— Тогда что?
Если скажу, что он выглядит нездоровым, подумает, будто хочу избавиться от него и отправить на лечение в домашних условиях.
— У вас богатая коллекция, — сделала комплимент, обведя рукой зеленеющие углы помещения. — В наше время не каждый мужчина увлекается разведением комнатных растений.
— Я и не увлекаюсь, — ответил начальник. — У меня на них аллергия.
Ничего себе поворот! От неожиданности я замолчала, не зная, что сказать. Для чего же тогда архивариусу нужен богатый флоропарк? Зачем мучиться с постоянным насморком, если можно выбросить горшки и кадки или раздать по отделам?
В это время в архив зашли две студентки, попросили мемуары какого-то ученого-висорика, и Штуссу пришлось отвлечься. Затем пришел парень за сборником докладов с прошлогоднего научного семинара, и помещение ожило, наполнившись возней и перелистыванием страниц.
Я чиркала, заполняя карточки, а мысли текли, загибаясь неизменной дугой к Мелёшину, и снова болезненно заныло сердце и защипало в глазах.
Два часа рабочего времени закончились, и морально разбитая крыска все-таки завернула в библиотеку. Сдав Бабетте Самуиловне книги, прошла затяжную процедуру их проверки на степень чистоты и замызганности. К невольному облегчению, не встретила Петю и сама себе подивилась — я подсознательно оттягивала разговор с ним.
На очереди стояла встреча с профессором Вулфу.
По пути на занятие я раздумывала над словами Мэла об уголовной семейственности рыжего. Теперь понятно, почему большинство студенческого населения относилось к парню с опаской и даже со страхом. Алесс занимался темными делишками и махинациями. Как сказал Мелёшин? "По рыжему плачет первый отдел". В таком случае по мне он рыдает горючими слезами. Поскольку я не питала симпатий к дознавателям, то, стало быть, мы с Алессом невольно оказались по одну сторону баррикад. Не буду отрекаться от общения с парнем, к тому же оно выгодно для меня. Однако на будущее придется соблюдать осторожность.
В ожидании профессора я пялилась в ночь за окном. Вот так и протечет вся жизнь: в темноте ухожу в институт и в темноте возвращаюсь в общежитие, а что творится за стенами — проносится мимо и просыпается сквозь пальцы. Грустно.
Кроме меня, тупой и беспросветной в теории символистики, набралось тринадцать человек с потока. Альрик прибыл точно по расписанию, коротко поздоровался и для начала провел небольшую разминку на предмет ориентирования в терминах и понятиях.
Я отвечала невпопад и не всегда правильно. Лицо профессора, когда он обращался ко мне, сменило маску вежливости, став строгим, словно высеченным из камня. Может, Альрик снова унюхал аромат моей жалкой душонки? Если в прошлый раз пахло лимонной полынью, то сегодня наверняка разило горечью, сводившей скулы. Больше не буду мазаться духами.
Зато когда разговор зашел о раритетах, вернее, об их долговечности, я оживилась. Профессор объяснял на примерах, рассказывая доступным языком:
— Есть так называемые пассивные раритеты, веками и тысячелетиями отдающие энергию символов, вплетенных в них. А есть активные раритеты, которые эффектно "выстреливают", после чего быстро приходят в негодность и становятся обычными предметами. К пассивным раритетам можно отнести оружие и доспехи прошедших эпох. Возьмем щиты. Для повышения прочностных характеристик древние мастера чеканили, гравировали защитные руны и символы на поверхности щитов, но некоторые умельцы видоизменяли кристаллическую решетку сплава еще на этапе отливки. Разумеется, щиты со структурным вплетением символов считаются более долговечными, нежели покрытые защитными знаками. Похожая ситуация обстоит и с оружием, в котором пассивная энергия символов используется для улучшения боевых качеств. Но вернемся к активным раритетам. Практически все они быстро изнашиваются, поскольку символьные знаки, введенные в их структуру, ускоренно истираются и разрушаются. Это происходит в связи с тем, что на реализацию уникальных свойств затрачивается огромное количество энергии, заложенной в символах. Кто может назвать пример активного раритета?
