В то же самое мгновение Алина, которая уже направилась к двери, развернулась и, шагнув к принцу, посмотрела ему прямо в глаза. В ее глазах пылал гнев.
— Ты что это такое говоришь? — в ее тихом голосе слышалась плохо сдерживаемая ярость. — В таком тоне о Боге не говорят! Я тебя ведь не в балаган позвала. В церковь ходят, чтобы Господу молиться, а не на занятное представление смотреть. Лучше порог церкви вообще не переступать, чем с такими мыслями туда идти. Ты что, в Бога не веруешь, что такой тон и такие слова себе позволяешь?
Марк удивленно уставился на нее. За одно мгновение герцогиня преобразилась. От ее спокойствия и выдержки не осталось и следа, она стала походить на разгневанную фурию или разъяренную дикую кошку, подобравшуюся, словно для прыжка. От нее веяло такой сконцентрированной силой, что казалось еще мгновение, и она растерзает его. Он потупил взгляд и медленно опустился на колени.
— Простите, Ваша Светлость, это была неуместная попытка пошутить. Действительно, я несколько забылся и раскаиваюсь в этом. Больше я постараюсь подобного не допускать. Я, правда, не очень сильно набожен, но, конечно же, верую в Бога, — он перекрестился. — Прости меня, Господи... коли согрешил этим, то невольно.
— Что ж, будем считать, инцидент исчерпан. Вставай. Но запомни, еще раз что-то подобное себе позволишь — пожалеешь. И еще учти: молиться о тебе буду, поэтому постарайся сам помолиться тоже, а не конца моей молитвы ждать... а то, и не дождаться можешь...
— А о чем молиться-то надо, Алина? — медленно поднимаясь, спросил принц.
— Как о чем? О том, что достойным Государем хочешь быть, что готов следовать воле Божьей и просишь направить на путь истинный.
— Понял...
Они прошли в маленькую замковую церковь. Увидев их, служительница тут же зажгла все свечи и светильники и удалилась, чтобы не мешать. Алина опустилась на колени перед большим распятьем и, склонившись к самому полу, что-то распевно заговорила. Принц не понимал ни слова из того, что она то ли говорила, то ли пела. Он тоже опустился позади нее на колени и, молитвенно сложив руки, начал про себя повторять ту молитвенную фразу, что сказала ему Алина: "Господи, хочу быть достойным государем, готов следовать воле твоей, направь на путь истинный".
Алина несколько раз приподнималась с пола и вскидывала руки вверх, голос ее мелодично журчавший, словно спокойный ручеек, при этом набирал мощь и то взывал, то надрывно молил, а потом слезно о чем-то умолял, постепенно вновь стихая, после чего Алина вновь покорно склонялась к полу.
Так продолжалось довольно долго. Марк то повторял, свою коротенькую молитву, то, отвлекшись, начинал заинтересованно наблюдать за Алиной но, спохватившись через какое-то время, старательно отводил от нее взгляд и вновь возобновлял прерванную молитву.
Через какое-то время, он почувствовал, что что-то необъяснимо изменилось. Как будто воздух стал более упругим, и при этом стало легко дышать и еще почему-то очень легко и радостно стало внутри. В это мгновение Алина, воскликнув: "Благодарю, Господи!", склонилась еще раз к полу, а потом резко поднялась:
— Пойдем! — бросила она Марку и, не оборачиваясь, вышла из церкви.
Марк тоже поднялся и поспешил за ней. Они прошли на восточную сторону высокой замковой стены.
— Все вон! — махнула Алина рукой охране, и через минуту на стене кроме них не осталось никого.
— Иди, вставай сюда, — она указала рукой на край.
Принц вскарабкался на край стены и почувствовал, что Алина встала сзади положив свои руки ему на плечи. Он посмотрел вниз и испуганно покачнулся. Под его ногами была восьмидесятиметровая стена, переходящая в ров.
— Не смотри вниз и не бойся ничего! — крепче схватила его за плечи Алина, и тихо, но очень уверенно приказала: — Смотри, на рассвет! Всматривайся в него!
