— Ну, что ж... — взял слово начальник Серого Цеха, — пока все, что мы услышали от Мельника — это хорошая новость. — Все присутствующие дружно закивали, соглашаясь, что отсутствие у северян намеренья передушить их всех к гратовой матери — это уже хорошо. Однако, Эргюст общее воодушевление не разделял. Он хорошо знал, что люди склонны верить в то, во что хотят верить, и в то, чего боятся. А здесь присутствовали оба этих мотива. — Если Лорд не врал, — остудил он готовую вспыхнуть эйфорию. И бригадиры, ожидаемо, сникли. Старик с сожалением отметил, что его люди выбиты из колеи и что их легко бросает с сияющих вершин Надежды в темные пучины Отчаянья, и наоборот. С еще большим сожалением он констатировал, что доверять таким людям нельзя — напуганный до икоты соратник продаст за дырявую монетку, не говоря уже о собственной шкурке. В этой связи ему показался сильно подозрительным пассаж Пипо о безусловном выполнении любого приказа, но разбираться сейчас с этим времени не было — надо было вырабатывать стратегию и тактику выживания. Все остальное потом. — Наверняка северянин сказал и что-то плохое, — Эргюст взглянул на уныло таращившегося вдаль бригадира десятой пятерки. — Да, Мельник?
— Да. — Мельник обвел собравшихся тяжелым взглядом. — Он сказал, что все, кто участвовал в нападения на "Арлекин", должны выплатить виру. — При этих словах над столом пронесся тяжелый вздох.
— Сколько? — внешне абсолютно бесстрастно поинтересовался Эргюст.
— Он сказал — по тысяче золотых за каждого убитого моряка. Это тридцать пять тысяч. И по пятнадцать тысяч ему с Лордом Арамисом за какой-то ущерб. Он сказал какой, но я не понял. Мотальный вроде... или оральный...
— Не расстраивайся, — криво ухмыльнулся начальник Серого Цеха. — Это неважно. Значит, если я правильно понял, мы должны шестьдесят пять тысяч золотых?
— Да. — Подтвердил Мельник. И снова вздох пронесся над столом — таких денег в Цехе не было. — Еще он сказал, — продолжил свой, в высшей степени, интересный доклад бригадир десятой пятерки, — что надо вернуть все похищенное. До последней пуговицы.
— Ну, теперь-то все? — поинтересовался невозмутимый Карлик. Вернее, не то чтобы совсем уж невозмутимый... — просто гораздо более невозмутимый, чем остальные. С его габаритами он мог себе это позволить. До известной степени. Хотя... если их будут искать, с такой внешностью далеко не уйдешь и не понимать этого он не мог — был далеко не дурак, так что, видимо — действительно невозмутимый.
— Все! — твердо заверил Мельник.
— Срок? — деловито уточнил Эргюст.
— До завтрашней полуночи.
— А чем грозил? Ну-у... если не заплатим, или не все отдадим? — вклинился в разговор Карл — бригадир пятой пятерки. Свое незамысловатое прозвище он получил за почти что стопроцентное сходство с профилем Карла Валента — покойного отца нынешнего императора. Когда в руки бригадира попадала монета прежней чеканки, Карл всегда испытывал сильное воодушевление, разглядывая свой профиль, отчеканенный на золотом кругляше. Пустячок-с — а приятно! Да и товарищи уважают. Одно время, он даже пытался пустить окружающим пыль в глаза, выдавая себя за потерянного в детстве сына Императора, но, к его сожалению, излишней доверчивостью сотрудники "Союза" не отличались. Так что, этот номер не прокатил. Следует отметить, что особого расстройства по этому поводу бригадир пятой пятерки не испытал, так как распространял эту байку не из корыстных интересов, а так — для прикола.
— А чего ему грозить?.. — меланхолично отозвался Апельсин — бригадир седьмой пятерки. Свое погоняло он получил за нездоровую, ноздреватую кожу, сильно смахивающую на кожуру вышеупомянутого фрукта. — Человек Змею голову отрезал, — вздохнул он, — так что... — Апельсин криво ухмыльнулся, — ему можно и без угроз.