— Горшочек с кашей! — выкрикнула я с места, конечно же, подразумевая под керамической посудиной завуалированную фляжку с коньяком.
— Объясните почему, Папена, — перебросил мне ход профессор и, увидев замешательство, сказал: — Ну же! Думайте, размышляйте. Учитесь делать выводы.
— Чтобы получить кашу, пустой горшочек должен сгенерировать крупу, соль, сахар, — начала неуверенно, — а еще масло, молоко, изюм, фрукты...
Меня понесло. О еде я могла говорить часами.
— Ну и... — сказал многозначительно Альрик, прервав поток вкусностей.
— Потом каша должна повариться, распариться, и можно кушать, — продолжила я, и рот наполнился вязкой слюной.
— Как перевести активный горшочек в разряд пассивных раритетов и, тем самым, продлить его долговечность?
— Исключить ряд операций, — вклинился парень с первой парты.
— Например? — профессор переключил внимание на ответившего.
— Например, предусмотреть ручную загрузку компонентов, а на долю горшочка останется варка.
— Логично, — похвалил Альрик. — Проведу параллель между горшочком и модной нынче скатертью-самобранкой. В качестве творца универсального продуктового изобилия она крайне недолговечна, поскольку требует одновременной генерации съедобных и несъедобных предметов — кувшинов, блюд, бокалов и, собственно, вина и жареного поросенка с зеленым горошком. Вывод таков: раритеты, часто и активно использующие энергию символов, заложенных в них, быстрее заканчивают свое существование.
Я похолодела. Вдруг моя фляжка рассчитана на два или три разовых приготовления коньяка, а потом начнет генерироваться сивуха, переходящая в ослиную мочу? Может, стоит плюнуть и продать баклажку висоров за пятьдесят, как обычную емкость с булькающим спиртным?
Если день решил быть не ахти, он сделает всё, чтобы закончиться катастрофически. У раздевалки я напоролась на Петю.
— Привет! — сказал жизнерадостно парень. — Я вспоминал о тебе. Ты куда подевалась?
— Увязла в учебе по самое не хочу, — ответила мрачно.
— Я тоже, но еще мотаюсь на тренировки. Вот иду домой. Устал как вол. Тебя проводить?
— Проводи, — вздохнула тяжко. — А когда у тебя соревнования?
— Через неделю. Жду — не дождусь. Зря, что ли, столько сил вбухал?
Мы оделись и вышли. Монтеморт и ухом не пошевелил, уставившись красными угольками в потолок и выглядывая кого-то. Бабочка на шее явно ему жала.
Я включила фонарик, и мы побрели по дорожке. На голове у Пети была шапочка со смешным крохотным помпончиком — шариком.
— Петь, — начала неуверенно. — Помнишь, ты предлагал встречаться?
— Помню, — ответил он настороженно.
— Понимаешь... я еще никогда и ни с кем не встречалась...
Парень облегченно вздохнул.
— Наверное, у меня плохо получится. Боюсь тебя подвести, — затараторила я. — Вот, например, сегодня Мелёшин потребовал свой долг...
Петя остановился и спросил сурово:
— Что он потребовал?
— Развлекать его в столовой во время завтраков и обедов.
— Я ему морду набью, — предопределил спортсмен судьбу Мэла.
— Петь, это же долг. Может, Мелёшину приестся? Он так и сказал: "Пока не надоест".
Мы снова двинулись в путь.
— Значит, не хочешь встречаться? — спросил парень.
— Петь... очень хочу, но сейчас дел невпроворот. Под завязку. Когда встречаются, то вместе ходят, гуляют... — Хотела сказать "целуются", да не стала. — А у меня времени совершенно нет, по крайней мере, во время сессии. Аврал.
— И мне тоже некогда, — расстроился Петя.
