— Ты меня любишь? — спрашивает девчонка, потряхивая негритянскими дреддами. Среди косичек, поблескивая в свете вылезшей из-за туч грязно-желтой Луны, дергаются запутавшиеся мальки. Утопленница тянет к моему горлу длинные черные когти. Вокруг, ей по пояс, хороводятся нагие мокрые девочки с осокой вместо волос51...
С силой провернув кол, будто ключ в заводной игрушке, отскакиваю в сторону. Теперь это не уже не "Мила". На меня смотрит, ухмыляясь беззубым ртом, бывшая жена.
— У тебя, как посмотрю, новая любовница? — ехидно спрашивает она и протягивает фотографию. На ней — погибшие летчики и Мила, зачем-то переодетая в военную форму. Форма девчонке велика, и она смотрится подростком-новобранцем. Угловатым и нескладным, но при этом неестественно-сладострастно улыбающимся...
— А она очень даже ничего! — ткнув обломанным ногтем в Милу, сипит бывшая. — Не обычная твоя шлюшка, а самая настоящая секс-бомба!
— ... Бомба! Бомба! — круша барабанные перепонки, со всех сторон откликается эхо.
Зажимаю уши ладонями, зажмуриваюсь. Стою, пока звуки не утихают. Когда открываю глаза — неубиваемой пакости-трансформера уже нет, но но на ее месте лежит огромная бомба со знаком радиоактивной опасности. Стабилизаторы у бомбы шевелятся, словно хвост у выброшенного на берег сома. Вокруг скачут в безумном пульсирующем хороводе полчища крыс.
Делаю шаг вперед. Крысы истошно верещат, встают на задние лапки и начинают быстро расти, превращаясь в зомби — убитых мной чеченов с бетонного завода.
"Зомби тоже умеют играть в баскетбол!" — думаю я, сжимая покрепче оружие. На сей раз в руках у меня тяжелая бензопила. Дергаю шнурок стартера и под оглушительный рокот мотора иду вперед. Чеченские зомби отважно бросаются в контратаку. Но что они могут сделать голыми руками против бензопилы красного командира Дюк Нюкема? Ядреный херцог с пролетарской закваской, он, блин, форева!
Покончив с врагами, бросаюсь к бомбе. Свистящая пила входит в металл без малейшего сопротивления. Надавливаю, веду вдоль корпуса. Бомба разваливается пополам. У половинок вырастают усы и коленчатые ножки, и они с хихиканьем разбегаются в разные стороны. Не успевают усы-антенны скрыться за горизонтом, как вдали начинают расти два совершенно одинаковых ядерных гриба...
— Не успел! Не успел! — бегу куда-то, и кричу срывающимся голосом.
— Виктор! Виктор! — кто-то осторожно трясет за плечо. Не глядя, отмахиваюсь. Слышу жалобное "Ой!". Открываю глаза. На меня смотрит испуганный Беркович, на левой скуле которого краснеет след от удара. За грязноватым окном ярко светит солнце. День. "Газель"— маршрутка тормозит. Водитель дергает за веревочку, открывая пассажирскую дверь:
— Все мужики, приехали. Я на трассу сворачиваю.
Следом за мной вылезает вконец очумевший Беркович. Машина стоит на краю большой, явно дореволюционной постройки площади. На дальнем конце — одноэтажное здание с черепичной крышей и надписью "Новозыбков". Мы в России.
В голове прокручиваются события последних дней.
К тому времени, как моя голова пришла в относительный порядок после удара об лобовое стекло, а Беркович, который, по пиндосской привычке, пристегнулся и потому отделался легким испугом, перестал заикаться, от панелевоза и след простыл.
После поцелуя с сосновым стволом "Опель-Астра" годился разве что на разборку. Да и то не на всякую бы взяли, наверное. Выматерившись по полной программе, я отвесил надежде американской разведки несколько легких пощечин и выполз на трассу с протянутой рукой. Без своей машины о погоне не могло быть и речи, а для покупки новой требовался относительно большой населенный пункт, да и прихваченные с собой деньги подходили к концу. Теперь нам ничего не оставалось, как идти по следу, перемещаясь на любом попутном транспорте.