Вдалеке действительно еле-заметно заалело небо. И Марк стал смотреть туда и вдруг, словно в сон провалился. Вот он один, и Алины нет и замка... и тут он ощущает, что он в доспехах и на коне, а в руке у него меч, а на него движется тяжеловооруженный всадник в темных доспехах без эмблем с копьем на перевес. Он оглядывается, ища, куда можно спрятаться или убежать, и понимает, что никуда и помощи ждать не от кого. Он пытается развернуть коня, чтобы заставить его ускакать, но тот лишь топчется на месте, а темный всадник все ближе и ближе. Тогда он поднимает меч и ждет. Все свои силы Марк вложил в удар, которым встретил противника и тот рухнул к ногам его коня. Ликование, которое охватило его, было непередаваемым. Он выстоял и победил. Он смог... И тут вдруг и его конь, и поверженный всадник исчезают... Он стоит на возвышении, окруженный толпой людей, которые ликуют и кричат что-то... что не разобрать, но понятно, что они славят его. При этом ему так хорошо и радостно, что и словами не описать. Марк не испытывал такого никогда, он наслаждается этими ощущениями, как вдруг, словно унесенная порывом ветра, толпа людей исчезает, а рядом появляется она. Черты ее лица Марк никак не может разглядеть, они все время расплываются, изменяясь... Но рядом с ней так хорошо... что хочется весь мир бросить к ее ногам, за один ее взгляд, за одну улыбку, а когда она вдруг приблизилась к нему и коснулась губами его губ, Марку показалось, что земля ушла из-под его ног, а сердце готово разлететься в клочья. Он попытался крепче прижать ее к себе, как вдруг почувствовал, что рукой хватает воздух. Он тряхнул головой и очнулся. За плечи его крепко держала Алина, и они стояли на краю стены, а перед ними алел уже разгоревшийся закат.
— Налюбовался? — тихо спросила она и осторожно потянула его за плечи назад. — Тогда спускайся.
— Что это было? Я видел будущее? — спускаясь, спросил он.
— Нет, только чувства, к которым стоит стремиться, и которые стоит испытать, — ответила она
— Та женщина или девушка... Она кто? Ты?
— Нет, конечно. Эта та, которую ты пока не знаешь, ты еще не нашел ее, но обязательно найдешь, — она улыбнулась и тихо добавила: — Извини, я оставлю тебя. Хочешь, тут постой, хочешь, к себе в комнаты иди. Потом поговорим. Я очень замерзла и устала...
Только сейчас Марк заметил, что герцогиню бьет сильная дрожь, и у нее посиневшие губы и кончики пальцев. Она быстро развернулась и спустилась вниз. Оставшись на стене, Марк видел, как во дворе она столкнулась с герцогом, и как тот, испуганно подхватив ее на руки, прижал к себе и быстро унес в замок.
— Это она, это была она... она солгала, я уверен... и я добьюсь ее, чего бы мне это не стоило... Пусть нескоро, но добьюсь... и ничто не остановит меня, — тихо прошептал он.
— Алина, ну разве можно так? Руки просто ледяные... Ну что за блажь в таком виде встречать на стене рассвет? Неужели трудно было приказать меховой плащ принести? Прям, как маленькая... Неужели заболеть хочется? Хуже ребенка ведь... Вот из дочерей бы кто такое учудил, право слово выдрал бы, — тихо выговаривал герцог супруге.
Они сидели на кровати в ее комнате, и он, плотно укутав ее в меховой плащ, крепко прижимал к себе. В это время вбежавший слуга внес большой кубок с вином.
— Горячее, Ваша Светлость, как Вы приказали, только чтоб не обжечься...
— Пробовал кто? — герцог, протянув руку, взял кубок.
— Горничная герцогини пробовала, — с поклоном ответил слуга, добавив, — не из кубка, конечно. Ей отлили.
— Иди, — герцог нетерпеливо повел головой, и слуга тут же выскочил за дверь.
— Выпейте, дорогая, Вам это необходимо.
— Алекс, я не хочу вина... Я сейчас и так согреюсь, вон, как камин горит жарко... лучше горячий чай прикажите сделать, если хотите, что б я горячее что-то выпила.
