Так что теперь только на небольшое время мы планировали отбирать силу наших железных машин на управление механизмами, а потом надо возвращать всё обратно, снабдив кирпичный короб дополнительной трубой для продувки расплава горячим воздухом. Эти все доработки пока только в планах — у нас сырье для домны подошло к концу. И если руду мы могли ещё наковырять из той кучи на болоте, что летом делали, то уголь придётся накапливать довольно долго. Как и мрамор — большой валун мы один почти полностью израсходовали, другой же был сильно дальше. Вот потому пока и занимались "прожектёрством". Станем опять накапливать сырье, объем его на одну плавку примерно известен. Наберём нужное количество — а там и домну успеем модернизировать.
Неспешное, спокойное ведение хозяйства, прерванное экспериментом с чугуном, продолжилось. Валили лес, переделывали горячий цех, работали в мастерских. Вечерами я по прежнему занимался образованием своих родичей, даже "Азбуку" для них из фанеры сделал. Рисунки Веселина создавала, они были понятны и детям, потому с грамотой продвинулись. А ещё у меня появилась девушка.
Вопросами размножения рода в этом времени я пожертвовал в пользу непрерывной работы. Сначала боялся ноги протянуть, потом втянулся в непрерывный процесс труда. Хотя периодически мы с Зоряной заливались краской от случайных прикосновений, неловких молчаний. Я силой воли подавлял эти тёплые чувства, и уходил то молотом махать, то лес валить, то камни мраморные добывать. А вот во время этого вынужденного перерыва, когда я чуть больше стал времени родственникам посвящать, и чуть меньше — ремеслу, не выдержала уже старшая невестка Буревоя. Как-то вечером она без стука зашла ко мне в дом, да так и осталась на ночь. Вот так у меня в постели оказалась названная родственница. После первого раза она бегала по деревне, как на крыльях. Я, кстати, тоже не отставал. По моей лыбе до ушей, наверно, только ленивый не понимал, что происходило. Остальные девушки радовались за подругу и родственницу, но с некоторой грустинкой. Мужиков у нас не хватало. Буревой же был мрачен.
Пришлось выяснять отношения. Выясняли у меня дома, я наготовил еды да позвал деда. Вроде как сватался, получается.
— Ты это, Сергей, — официально начал дед, обычно Серегой называл — так, позабавиться решил?
— Буревой, ты меня не первый день знаешь. Похож я на того, кто просто позабавиться решил? Ты же много на свете пожил, знаешь, что с возрастом страсти невообразимой ждать уже не приходится, — дед нехотя кивнул, — тепло душевное тянет. Любовь наша с Зоряной пусть и не пылкая, как та печь у горна, но осознанная, зрелая. Такая долго приходит, да не уходит потом...
Я не кривил душой. Мы действительно чувствовали связь. Я краснел от её прикосновений, ласкового голоса, она тоже покрывалась румянцем, когда я хвалил её стряпню или помогал с обустройством дома. Лишь работа да повышенные обязательства, что я взял на себя в плане развития деревни, мешали началу нашего романа. А практиковать исключительно половые связи, между остальными делами, по-быстрому, я не хотел. А вот теперь, когда все более-менее наладилось, захотелось большего. Захотелось быть вместе. Мы уже не подростки, могли себе позволить подольше друг к другу присматриваться да потерпеть. Шекспировских страстей не было, да нам и не надо. А вот тепло, которое появлялось на душе, когда мы были вместе, хотелось продлить как можно дольше. И лучше — навсегда.
— Она родственница тебе, названная, даже не знаю как теперь быть, — дед оставался в плохом настроении, — да и дети её, Кукша, Смеяна, Влас, как они к тебе отнесутся?
— Буревой, родственница она мне не кровная, это не препятствие, сам знаешь, — дед кивнул, — а детям я отцом уже не буду. Отчимом да спутником добрым Зоряне, да. А отец их Первуша так и останется, на всю жизнь. Не по своей воле он покинул семью, но жизнь то продолжается...