До ближайшего перекрестка дорог добирались на старой дребезжащей "копейке". Хозяин, местный пенсионер, переживал за разбитую "Астру", как за свою и — к ворожее не ходи — прикидывал, сколько и чего успеет с нее свинтить, пока к месту ДТП не возвратятся хозяева. На перекрестке обнаружились горячие пирожки, а при них тетка-торговка, чьей оперативной памяти могла позавидовать самая современная камера наблюдения. От нее мы узнали, что бомбу таки везут в сторону пограничного Щорса.
До Щорса добрались на длинномере уже под вечер. За годы суверенитета российско-украинский кордон на этом участке так и не оброс всеми необходимыми атрибутами. Покосившая табличка "Нехай щастить!", переводимая многими как "Нефуй шастать!", да мордатый прапорщик с бляхой "Iнспектор прикордонной служби" на грязном камуфляже. Вот тебе и вся "советская власть".
Дальнобой, шедший порожняком, принял нас за будущих "гастеров"— мигрантов, пробирающихся на заработки в Россию. В душу водила не лез, а мы и не сильно норовили всю подноготную раскрыть. Куда хотели попали, что еще надо?
А места здесь были тихие-тихие. Лесной район, что лежит на стыке трех государств, независимых и суверенных, был крупным логистическим центром международного криминального бизнеса. Трафик товаров, не прошедших через таможню, и переход кордона гражданами, не желающими заморачиваться со всевозможными квитками и печатями, поставлен тут был на промышленную основу. Шесть потоков-то! Как не окультурить? Что мостовая ферма — тут танк протащить можно! Я припомнил по сводкам агентурное сообщение о пяти незаконно списанных БРДМках, без следа сгинувших в этих краях.
В общем, как издавна повелось, и вряд ли когда поменяется. В столицах жизнь и власть своя, в глубинках — своя. Рынок услуг тут держали общим котлом бандиты и все окрестные силовики, кроме, разве что, рыбинспекции. Естественно, никто не мог точно сказать, где кончается Беня и начинается полиция. Да и не надо было никому. Деньги есть? Сработаемся! Деньги еще были. Поэтому, не прошло и часа, как мы на тентованном армейском ЗИЛе, изо всех сил держась за деревянную лавку, пересекли мелкую пограничную речушку.
Прямые расспросы в этих патриархальных местах — чистой воды суицид. Пока договаривались, я осторожно выяснил, куда мог уйти длинномер. Панелевоз — не УАЗка, по лесному проселку не пойдет, ему бетонку или асфальт подавай. Оказалось, приличных дорог здесь всего одна. До Новозыбкова и дальше на Брянск. Да и то, если от дождей не раскиснет. Дождей не было давно, так что маршрут гадов вряд ли оборвался где-нибудь в грязи...
На той стороне я первым делом обзавелся новыми документами. За пятьсот евро умудренный жизнью бандит со сломанным боксерским носом, лбом шириной в полтора пальца и философским взглядом выдал мне права и паспорт на имя Сергея Алексеевича Бурцева, уроженца города Зареченск. Сергей Алексеевич был прямо вылитый я — если с недельной щетиной и с бодуна.
Жужику, несмотря на то, что в толстой разноцветной колоде мелькнул и янкесский орёлик, и британский лёва, нихера мы не подобрали. Чебурашечьи уши и лупоглазость Алана были уникальны, но даже если бы и нашлось хоть немного его напоминающее фото, то американский акцент с головой выдавал засланного казачка. Так что пришлось Берковичу стать человеком без документов. Все лучше, чем доставать из широких штанин для предъявления по требованию представителей правоохранительных органов американский паспорт без российского въездного штампа ...
Вот мы и у очередной промежуточной цели. И, что очень важно, уже не в пограничной полосе, где кто только не пасется, а в относительно спокойной глубинке.
