Пошла за кипятком и услышала насмешливый шёпот медсестёр:
— А "воробушек" то и не чирикает уже. Вот тебе и прошла Крым, Рим и медные трубы. Так лезла напролом и топала резво с брюхом на Берлин. Теперь ползёт обратно.
— Точно накрылась лафа. Рыцарь, помахав ручкой, ускакал на розовом коне. Прогулка с маршалом по Красной площади накрылась.
Девчонки смеялись в своё удовольствие. Сцепив зубы, словно ошпаренная, забыв про кипяток, вернулась к ребёнку. Девочка грызла кем-то вложенный в маленькие пальчики пряник и моргала голубыми глазками. Вырвала, стукнула по рукам. Ребёнок заплакал. Додёргала себя до того, что когда сбоку или сзади раздавался смех, ей казалось, хохочут непременно над ней. Ей даже слышался шёпот: "Ребёнок? У Галки-то? А вы разве не в курсе? Так "подстилка" Рутковского она". Галя зябко передёрнула плечами. Война кончилась, и у людей к морали враз стал другой подход. А рядом кто-то сказал: "За всё надо платить". Это не обращено было к ней. Двое просто разговаривали между собой. Но она отпрянула, как от удара. Скрипела зубами от злости убеждая всех и кого-то невидимого: "Ничего, это ещё ни конец, они услышат обо мне. Я им покажу. Я добьюсь".
Она не знала как это будет и кому ей так хочется "показать", просто душившей обиде надо было куда-то отлиться. Рыдать на глазах у всех нельзя, вот и распирает болью грудь... Хотелось надеяться на то, что он не может вот так просто от неё отвернуться.
А поезд, равнодушно отстукивая колёсами приевшийся за дорогу мотив, мчал вперёд. Мимо проносились чужие, притихшие поля и бурлящие радостью победы и ожидания полустанки, чужая радость и чужая жизнь.
Война, война. Кто-то очень точно сказал: "Нет большей беды, чем её начало. И нет большего счастья чем её конец. И между этими концами четыре года. Четыре года человеческой жизни. Жизни городов, стран, земли, людей..."
В ночь с 8 на 9 мая началась стрельба по всем фронтам: из Москвы по радио было передано сообщение о капитуляции гитлеровцев. Стихийный салют из всех видов оружия гремел над Германией. Казалось — солнце светило особенно ярко. Народ бросался в объятия друг друга. Всюду во всю мощь играли оркестры. Люди пели песни и ходили, смеясь, толпами. Вроде бы сразу же мирно и очень весело стало. На всех немецких домах появились самодельные белые флаги. Это были какие-то необычные дни. Все добродушные, чуть— чуть задумчивые и немного хмельные. Он ехал и думал, какая пышная и красивая в этом году шумит весна. Цветут в маленьких палисадничках дивными цветами кустарники и цветы. Кружатся в свадебном белом наряде в танце сады. А по небу лёгкий ветерок гнал белые маленькие, словно души погибших солдат спешащих пронестись над Германией, облака. Подбежала женщина, сунула в окно ему букет, потом ещё. Он вдыхал аромат мирной счастливой жизни и думал о Юлии с Адусей, о сестре Хелене, которая жила с ними и наверняка поджидающих его у крыльца. Ужаснулся тому, что чуть бездумно не потерял семью. Нет, нет, лучше не вспоминать, ту дурь. Но в палисадничке сидела на раскладном стульчике одна Ада, возле её ног лежал внушительных размеров пёс. Подумал: — уже и сторожа мирной жизни завели. Пригрелся хвостатый. На крыльце с рукоделием посиживала Хелена. У дерева стоял новенький, никелированный велосипед, с фонарём на руле и звонком. Он просто горел на солнце. Значит, танкисты успели, доставили. Для Адуси старался. Пусть катается. Завидев машину отца, дочь вскочила и чуть не уронив красавец велосипед, побежала на встречу. Пёс, заливаясь лаем, за ней. Хелена тоже вскочила, но с улыбкой пропустила Аду вперёд. Не успел он выйти, как дочка, примяв цветы, прыгнула не нарушая ритуала ему на грудь.