— Жизнь продолжается, — дед повторил за мной, — это верно. Я не то, чтобы против. Просто как теперь мы жить-то вместе будем? У тебя своя семья появится, ты ей время уделять будешь больше. Остальных забросишь... Они тебя все любят как родного. А тут такое... Да и Кукша Первушу очень любил, как он отнесётся — неизвестно...
— Вы все для меня — родные, и это не изменится. И отношение моё к другим девушкам и детям не поменяется. А чтобы недомолвок не было, да обид разных, давай я с Кукшей поговорю. А потом, если он, как старший мужик в Первушиной семье, добро даст, свадьбу сыграем, да и обговорим со всеми изменения в нашем роду.
— Ну разве что так, — лицо деда чуть просветлело, — давай тогда, решай дела с Кукшей, потом посмотрим. По результату.
С Кукшей мы вышли на лыжах через два дня после разговора с дедом. С собой никого не брали, вдвоём. Только дед нас провожал взглядом да Зоряна обеспокоенно посмотрела вслед. На лыжах дошли до Перунова поля, к могиле его отца.
— Кукша, — начал я, — ты уже муж взрослый, видел в жизни разное. И плохое,— я лыжной палкой указал на надписи на идоле, — и хорошее.
Пацан подобрался весь, сосредоточился и кивнул. Он молчал, слушал что я дальше скажу.
— Сам знаешь, в нашем мире одному трудно. Всегда хочется, чтобы рядом человек был, — я с трудом находил слова, ситуация для меня была очень непривычная, — человек, о котором заботиться хочется, тепло своё дарить да защищать его от бед и невзгод. Ты уже взрослый, жених, считай. Сам это понимаешь.
Кукша опять кивнул.
— И не мы выбираем, кто тем человеком будет, а жизнь сама решает. Не в силах мы на тот выбор повлиять.
Кукша стоял, смотрел на надгробие. Кажется, до него начало доходить к чему я веду.
— Мы с мамой твоей полюбили друг друга, — я решил не тянуть вола за известное место, — так судьба распорядилась.
Кукша скривился, но молчал, думал о чем-то про себя.
— Ты взрослый уже, мужик, вот я и хочу твоего дозволения спросить. Как ты скажешь, так мы с ней и сделаем. Разрешишь — свадьбу сыграем. Запретишь — станем и дальше жить порознь. Жить, да мучиться...
Кукша стоял в задумчивости. Лёгкий ветерок поднимал позёмку по полю. Идолы Перуна и Сварога стояли со снежными шапками на голове.
— Ты мне вместо отца теперь будешь? — спросил Кукша после долгого молчания.
— Нет, вместо отца мне тебе не стать, да и не хочу я того. Первуша твой отец. Им навсегда останется. Он тебя вырастил, он тебя на ноги поставил, он за вас жизнью своей пожертвовал. Ему за это низкий поклон, да вечная моя благодарность.
Я действительно поклонился до земли. Если бы не три брата, что здесь покоились, коли они бы не дали время остальным разбежаться, может, и я бы сгинул после попадания сюда. За это им вечная память.
— Я лишь с Зоряной рядом быть хочу, и в горести, и в радости. Вы мне, все вы, родные стали, я к вам как к братьям, сёстрам да детям своим отношусь. И это никогда не изменится. И отца тебе подменять не буду, как и память о нем, да братьях его, в дальний угол задвигать.
— В том поклясться сможешь? На боге нашем? — Кукша ткнул в идола Перуна, он для них был как бы главнее, мне же оба истукана одинаково нравились, — Он ведь покровитель твой...
— Да чем хочешь поклясться могу, у меня помыслов нечистых нет, — а достал нож, вытер его об снег да и разрезал себе ладонь.
Кровью умыл идола, повторил слова, произнесённые ранее, добавив только про клятву. Перевязал руку, посмотрел на пацана. Того вроде как отпустило, он посмотрел на меня взглядом новым, со стальным блеском в глубине. Я такого раньше у него не видел.
— Если клятву нарушишь, или мать обидишь, пощады не жди, — тихим, но твёрдым, стальным голосом произнёс Кукша, взрослеет пацан.
— Договорились, — в тон ему, кратко и по делу, ответил я.
— Тогда сделайте все по-людски, да добро пожаловать в семью, — пацан протянул мне руку, сам!