Закидываю на плечо рюкзак и, не оглядываясь на Алана, двигаю в сторону вокзала. За спиной слышно, как чихает движком "Газель", готовясь продолжать движение к финалу своей незавидной судьбы: быть разобранной на запчасти, или застыть посреди подворья ржавым монументом.
Героически сопя, сзади плетется Жужик. После нескольких суток, проведенных в российско-украинской глубинке, он явно ничего уже не соображает. Впрочем, неудивительно. Пограничная суета и долгая тряска по разбитой дороге способны доконать кого угодно. Не говоря уже о моем малахольном подопечном. Бреду не спеша, заодно прокручивая в голове варианты дальнейших действий. Время, как ни крути, потеряно и теперь нам предстоит искать бомбу на пространстве от Брянска до Сахалина...
— Виктор, но зачем нам вокзал? — скрипит сзади Беркович, — Мы куда-то снова поедем? Только уже на поезде? А как мы узнаем, куда они едут?
Эк, оживился! А прикидывался полудохлым. Бойскаут недобитый! Это тебе не чужих девок трахать. Еще и пристегивается, сволочь!
— Вокзал нам с тобой нужен, чтобы квартиру снять. Без жилья мы тут и суток не протянем.
— Мы будем арендовать квартиру на вокзале?
— Епть! У нас на вокзалах приезжих ожидают домовладельцы! А если спросишь, почему приезжие и домовладельцы не идут в риэлторские агенства, я тебя на месте урою! Въехал?
Беркович явно въехал. Даже не спрашивает меня, что значит "урою".
У входа в вокзал сидят две пожилые женщины со строгими лицами. Старухами или бабками их назвать — язык не поворачивается. Боярыни, блин, Морозовы с картины Сурикова.
Покупаю "порцайку"семечек, и, стараясь больше напирать на мягкое "г", произнося его почти как "х", интересуюсь:
— Титоньки, а хде бы тут у вас денька на три, на четыре, житло зняты?
Бабушки строги и неприступны только на вид. И говор у них далековат от языка дикторов центральных каналов.
— Што, робяты, домой возвращаетесь с заробОтков, а разрешенья просроченЫ?
— Та отож ... выдавливаю я универсальный и ни к чему не обязывающий ответ, радуясь в душе, что в этих местах не нужно сочинять прикрытие. И так все всё знают.
Минут через десять я, жалуясь, что "цены в Москве жуткие, москвичи озверели, работа тяжелая, а хозяева при расчете все норовят обдурить", сжимаю в руках обрывок бумаги с адресом, где, по словам "боярынь", охотно пускают постояльцев.
Идем, глазея по сторонам. Городок небольшой, но чистый и аккуратный. Улица заворачивает к небольшому базарчику, где на входе сразу обнаруживается "пищеблок-джихад".
Наблюдая за тем, как Беркович вгрызается в шаурму, невольно помогая исламским экстремистам своей, то есть моей трудовой копейкой, вспоминаю, что будто вчера сидел с Милой в Киеве у "черного" рынка...
Завершаем перекус растворимым кофе, к великому ужасу Берковича, не только с сахаром, но и с кофеином. Уточняем маршрут у тетки, торгующей сигаретами, и вскоре стучимся в свежевыкрашенную калитку.
Хозяева — бывшие отселенцы. После 1986-го, когда Новозыбков получил изрядную долю радиоактивных осадков и был объявлен "русским Чернобылем", они, тогда еще молодожены, сбежали от греха подальше за Урал, и лет семь мыкались на заработках. Вернувшись, купили дом всего за три сотни долларов — в начале девяностых щедрый бюджетный поток, направляемый "на ликвидацию последствий..." иссяк, и весь город был заполнен сплошными недостроями. Однако, зная, что получили ударную дозу радиации, детей заводить не решились. Устроились работать: он — на станкостроительный, она — на швейную фабрику. Дыры в семейном бюджете латали огородом и сдачей внаем половины дома, слишком большого для двоих, поэтому появление постояльцев, пусть даже и не имеющих регистрации, было ими воспринято даром судьбы.