— Папуленька, с Победой! Ты у нас молодец!
Первое что он сказал поцеловав дочь:
— Адуся, где мама?
Та погладив его грудь попыталась успокоить:
— Ей немного не здоровится. Она прилегла.
— Что с ней?— не дожидаясь ответа и сунув в руки дочери цветы, он второпях прижал к груди сестру и помчал в дом. Ада, сопровождаемая собакой, следом. Хелена, сдерживая пса рвущегося за Адой, осталась на крыльце.
В глаза бросился стакан воды на столике перед кроватью и пакетики с порошками. В комнате пахло лекарством. Юлия лежала на бочку, глаза были закрыты, по тому, как ровно вздымалась грудь, понял, что спит. Он взял её свешивающиеся пальчики и поднёс к губам. Обернулся к вошедшей следом дочери:
— Ада, что случилось?
Дочь смерила его таким удивлённым взглядом, мол, слабо догадаться.
— Нервы. Страшно переживала за тебя. Последние же бои. Пап, это всё и мы их добили?
— Всё, Адуся, всё. Я в дороге узнал. Сегодня 8 ого мая был подписан акт о полной, безоговорочной капитуляции немецко-фашистских вооружённых сил.
Ада прижалась к его рукаву щекой. Встав на цыпочки чмокнула в щёку.
— А я-то, думаю, с чего все палят не жалея патронов...
— Это изливается радость. Я вчера вечером возвращался в штаб, въезжаю в город и вдруг вспыхнули фонари на столбах, спереди, сзади и окна жаром горят. Я растерялся. Конец войне! Это мир, дочка! Ты иди, я с мамой побуду.
Я давно проснулась, почти сразу же, как только его дыхание обожгло мне щёку. "Жив, здоров и, слава богу!" Я знала, чувствовала, что он поедет туда, к "воробушку" раз поставлена точка в главном его деле. И если он с нами, значит, точка нарисовалась и там. Значит, небеса оказались ко мне благосклонны. Я ничего не собиралась выяснять по этому поводу у него, ему не доставит удовольствия, а мне так легче. Последние дни я извелась. Он догнал немцев до Берлина. Теперь он непременно должен разобраться и в своей каше. Казалось, нет повода для беспокойства, но жизнь любительница преподносить мне сюрпризы и всё развернуть в один миг не в мою пользу. Последние бои, страх потерять его и предстоящая их встреча с "воробушком" подкосили меня. Я ясно понимала, что эта девица напоминая про чувство его вины и моей неуверенности, вечно будет стоять между мной и им, мне не выиграть борьбу с собой. Я так устроена. Чтоб жить дальше мне нужна вера в него, уверенность в нём до конца жизни, его любовь... И вот сейчас увидев его на корточках перед кроватью, я страшно обрадовалась. Главное, что жив. Остальное второстепенное. Наблюдая за их разговором с дочкой, пыталась понять, что меня ждёт. Но он был обычным, ровным и спокойным. Адуся вышла и муж, коснувшись моих губ, прошептал:
— Подсматривать не хорошо...
— Я любовалась...
— Люлюсик, я скучал.
Его шёпот обжёг губы, глаза затягивали в свою глубину. Птицей трепыхалась мысль, в совокупности с обомлевшим от счастья сердцем, он мой. Только мой! Я вскинула руки и притянула его к себе. Как хорошо, что дороги кончаясь приводят к дому! Спасибо Богородица, я твоя вечная должница.
— Я так ждала... Готова была идти за тобой пешком, даже босая... Ещё б немного и не сдержалась...
Его губы заскользили поцелуями по её бледному от тревог и тоски лицу.
— Это спасает меня. Люби и жди меня, радость моя, всю жизнь. Прости меня, солнышко, я виноват и не заслуживаю тебя, твоей любви и покоя рядом с тобой. Опять прибавил тебе седых волос, морщинок... Но я люблю тебя, мой свет и твои морщинки, и седину и не могу жить без тебя... Прими меня такого и держи крепко не отпускай...
Он вспомнил те дни, в которые чуть-чуть не потерял её и содрогнулся.