— А ну пейте! И без разговоров. Кто слушаться меня обещал? Так вот, исполняйте, — шутливо прикрикнул он на нее и вложил кубок ей в руки. — Давайте залпом, дорогая. Сделайте вдох и сразу выпейте.
Алина выпила и передернулась: — Что вы все хорошего в нем находите? Ничего приятного.
— Вот сейчас, минут через пять согреетесь, озноб прекратится, и уснете. Тогда и поймете, что в нем хорошего, моя дорогая. Лучшее лекарство и от холода, и от простуды. Правда, в умеренных количествах. Не больше бочонка за раз, — ласково поглаживая ее по плечу, проговорил он.
— Намекаете, что я должна радоваться, что Вы не бочонок меня выпить заставили?
— О, дорогая, Вы уже начали шутить, это хорошо, значит, постепенно оттаиваете. Сейчас я горничную позову, чтоб помогла Вам переодеться и уложила.
— Не уходите, Алекс... побудьте со мной... мы так редко бываем вдвоем последнее время... — тихо проговорила она, крепче прижимаясь к нему.
— Дорогая, а поить-то Вас оказывается полезно, не только для Вашего здоровья... Что ж не хотите горничную, могу и сам помочь, — он ласково улыбнулся и погладил ее по волосам, а потом, осторожно сняв диадему, начал вынимать из прически шпильки, удерживающие длинные локоны, пока они тяжелой волной не упали на кровать. Затем бережно уложил супругу на подушки и начал распускать шнуровку на ее платье.
— Это что такое? — тихо спросил он, заметив под тонкими кружевами нижней сорочки глубокие следы от корсета на ее нежной коже.
— Красота требует жертв, — усмехнулась она, облегченно вздыхая, — у платья на редкость неудобный корсет.
— Почему не сказали, когда брали его?
— Там иначе сделать ничего нельзя... это крой такой.
— Тогда зачем согласились взять его?
— Я видела, как оно понравилось Вам... Это все быстро пройдет, — Алина нежно улыбнулась. — Это пустяки.
— Чтоб больше не смели надевать его! Понятно?
— Алекс... Что с Вами? Мы столько заплатили за него...
— К черту деньги! — он резко рванул платье с ее плеч.
— Алекс, во-первых, не ругайтесь, а во-вторых, подождите. Не хотите, чтоб я носила его, давайте продадим...
— Что?! Чтоб кто-то носил Ваши вещи? Да никогда! — он рванул платье сильнее, и, разрывая, полностью сорвал его с жены, а затем швырнул в пылающий камин.
— Алекс... — ахнула она, — там вышивка... это год работы вышивальщиц...
— Да хоть десять лет работы... Если портниха такая тупая, что не умеет использовать достойно труд своих мастериц, то это не мои проблемы. И я клянусь, она не раз пожалеет, что подсунула нам такое платье...
— Алекс, Алекс, успокойтесь... Вы что... не надо так нервничать... Это впервые у ее платья такой неудобный корсет, да и то только потому, что ей хотелось подчеркнуть и роскошь платья и достоинства моей фигуры...
— Достоинства Вашей фигуры, моя дорогая, не нуждаются ни в каком подчеркивании... — хмуро бросил герцог, глядя на догорающие остатки платья. — И мучить Вас ради того, чтобы на Вас могли поглазеть окружающие я не намерен. Вы будете носить лишь то, что удобно.
— Хорошо, Алекс, конечно... как скажете. Только не надо злиться. Я заранее предупрежу ее, и она будет предлагать мне лишь платья, которые удобны. Ну что Вы так разозлились?
— Почему Вы так наплевательски относитесь к себе? Почему Вы готовы постоянно жертвовать своими интересами в угоду всем? Если Вы забыли, какого Вы рода, то будьте любезны, хотя бы помнить, что Вы — моя супруга!
— Алекс, я ни на секунду не забывала этого... Это платье было для Вас... я ведь уже сказала, что видела, как оно понравилось Вам... я думала, что Вам будет приятно видеть меня в нем... Ну не сердитесь... я хотела Вас порадовать, а вышло все наоборот.