— ... или не человек — грат их разберет, этих северян, кто они, на самом деле, Тьма с ними обоими! — поддержал Апельсина Пипо.
— Да даже, если бы эти гратовы Лорды были безобидны, как молочные поросята, хватило бы только их черного демона, чтобы никому, ничем не грозить! Вон, Шест говорит, что Трюма до сих пор трясет, а он его только увидел, и все! Демон, ведь, ему ничего не сделал. Трюм его только увидел... а он смелый парень. Был... Я его знаю. — С некоторой горячечностью вступил в разговор Рыбак — бригадир восьмой пятерки. Был он типичным серым — с неброской внешностью и смазанными, незапоминающимися чертами лица, а прозвищем своим был обязан хобби, которому отдавался со страстью юного любовника, впервые в жизни дорвавшегося до не менее юного женского тела. Рыбалке он посвящал все свободное время и весь пыл души. Выполнит очередной заказ, заскочит домой за удочками, и на рыбалку. Если был срочно нужен — всегда можно было найти на мостках, где собирались такие же одержимые. Рыбак был не одинок в своем увлечении.
"Ну, что ж... — подумал начальник Серого Цеха, — сейчас и увидим, у кого яйца тяжелее мозгов. — Он на мгновение запнулся, после чего признался самому себе: — У меня легче... И ничего в этом постыдного нет!" — попытался Эргюст успокоить поднявшего головы трехглавого дракона — Чувство Собственной Важности, Чувство Собственного Достоинства и Мужскую Гордость. И это ему почти что удалось. Во всяком случае, он твердо решил, что решение за которое будет голосовать, продиктовано лишь заботой о судьбе вверенного его попечению подразделения, а не элементарным, животным страхом перед страшными северными выродками. Вслух же произнес:
— Какие будут предложения? — И глядя на расстроенные и какие-то смазанные, что ли, лица своих бригадиров, потерявших привычную твердость, уточнил: — Только без соплей и конкретно. Начинаем, как обычно.
"Как обычно" означало, что свое мнение бригадиры должны были высказывать в порядке убывания номеров пятерок, начиная с двенадцатой и так далее. Такой принцип используется во всех иерархических структурах с начала времен и по сей день — первыми говорят лейтенанты, а заканчивают генералы и маршалы. Солдаты, старшины и матросы помалкивают — их дело телячье, обоссался и стой.
Кстати говоря, далеко не всегда мнение обладателей больших звезд оказывается правильным, но тут уж ничего не поделаешь, в армии ведь как? — в армии, как в анекдоте: приказано жрать кактус — значит будешь колоться, плакать, давиться, но есть! И не важно, что Главный Маршал Бронекавалерийских Войск, принявший такое решение, ни хрена не понимает в структуре плазменных отражателей, решивших исход операции. Главное, что он — Маршал!
Эргюст же, как умный и ответственный руководитель, развития событий по такому сценарию категорически не хотел. Не желал он брать на себя единоличную ответственность — ведь в случае выбора неправильного решения под угрозой оказывалось существование не только Серого Цеха, а всего "Союза". Поэтому и решил, что вместо обычного завершения такого рода совещаний, когда он, выслушав всех, объявлял окончательное решение, на сей раз просто озвучит волю большинства.
Эргюст хмуро посмотрел на Пипо, вцепившегося в свою кружку двумя руками и вперившего в нее взор. Складывалось впечатление, что Пипо ждал какого-то знака от Богини Судьбы и твердо рассчитывал, что подаст она его именно в сосуде с элем. Однако, никакого знамения не было и молчание затягивалось. Начальник Серого Цеха не хотел никого торопить, но время поджимало — чем быстрее они примут решение, неважно какое, но примут, тем больше времени останется на его реализацию. Хотя... чего себя обманывать... Старик почти не сомневался, какое решение примут его бригадиры. Свое он уже принял. Однако, запущенную процедуру надо было довести до конца. Эргюст хотел было уже поторопить бригадира двенадцатой пятерки, когда тот, не поднимая глаз и не глядя по сторонам, заговорил:
— Я думаю... надо заплатить... северным демонам... — Пипо сделал паузу, — если деньги найдем... А если нет... — он обреченно махнул рукой и присосался к своей кружке.