Юлия провела пальчиком по его морщинкам под глазами расправляя их, затем по щекам, подбородку и сказала тихо-тихо совершенно о домашнем:
— Я должна тебя покормить...
— Попозже. Я полежу с тобой, отдохну...,— чмокнув маленький подбородок, улыбаясь, заторопился защёлкнуть замок он.
Если б я его не знала так хорошо... Я ждала без единого слова. Наговоримся потом.
За дверью резко дернув ручку недовольно забормотала Ада:
— Кто не успел, тот подождёт. Но почему это всегда я...
Мы рассмеялись.
Пока Юлия с Хеленой накрывали стол на веранде, они катались с Адой по очереди на велосипеде. У Костика ноги выпрыгивали за руль. Выглядело это потешно. Опять же спорили: чья очередь. Юля пожала плечами: "Ну ладно та коза ещё, а этот то седой, а разницы никакой". Хелена рассмеялась: "Мальчишка, какой был такой и сейчас, ни сколько не изменился". Когда всё было готово, она, сложив руки рупором позвала их:
— Идите есть! Быстрее, остынет всё!
— Вперёд, генералиссимус приказывает,— рассмеялся Рутковский и они, оставив в покое велосипед, припустили с дочерью наперегонки. Как хорошо без войны! Как чудесно жить в семье.
Чай пили в садике за большим летним столом в тени деревьев. Юлия наклонилась к столу и разливала из чайника напиток. Собака, в надежде добыть что-то съестное, крутилась под ногами. Ада с открытым ртом слушала отца. Хелена, не пропуская ни одного слова и уточняя непонятные моменты у Юлии, тоже. Он рассказал, что ему командир танкового корпуса, который первым встретился с британскими войсками, вручил приглашение фельдмаршала Монтгомери. Дочь моментом уцепилась за это, но он её тут же разочаровал, объяснив, что взять с собой не может. Всё по протоколу. С британцами у него уже неприятность случилась. Звонит ему как то в два часа ночи на КП фронта этот самый командир корпуса и сообщает о ЧП. Естественно, Рутковский спросил: "Какое?" И что услышал... — "В тылу наших передовых частей высадилась английская воздушно-десантная дивизия". Он дар речи потерял. Чертовщина какая-то. Столько лет ждали второго фронта — союзники отмалчивались. Теперь, когда они ни к бесу, и наши войска стоят под Берлином, добивая по всей Германии гидру эту, союзники вдруг высаживаются и не бить гитлеровцев, а в его тыл. Опомнившись, Рутковский спросил командира, что он с этими орлами сделал. Тот заверил, что все живы и здоровы. Отобрал документы, а десантников под стражу вместе с генералом Болсс. Командиру велел ждать, а сам быстренько принялся звонить в Ставку. Естественно, поступила команда, отправить их восвояси. И вот теперь ему предстояло увидеться с Монтгомери.
— Ну я ему скажу!
— Костик, аккуратнее...,— разволновалась Юлия.
— Люлю, не волнуйся, я интеллигентно ему намекну, а если мало и объясню, но он поймёт.
Юля подняла глаза к небу. "Как хорошо, что Костик не знает английского. А натюканный переводчик не рискнёт переводить его азарт".
— Мне кажется, тебя не зря направили на этот участок. Догадывалась Ставка об таких пиратских фокусах союзников. Стараясь не допустить их и быстрее преодолеть такой мощно укреплённый и важный район, и был выбран ты. Другой бы никто не смог столько отмахать за короткий срок и показать британцам дулю. А Берлин было и без тебя кому брать.
Он смотрел на неё и понимал, что её бабья логика, возможно, и на сей раз права. Похоже то, что успели быстрее англичан очистить от гитлеровцев эти земли и водрузить здесь свои флаги не мене важно чем штурм столицы фашизма.