Всё это узнаю, общаясь с хозяином, пока хозяйка хлопочет на кухне. Беркович, едва добравшись до кровати, падает, как подкошенный. Приходится его расталкивать чуть ли не пинками, чтобы хоть ботинки снял.
Не сумев отбиться от приглашения на обед, отдаю должное вареной картошке с тушеным мясом.
Оставшись наконец-то один, первым делом произвожу финансовую ревизию. Это в книгах и фильмах, где герои спасают мир, почему-то не бывает ни малейших проблем с материальным обеспечением. В жизни же основным противником хороших парней являются не бородатые дядьки с пистолетами-пулеметами и не коварные мафиози, а хроническое безденежье...
Мостовая ферма — не иголка в стоге сена, да и не увезут ее за сутки слишком уж далеко. Купим новую машину — догоним. А вот насчет "купим" — пока проблемы. Денег, взятых с собой из Киева, осталось всего девятьсот тридцать евро. Тех, что я оставил у Милы, хватит, чтобы гоняться за панелевозом хоть месяц, хоть два. Вопрос, как их сюда доставить.
Первую же пришедшую в голову мысль — денежный перевод — отметаю почти что сразу. Сумма больше десяти тысяч долларов, банк или почта потребуют документы, а Милка — хоть и женщина, епть, но пока еще несовершеннолетняя. Можно, конечно, попробовать по частям, но тогда ей придется обойти пять-десять точек. И хотя бы в одной из них ее засечет ворье. По уголовной статистике Киева, наводки на квартирные кражи и грабежи чаще всего делаются именно в небольших банковских отделениях. Да и я тут в Новозыбкове, когда приду получать одновременно кучу переводов, окажусь у всех на виду, словно голый посреди площади ...
Так что, судя по всему, придется нашей русинской Лолите поиграть в игру "Красные дипкурьеры". Но и тут все та же проблема. По закону Украины до шестнадцати лет выезд из страны разрешен только в сопровождении одного из родителей, либо с нотариально заверенным разрешением. Можно, конечно, как и мы, через Щорс, но для девчонки с пачкой купюр такое путешествие может закончиться до предела плачевно.
Еще такой вариант. У нее на руках паспорт отца. Если найти нотариуса, который согласится оформить по нему левый "дозвил" ... Нет, в телефонном режиме я вопрос по Киеву не решу, а для провинциальной школьницы провернуть самостоятельно подобный гешефт в принципе нереально. Так что единственный вариант — возвращаться мне в Украину. Но это и риск, и потеря времени. Хотя стоп! Кажется, какую-то нотариальную бумагу я видел, когда перебирал ее документы ...
Номер, как оказалось, из головы не вылетел. Набираю. Гудки и робкий ответ:
— Да! Кто это?
Прошло всего несколько дней, а я, как оказалось, соскучился по соплюхе...
— Полковник Страхов. Южное управление.
— Ой...
Судя по звуку, то ли микрофон закрыла, чтобы отвести душу затяжным ругательством, то ли уронила телефон.
— Ты! Вы... Сволочи! Я же волновалась! А ты даже позвонить не мог!!! Ах ты...
Немного отстранившись, пережидаю взрыв. Ну все, вроде как ругательства кончились, и слышатся вопросительные интонации. Перехватываю инициативу:
— Все, хватит. Надо было так. Рассказывай, все там нормально?
Мила сбивчиво начинает доклад. Все у нее путём. Что характерно, про Берковича не интересуется и к трубке его не просит...
В двух словах описываю наше положение. Тут же выясняется, что мне хоть в чем-то наконец повезло. За две недели до событий Мила собиралась навестить брянскую тетушку, и Сербин ей действительно выправил нотариальное разрешение. Срок действия которого три месяца. Прошу прибыть как можно скорее, со всем оставшимся деньгами.
Через час Мила перезванивает с вокзала. Билет на поезд она купила, через семь часов будет в Брянске, а оттуда — на автобусе. Из Брянска обещает перезвонить. Напоследок прошу, чтобы с внешностью не экспериментировала, места тут патриархальные. Не поймут.