"И все же интересно, — отстраненно подумал Эргюст, — найдется хоть один, кто скажет, что надо воевать? А если найдется, то по-глупости, или это будет политика? Кто-нибудь рискнет сыграть по крупному?.. Думаю, что никто, но... Времена смутные — все может быть..."
Он перевел взгляд с Пипо на Амбала, сидящего с кислым видом. Чувствовалось, что тому не хочется открывать рот, но почувствовав на себе взгляд руководителя, бригадир одиннадцатой пятерки хмуро выдавил:
— Платить...
Следующим должен был говорить Мельник и Старик, к большому своему сожалению, был уверен в его ответе. К сожалению, не потому, что считал его точку зрения неправильной, вовсе даже — наоборот, а потому, что Мельник смотрел в глаза этому северному грату. Как только Эргюст услышал об этом, он тут же мысленно вычеркнул бригадира десятой пятерки из списка действующих боевиков. Справедливо, или нет, но он твердо решил, что Мельник теперь подобен бойцовой собаке, которую растерзал, но не до конца, соперник на арене. Физически такой пес может восстановиться, но его боевой дух, который и делал его бойцовым псом, потерян безвозвратно.
Правда, с другой стороны, в сложившихся обстоятельствах вообще было непонятно, кому можно доверять, а кому нет. Кто еще хищник, а кто уже травоядный. А если хищник, то будет ли он слушаться дрессировщика, или попытается вцепиться своему повелителю в горло? На кого можно опереться в случае форс-мажора, а кто подтолкнет, если споткнешься. Все это было неясно. Времена настали смутные, и абстрактные рассуждения Пипо о верности присяге только усиливали природную подозрительность начальника Серого Цеха.
"Сомневаюсь, что Мельник захочет иметь такого врага, особенно рассмотрев его вблизи, — хмуро предположил Эргюст. — Я и сам не хочу, — мрачно усмехнулся Старик, — хоть и не смотрел ему в глаза. И все же..." — Несмотря на то, что начальник Серого Цеха был реалистом, что сам уже мысленно переломил шпагу через колено, что уже положил ключи от города на золотой поднос и был готов к безоговорочной капитуляции, ему все же хотелось, причем абсолютно трансцендентно и алогично, чтобы хоть кто-то из его бригадиров взбрыкнул, доказал что у него есть яйца и проголосовал за войну! Эргюст ни на мгновение не допускал возможность такой войны, понимая всю ее гибельность для Цеха, но все равно в глубине души хотел, чтобы кто-то из его людей плюнул на рационализм и сказал, "что лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" — Мельник смелый человек. Был... — поправил себя начальник Серого Цеха. — Однако... Чудеса иногда бывают. Все же, Мельник единственный, кто хоть что-то сделал для похорон. Послушаем, что он скажет. Может и сейчас он меня удивит?"
— Надо платить... — глядя в пол, высказал свое мнение бригадир десятой пятерки.
Никто из оставшихся военачальников оригинальничать не стал и выставлять свою кандидатуру на вакантный пост предводителя партии войны поостерегся. И это было к лучшему, ибо в сложившихся обстоятельствах только разброда и шатаний не хватало для того, чтобы ситуация из отчаянной превратилась в катастрофическую. Однако, как старом анекдоте про серебряные ложечки, осадочек остался. Как ни крути, а хотелось Эргюсту, тайно, подспудно, но хотелось, чтобы все-таки нашелся безрассудный храбрец в его команде. Чтобы поднял горящий взор и сказал: "Да вы что, мужики!?!? Бабы мы что ли, чтобы терпеть такое!?!?! Навалимся толпой, да и замочим гадов!!!", или как-то по другому призвал к восстанию угнетенного пролетариата, но чтобы не было полного пораженческого единодушия. Однако, чего не было, того не было — все были умные и шансы прикидывать умели.
И тут перед начальником Серого Цеха во весь рост встала следующая дилемма: высказывать свою позицию, или нет. В связи с тем, что все бригадиры единогласно высказались за капитуляцию, он, по законам Цеха, обязан был подчинится такому безоговорочному решению большинства. Как говорится — демократия в действии, хе-хе-хе...