Мы остановились под фонарем у общежитского входа. Посмотрела я на понурое лицо парня, и так мне его стало жалко, что ляпнула:
— Но все равно давай попробуем. Пусть во время сессии мы оба будем заняты, она ведь когда-нибудь закончится, так?
— Так, — просветлел Петя. — И точно, ничего страшного не произошло. Понемножку втянемся в отношения, да?
— Ага, — сказала я и, осмелев, поцеловала его в щеку. — Пока! — крикнула уже на ходу, забегая в дверь.
Что я наделала! — металась по комнатушке. Ведь хотела сказать совсем не то, а вырвалось... Сев на кровать, погрызла ногти и махнула рукой. Сказанного не воротишь, а если по полночи переживать и обсасывать проблему, то учеба зависнет.
Достав фляжку, я понюхала содержимое, окунула палец и лизнула. Коньяк не заплесневел, что порадовало. Долго изучала чеканку и нашла на округлом донышке значок-клеймо изготовителя — букву "V" на новолатинском, пересеченную цифрой "1".
После заучивания, повторения и оформления рефератов, укладываясь спать далеко за полночь, я с тоской вспомнила, что завтра предстоит грандиозное событие — последний день уходящего года, с которым торжественно простятся на общеинститутском праздничном вечере. Чтобы дожить до новогоднего великолепия, предстояло одолеть два мучительных события — утреннюю и обеденную трапезы Мелёшина. Можно заставить себя не смотреть на изобилие шедевров поварского искусства на чужом подносе, но как заставить нос не нюхать?
Очень просто, — сердито пожурила себя за запоздалую догадку. Нужно во что бы то ни стало освоить заклинание "засирайки", которое отобьет у меня обоняние.
Это могла быть 30.1 глава
Час, отобранный у сладкого утреннего сна, ушел на усердную тренировку заклинания свежего воздуха. Я выживу, и Мелёшин мне не помеха. И все же в душе было неспокойно: вдруг не получится?
Сухарики, ставшие привычным рационом, приглушили аппетит и повышенное слюноотделение. Пора бежать в институт, чтобы поспеть к раннему открытию столовой.
Идя по гулкому пустынному коридору, я слушала эхо собственных шагов. Тревожное ощущение усилилось, постепенно перерастая в нервную дрожь.
Пробравшись к столику в углу, вдоволь насоздавала "засирайку", стараясь, чтобы нос попал в стерильную зону. Лишь опустившись на стул, я сообразила, что нервозный зуд отнюдь не из-за беспокойства за удачность заклинания. Сердце бухало тяжелым молотом, мысли неслись вскачь, запинаясь друг о друга. Уши невольно прислушивались к столовским звукам, а дыхание задерживалось в ожидании уверенных шагов.
Что он скажет? Или промолчит? Будет извиняться и оправдываться или обратит в шутку и посмеется? Поделится подробностями с друзьями или со всем институтом?
А что скажу я? Можно сделать вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего, но тогда он утвердится во мнении, что обжимания — привычное для меня дело. А можно влепить пощечину. Неплохо, но запоздало.
Разложив тетради, я заняла добрую половину стола, а руки предательски дрожали. Чем бы их занять? А вот хотя бы дерганным постукиванием пера по столешнице. Получится ли спокойно посмотреть Мэлу в глаза и отвести равнодушный взгляд в сторону?
В конце концов, я давно не школьница, — вколола себе отрезвляющую мысль. Наверняка сижу как спелая помидора с шальными глазами. Глубоко вздохну несколько раз и дооформлю, наконец, реферат по теории снадобий, и никто не заметит моего волнения.
До чего же длинно зовут Ромашевичевского, и фамилия у него неимоверно длиннющая! Уже пятый титульный лист порчу, а написать в одну строчку не получается.
— Привет умным девочкам! — напротив сел Макес и шмякнул поднос с омлетом, какао, горячими бутербродами и плюшками.
Отодвинулся стул, и рядом сел молчаливый Мелёшин, решивший, что здороваться с крыской каждый день будет жирно. Хватит и одного раза в неделю.