Я пожал её да и обнял парня. Тот окончательно расслабился. Постояли ещё у идолов, Кукша начал собираться домой, я чуть задержался возле могил.
— Спите, мужики, спокойно. За ваших я горой стоять буду. В обиду никого не дам. А Зоряну твою, Первуша, обещаю сделать счастливой. Кукшу, Власа, Смеяну на ноги поставлю. В том вам моё слово. И простите, если что не так, — сказал я.
Порывом ветра с деревянных идолов сняло шапки снега. Но ветер был тёплый, ласковый. Опять мистика какая-то. Будем считать, что это знак, вон, и Кукша стоит да улыбается.
В деревне собрали совет, позвали всех. Мы с Зоряной объявили об изменении статуса. Кукша, как старший в семье, подтвердил наше решение. Дед, как главный в роду, закрепил его своим авторитетом. Остальные восприняли новость нормально, даже радостно. Только Смеяна со своей детской непосредственностью спросила:
— Тебя теперь папкой называть?
— Не, называй как раньше, Сергеем. Мне привычней, — улыбнулся я.
Начались обсуждения свадьбы. Когда играть, как праздновать, какие обряды использовать. Я рассказал про ЗАГС, они — про время специальное в году, когда такого рода события справлять надо. Моя идея всем понравилась больше. Особенно жениху и невесте, все не до осени ждать. Решили справить свадьбу, как только невесту нарядят. Жених планировал быть в парадном камуфляже. То есть без фанерных доспехов, хорошо выстиранном и заштопанном.
Неделя ушла на подготовку, да и сыграли свадьбу. Устроили пир, опять пели песни. Дед отошёл от своих переживаний, Кукша тоже сидел довольный — Зоряна светилась, была счастлива. Пацану же только этого и надо было. А может, свою роль сыграло то, что мы нарядные перед пиром сходили с Зоряной на могилу к Первуше, там оставили ветки еловые, красивые, да поклялись друг другу быть всегда вместе.
Свадьба вызвала переезды по нашему многоквартирному дому. Я перебрался к Зоряне, дед с Кукшей переехали ко мне домой. У Зоряны остались только Влас и Смеяна, в соседней с нашей спальней комнате. Кровать перенесли мою двуспальную тоже. Вроде надо было бы по уму Зоряну к себе забрать, но в моей второй комнате ещё была мастерская. Мне нормально, а детям спать негде. Поэтому отдали дом мужиками. Дед был доволен, что все повернулось к лучшему да без обид взаимных. Кукша радовался, что ему с дедом целый дом выдали. Тут это вроде как признание его самостоятельности и совершеннолетия.
После свадьбы опять испытали домну. На это раз "на холодную". Сырья мы еще не запасли для новой плавки, поэтому просто хотели испытать всю новую машинерию и порядок привлечения оставшихся людей к процессу — нам теперь многое надо согласовывать в процессе работы. Получили детский бунт — мелкие тупо отказались сидеть в новой пристройке с паровиками, что появилась возле цеха.
— Вулкан не видно будет, — заявил мне Обеслав.
— Чего? — не понял я.
— Ну ты же сам рассказывал! Гора такая, из неё огонь пышет. Вы его с дедом соорудили, а из пристройки вулкан ваш не видно, — прояснил уже Влас.
Да, было дело. После памятной плавки пытался рассказать всем о расплавленном чугуне, сравнил его с лавой. Ну и про вулкан пришлось народ просветить. Но тут-то он откуда? После вдумчивого опроса ситуация малость прояснилась. Мы когда с дедом выбежали из цеха, весь народ собственно наблюдал за вспышками огня в трубе. Потому на нас, собственно, не сразу внимание обратили. По рассказам родичей выходило, что из трубы периодически высоко поднимались языки пламени. Видать, газ какой-то выходил и горел. Ну как у нас на пиролизе — там мы в костёр трубкой какие-то летучие фракции обратно возвращали для экономии топлива. Пришлось учесть и этот момент. Во-первых, это было "палево" — вспышки огня периодически были очень высокие, и лишь отсутствие лодок на озере в зимнее время не привлекло к нам внимание. Во-вторых — чесались ручки использовать бесхозное топливо.