Так вот, если он промолчит, то когда-нибудь, в будущем, если оно, конечно, у него будет, Эргюст сможет... не сказать конечно же — нет-нет, а тонко намекнуть, что он был против такого решения. Что он хотел сражаться до победного конца и лишь забота о людях заставила его, скрипя зубами или скрепя сердце — грат его знает чем, подчиниться воле общего собрания колхозников. Разумеется, если ситуация будет требовать такого намека. На первый взгляд казалось бы, что промолчать сейчас — наилучшее решение.
Но... — опять это пресловутый союз. Не в смысле названия организации бакарской организованной преступности, а в смысле части речи русского языка. Но, ведь и соратнички, грат их дери, все прекрасно понимают. Понимают, что празднуют труса, а если их начальник промолчит, то он как бы и не трус совсем, а так... — присоединился, вынуждено. Все в дерьме, а он в белом... ну, или в сером, на худой конец. А такое не забывается. Могут, при случае, и припомнить. А времена настали смутные, дышло личной истории могло качнуться в любую сторону, к успеху, или к фиаско, а то и вообще — развернуться назад, грат его знает куда. Надо было принимать решение и делать это быстро.
— Я тоже считаю, что откупиться от Лордов — единственно правильное решение, — негромко заговорил Эргюст. И глядя на немного, но просветлевшие, лица своих бригадиров, мысленно поздравил себя, что тоже принял единственно правильное решение — времена настали трудные и надо быть ближе к людям. Не надо противопоставлять себя коллективу. — Теперь будем решать технические вопросы, — деловым тоном продолжил Старик, — и первый из них... — он остановил свой взгляд на Апельсине, и тот моментально и грустно откликнулся:
— Где деньги взять?.. — озвучил он вопрос, тяжело, как грозовая туча, давно уже висевший над столом.
— Именно! — подтвердил Старик. — Конечно, по справедливости, надо было бы воспользоваться счетом Змея, он всю эту кашу заварил — ему и расплачиваться, но, счет именной... — вздохнул начальник Серого Цеха и сделал паузу, которой немедленно воспользовался Пипо:
— А может его девчонку... того... — он пошевелил пальцами, — наверняка эта маленькая сучка знает, как снять денежки. Уж больно Змей ее баловал — может и счет общий сделал! — Пипо глумливо ухмыльнулся: — Когда старый перец молоденькую сучку прет, особо малолетку, он с головой не дружит. Все для нее делает. Мог и счет сделать общим.
— Мог... — задумчиво кивнул Старик. — Предложение было небезынтересное и только братва собралась обсудить детали, как заговорил Мельник:
— Совсем забыл. Этот сказал, что все имущество Змея теперь их, дом тоже их и люди в доме. Так что... — заканчивать Мельник не стал — и так все было понятно. Вздох разочарования пронесся над столом.
— Ну-у... Нет — так нет. В таком случае и говорить не о чем, — покривил губы Эргюст. — Как вам известно, у Цеха таких денег нет, — медленно оглядел он присутствующих, заглядывая всем в глаза. И это была истинной правдой. Конечно же, никто из работников Серого Цеха, не говоря уже о его начальнике, не бедствовал. Все, начиная от последнего бойца двенадцатой пятерки и заканчивая Эргюстом жили хорошо, нужды ни в чем не испытывали, но в золоте не купались. — Думаю, что не ошибусь, — продолжил Старик, — если скажу, что вы все уже догадались, какой источник финансирования мы используем для решения возникшей проблемы. — При этих словах, бригадиры начали интенсивно переглядываться. Во взглядах присутствовали две эмоции: несомненная гордость за своего руководителя, умеющего так гладко и не побоимся этого слова — витиевато, выражаться и некоторое смущение от предстоящего решения. Дело было в том, что в долгой истории "Союза" еще никогда ни один Цех не грабил другие, а то, что это придется сделать было очевидно всем присутствующим. — Платить будут все! — Озвучил окончательный вердикт начальник Серого Цеха. — Змей был главой "Союза", а не Серого Цеха. Если он накосячил — значит отвечает весь "Союз", а не только Серый Цех. Мы и так заплатили самую высокую цену — кровью! Погибли двадцать наших людей.