Я украдкой посмотрела на него. Мэл выглядел слегка помятым, взъерошенным и очень привлекательным в полосатом пуловере, в треугольным вырезе которого виднелась ямка между ключицами.
Нельзя отвлекаться. Схватив новый лист, я начала писать заново, мельча буквы.
— Где твоя? — жуя, спросил товарищ Мелёшина. — Второй день не видно.
Из услышанной фразы я вычленила всего лишь одно слово. "Твоя". Емкое и единственно правильное слово. Его. Его блондинка.
У меня застучало в висках. Запортив начатый лист, я скомкала и на удивление метко зашвырнула в мусорную корзину у колонны. Мэл проследил за полетом.
— Готовится к празднику, — ответил невзрачно.
Ну, конечно! Это же какую невероятную красоту нужно наводить, чтобы второй день не появляться в институте, наплевав на прогулы? Наверняка, после непрерывной двухдневной подготовки, появление Мелёшинской блондинки на сегодняшнем вечере произведет фурор. Бедняжка! Бегает сейчас в мыле по магазинам и не может выбрать, в чем пойти. И пусть красотку зовут Изабеллой, для меня она навсегда останется безымянной подружкой Мэла.
Как оказалось, Макес был солидарен с моими раздумьями. Он пригладил пестроволосую шевелюру и высказал Мелёшину, окончательно испортив мне настроение:
— Однако тщательный подход к делу. Чую, тебя ждет особенный подарочек. Она случайно не по магазинам нижнего белья взяла низкий старт?
Я запортила следующий лист и опять, скомкав его в плотный шар, метнула в корзину. В яблочко! Мэл бросил на меня быстрый взгляд, продолжая ковыряться в запеканке.
— Мне-то откуда знать? — ответил грубовато.
Однако его товарищ не унимался.
— На твоем месте я бы прыгал до потолка, — хохотнул он. — Сегодня будет жаркая ночь.
Яростно скомканный комок бумаги пролетел в корзину, и, не попав, шмякнулся рядом. Я отодвинула с грохотом стул, чтобы поднять результат неудачного броска. Вернувшись, собрала разложенные листы и спросила преувеличенно вежливо:
— Могу идти? С утра плохо развлекается.
Мелёшин потер лоб и, не глядя на меня, разрешил:
— Иди.
Я вышла из столовой, закусив до боли губу. Ненавижу, ненавижу! Непонятно за что, но ненавижу. Но в итоге так и не поняла, получилась у меня "засирайка" или нет, потому что напрочь забыла о заклинании, увлекшись переживаниями. Хорошо, что вспомнила о Бабетте Самуиловне и перед лекциями взяла на прочитку толстенный справочник.
Дообеденные занятия проходили в возбужденно-суматошной возне, какая обычно сопутствует большому празднику. В аудитории стоял гул, учебный материал совершенно не лез в голову, да и преподаватели, понимая бесполезность надрывания связок, особо не усердствовали.
Эльза раздала присутствующим пригласительные билеты на новогодний вечер. Мой она швырнула на стол, а к Мелёшину наклонилась и подала, показав глубокое декольте в апельсиновой кофточке.
Билет пах хвоей. На пластиковой прямоугольной карточке поблескивала пушистая елочка с отяжелевшими от снега ветвями. Под другим углом зрения она исчезала, зато появлялась переливающаяся затейливым курсивом выпуклая надпись в обрамлении мигающих огоньков: "Новогодний вечер 31 декабря в 21.00".
Мелёшин просидел обе лекции, рисуя в тетради. Эх, владей я заклинанием adventi*, то смогла бы разглядеть его закорючки. Вздохнула и уставилась в окно. Белесо-серое небо усиливало отвратительное настроение.
А вот на обеде создать незаметно "засирайку" не получилось, поэтому дела пошли из рук вон плохо. Общепитовские ароматы едва не поставили меня на колени. Пришлось периодически потирать невзначай нос, чтобы перекрыть доступ к вкусным запахам.