— Считаете, меня могут радовать такие следы на Вашем теле? — он шагнул к ней и, приподняв с подушек, аккуратно стянул с ее плеча нижнюю сорочку, — Такие отметины допустимы лишь на телах провинившихся рабынь, а не моей жены. И портниха мне очень дорого заплатит за них... Жизнью заплатит, а перед смертью еще помучается вдоволь.
— Алекс, ну что Вы... не надо... — Алина ласково обняла его и прижалась к нему, — Пообещайте, что не тронете ее... иначе я сильно огорчусь... ну пообещайте...
— Хорошо, если сделаете своей вассалкой и при мне накажите ее, не трону.
— Алекс, она прямая подданная короля, ее мастерицы обшивают весь двор... Как я могу? Вы что?
— Я не заставляю... Не хотите, чтоб портниха сменила сюзерена, сменим саму портниху, — герцог ласково погладил по спине супругу, — я думаю, король сможет быстро найти ей замену из ее же ближайших мастериц, которой дарует и ее имущество и ее привилегии.
— Алекс, я знаю, Вам ничего не стоит добиться этого... но не надо... прошу... она одна из лучших портних... у Вас самого никогда не было к ней претензий... все Ваши костюмы, да и мои платья были великолепны и всегда сделаны в тот срок, что она обещала... Алекс, это платье... это жертва удобством ради красоты... и не более того... Она хотела, чтоб я очень красиво выглядела. Понимаете?
— Понимаю, только жертвовать пришлось Вам, а не ей.
— Я сама согласилась на это.
— А я не позволю, что б кто-то вынуждал мою жену на такие жертвы. И тот, кто уже вынудил, будет строго наказан. Не хотите это сделать сами, сделаю я, — герцог попытался высвободиться из объятий жены и встать.
— Алекс, Алекс... — герцогиня еще сильнее обняла его, не давая ему сделать это, — хорошо... хорошо... Я добьюсь у короля, чтоб он отдал ее мне... лишь позвольте, я сама решу, за что и как ее будут наказывать... и пообещайте, что не заставите меня ни налогами ее облагать, и сами наказывать не станете...
— Хорошо, уговорили... Вы умеете уговаривать, моя дорогая... — он перестал пытаться высвободиться и сам притянул ее к себе, нежно целуя в шею и плечи.
Минут через десять он резко отстранился от нее и, старательно отводя взгляд, достаточно холодным тоном проронил: — Все, ложитесь, Алина, и постарайтесь уснуть. Вам это необходимо.
Затем стремительно поднялся и, не оборачиваясь, вышел. Герцогиня не стала останавливать его. Она догадывалась, куда и зачем он пошел. Слабый, испуганный женский вскрик в коридоре подтвердил ее догадки. Она поняла, что муж даже не стал озадачиваться долгими поисками, остановив свой выбор на первой, кто подвернулась ему под руку.
13
Кэти, испуганно потупившись, стояла перед матерью. В углу на коленях тихо плакала Сьюзен, которая попыталась вмешаться и показать, что в происшедшем виновата она, за что была сурово отчитана герцогиней и отправлена стоять на коленях в углу.
— Я еще раз спрашиваю, Катарина: ты в состоянии сама контролировать свои поступки и мысли или нет?
— В состоянии... — Кэти еще ниже опустила голову.
— Тогда почему не контролируешь? Почему твоя голова занята лишь поисками способов хоть каким-то образом, но оказаться поближе к придворной жизни? Ты не этим должна заниматься! Не для тебя это! Сколько еще раз тебе это говорить?
— Но почему? Почему, матушка? Я же только посмотреть... Я ведь только на лестнице была, меня там кроме отца и не видел никто...
— Катарина, мне надоело объяснять тебе из раза в раз одно и то же. Надоело говорить, что не сможешь ты против соблазнов той жизни устоять, если даже в этой не выдерживаешь... Считай, что это мое непреложное требование, за неисполнение которого буду наказывать. Все! Иди, готовься.