Многострадальная труба опять подверглась переделке, обрела своё продолжение. Новое небольшое железное, промазанное глиной колено её теперь должно остужать доменный газ, для чего будем обкладывать конструкцию льдом. Остатки последнего шкафчика из БКТП ушли на сооружение этого холодильника. Потом — каменно-глиняный участок, оканчивающийся насосами. Рядом — ещё одни, они воздух качают. Оба типа нагнетателей работают от одного паровика. Ранее мы его для горения углей на этапе подогрева воздуха использовали. Теперь вот он насосами гонит по отдельным трубкам окислитель и топливо. Опять ресурсы "плато" потерпели значительный ущерб — на этот раз пострадал кабель, предоставив нам медь. Из неё трубки делали. Газ и воздух должны сгорать всё в той же системе нагревания воздуха — так мы утилизировать решили неожиданный ресурс. Ну и уголь, если что, добавить тоже можно — параметров этой газовой горелки мы не знали, перестраховались. Это все в теории — только следующая плавка покажет, удастся ли нам осуществить задуманное. Даже если нет — мы пустим газ на другие работы, у нас много где теперь нужно топливо.
Пока больше всех расстроились мелкие — вулкана больше не будет. Отсекатели искр внутри трубы и вся конструкция газовой горелки как бы замкнула систему. Остальные обрадовались — мы сильно снизили заметность села, иначе бы летние плавки проводить было бы невозможно. По тёплой погоде снующие туда-сюда на лодках корелы быстро бы сообразили, что это "Жу!" — в виде полыхающего факела — неспроста. Ну и нанесли бы визит. А оно нам надо? Нет. Вот потому на крыше теперь ещё и сосны небольшие будут расти, дополнительно маскирую наш горячий цех.
К середине февраля мы накопили необходимые ресурсы для новой плавки. Система сигнализации, в виде верёвок с привязанными к ним железяками, отработана на "холодном прогоне". Такая понадобилась для связи с пристройкой, в которой работали приводы. Мы-то с дедом с цеху, а при работе домны из него не накричишься. А так, подёргал одну верёвку — пошёл конвейер с шихтой. Другую — он остановился. Ещё одна пара отвечает за работу паровиков, третья — за подачу новой тележки с сырьём. Ну а если уж главный канат дёргать — прибегает мелкий и живо интересуется, чего, мол, изволите, господа металлурги.
Всем селом сходили к идолам, и принялись за работу. В этот раз надрыва не было — все прошло достаточно спокойной. Гудела печь, мы с Буревоем контролировали процесс да подбрасывали сырье на ленту конвейера. Газовая горелка периодически пыхала, и мы добавили таки древесного угля — так обеспечили подготовку горячего воздуха. Процесс шёл, вентиляция ощутимо тянула воздух из цеха, контрольное отверстие периодически проверялось, стрелки термометров подрагивали, как и у нового трубчатого манометра, что стоял на подаче воздуха в домну. Дождались нужного момента, переставили передачу на затвор для шихты, потом — на извлечение ванночки. Из неё перелили в чугун в промежуточный каменный короб. Новый элемент рабочего процесса — продувка раскалённого воздуха через расплав. Нас обдало нас порцией тепла, газа, каких-то частиц. Отскочили, спасаясь от капелек расплавленного металла. Продували, скорее, "пробулькивали", не долго — боялись, что остынет железо. Вылили в новые формочки — толстые такие цилиндры должны получиться. Подёргали за канаты — родственники могут быть свободны, а мы достали затвор для шихты и стали убирать из домны лишнее. В этот раз умнее делали — из печки все ссыпалось на толстый бревенчатый щит. Его потом просто оттащили, подставили другой и продолжили чистку. Все без надрыва, по-деловому, периодически делясь впечатлениями. Пока только один момент всплыл из тех, что требует доработки. Надо при "пробулькивании" расплава на каменный короб надеть какую-то вытяжку, чтобы не страдать от газов, частиц, капелек. Да направить потом эту дрянь в какую-нибудь бочку с водой, хоть так удерживать отраву. Не хочется убить весь лес в округе.
