не подведу его!
— Но ты же так хотела заниматься любимым делом! Как же твои замечательные эскизы?
— О, я не брошу шить. Об этом не беспокойся, — произнесла она чуть взволнованным голосом. — У них большая семья, и я не буду сидеть сложа руки.
Я не верила своим ушам. Такая покорность была совершенно в духе той Сибил, задавленной и запуганной, что жила под гнетом своего дяди. Как будто бы любовь к Рэю полностью лишила ее чувства собственного достоинства. В ответ на мое возмущение она лишь спокойно улыбнулась.
— Когда любишь, то свои собственные желания и устремления не имеют значения. Только то, что важно для любимого.
— Сибил, то, что ты говоришь, похоже на рабскую преданность, а не взаимную любовь.
— Возможно...но не это ли любовь, когда ты полностью отдаешься человеку — и душой, и разумом? Не это ли счастье — быть допущенной к его сердцу, разделять с ним его заботы, и быть единственной подругой в его радостях и бедах до самой своей смерти! Не удовольствие ли — преданно заботиться и служить любимому мужу, оберегая каждый его день, каждый час и минуту его жизни? Вечную благодарность должна питать девушка, отмеченная таким благословением.