Расставшись с женой, он поехал собираться на приём. Их отправилась группа. Начистились и навели на себя блеск. Всё-таки победители. Опять же едут не куда — нибудь, а к иностранцам. На окраине Висмара, не доезжая до поста, их встретили британские офицеры. Поехали за ними. Ждало не большое мероприятие с флагами, салютом. Переглянулись: хозяева в полевой форме, а они прикатили при параде. Монгомери пригласил Рутковского в зал. На стене карта. Улыбаясь, он предложил сфотографироваться около неё. Рутковский не возражал поняв — так задумано по протоколу. Да, ради бога! Какая ерунда, он попозирует. Но на ходу вворачивает ему:
— Всё это мило, но как вы объясните высадку десанта в наш тыл. Мы ведём кровопролитные бои, Гитлер бросил против нас всё, что у него ещё осталось... и тут, увы, в нашем тылу появляется ваша дивизия. Хорошо хлопцы разобрались, а если бы нет... Ваше командование даёт отчёт своим решениям?
У переводчика вытянулось лицо. Но маршал приказал переводить и желательно точно.
Он не без удовольствия заметил, как союзник смутился и доверительно сообщил, что немцы капитулировали перед ними ещё три дня назад. Но Рутковского так просто не сбить и он, натянув маску вынужденной любезности, продолжил гнуть своё:
— Тогда с какой целью вы вклинились между нашими частями? Не является ли это попыткой заявить претензии после войны на эти территории?
В лице фельдмаршала что-то дрогнуло, он покраснел и, оправдываясь, пытался заверить, что это было сделано исключительно для контроля порядка, на освобождённых территориях. Звучало несколько комично. Гитлеровцев разгромить сил хватило, а порядок наводить русские без англичан не смогут. Англичанин, принуждённо улыбаясь, постарался в дальнейшем увиливать от вопросов и пригласил на "фуршет". Рутковский предложил тост за непобедимого русского солдата. Стоя выпили по бокалу вина, сжевали по бутерброду и поговорили. "Да, не густо" Когда возвращались, мужикам пришла идея. Пригласить их с ответным визитом и угостить гостей по — русски, а не с бутербродами "А ля фуршет". От тех бутербродов всем было скучно. Вернувшись к себе, организовали коллективный праздничный ужин и отметили по своему день Победы.
А насчёт идеи? Задумано сделано. Девчата постарались, Люлю с Адой, Хелену он тоже привлёк. Продумали и торжественную часть. В почётный караул поставили кубанцев. В конном строю в полной казачьей форме. Загляденье. Англичане крутили головой и восторженно переговаривались. Потом Рутковский пригласил их в зал, где обильно и со вкусом были сервированы столы. Англичан такой приём ошеломил. Монтгомери был смущён. Сидя за столами все расслабились, и беседа приняла задушевный характер. Наши женщины были выше похвал. В заключении выступил фронтовой ансамбль. Англичан пришлось развозить. Офицеры смеялись: "Все были в таком виде, что лучше и не бывает".
На Москву потянулись эшелоны с победителями. Домой! Домой! Домой!— пели колёса бегущих по путям вагонов. Возвращались смертельно уставшие фронтовики-победители, они не в силах поверить, что всё позади, потому что в их глазах ещё плывут картины тяжёлых боёв. Они драпали, отступали, но всегда знали, были уверены, что победа будет за ними. Поэтому и победили. Сейчас они победители все. Члены одного братства, фронтовая семья. И забота у всех одна была — врага колотить. А завтра кто-то встанет к станкам, кто-то сядет на трактора, а кто-то с трофейным оружием и орденами Славы пойдёт грабить и убивать. С этого дня их дороги расходятся. У каждого своя жизнь начнётся. Всё это Рутковский понимал, глядя в след уходящим составам. Радость и грусть распирали его грудь.
Время было с утра и до вечера с одной стороны возвышенное с другой сумасшедшее. Очень много вобрало оно в себя... А семья была рядом. Сестра Хелена жила с ним под одной крышей. Юлия готовила его любимую еду и ждала к обеду, как водится ворчала за Аду. Он потакал её занятием по вождению мотоцикла и машины. Дочь мешая ложкой в тарелке отмалчивалась. Получал он. Выручил телефонный звонок. Позвонил Сталин, поделился своей идеей о проведение Парада Победы. Он был за. В Генеральном штабе закипела работа. Все понимали, что этот парад должен быть особенным. Со всех фронтов ехали в Москву сводные полки. Шли тренировки и шились мундиры.
