— Я признательна за твое предложение, господин... момбацу сан... э-э, Таххой, но вынуждена его отклонить, — Карина попыталась улыбнуться как можно обаятельнее. — Меня уже закормили до полусмерти, разговаривать на общие темы я не умею, а о делах и в самом деле следует говорить с более опытными. Я поделюсь с моим торговым советником мыслями, которые пришли мне в голову, и если он сочтет их разумными, то придет к тебе сам. Лучше объясни мне, как найти местных врачей.
— Врачей... — торговец потеребил прядь волос. — Мне несложно объяснить, но ты заблудишься. Впервые в городе и ночью — обязательно заблудишься. Сделаем иначе. Касим! — рявкнул он, обернувшись к дверному проему, ведущему вглубь дома. — Сюда, бездельник! Быстро! Тебя проводит мой сын, — пояснил он, поворачиваясь обратно. — Он прекрасно знает город.
— Нет-нет, момбацу сан Таххой, — Карина замахала руками. — Совершенно незачем его так утруждать...
— И не утрудишь. Все равно целыми днями неизвестно где болтается, так пусть хоть проведет время с пользой. Касим! — сурово сказал он вошедшему в лавку пареньку лет десяти. — Наша гостья — момбацу сама Карина Мураций. Отведешь ее туда, куда укажет, и останешься при ней, пока она тебя не отпустит.
— Момбацу сама... Карина Мураций?! — глаза паренька округлились, и он вперился в Карину так, словно намеревался взглядом проковырять в ней дырку. — Настоящая?
— Да уж куда настоящее... — вздохнула Карина. — Момбацу сан Таххой, мне страшно неловко...
— Не беспокойся, великолепная госпожа, — широко улыбнулся ювелир. — Никакой благотворительности, чисто деловые отношения. Касим водит тебя по городу, а ты не забудешь рассказать своему советнику про мою скромную персону. Великолепная госпожа Карина Мураций, тебе понравился браслет, на который ты смотрела? Его делал очень хороший мастер...
— Нет! — твердо заявила Карина. — Господин Таххой, подарков я не принимаю. Во-первых, принципиально. Я не смогу взять все, что мне захотят подарить, просто не утащу. Чтобы никого не обижать, я их не беру вообще. Во-вторых, я просто не ношу украшений, спасибо.
— Ну что же, — ювелир развел руками. — Тогда не смею больше тебя задерживать. Касим, не стой столбом!
— А... да-да, отец, — мальчик поспешно кивнул и ловко перепрыгнул через прилавок. — Момбацу сама Карина Мураций, куда ты хочешь пойти?
Выяснилось, что все врачи города живут в квартале от городской площади. Мальчик довел туда Карину за десять минут какими-то мрачными грязными переулками, которые она сама не нашла бы на за что на свете. Вызвав перед внутренним зрением карту города, которую только вчера обновила натравленная на город система картографирования, она со все нарастающим удивлением наблюдала, как синяя линия действительного курса далеко отклоняется от зеленой оптимального — и в итоге оказывается примерно на десять процентов ее короче. То ли топографическая подсистема не отличалась идеальностью при построении маршрута, то ли мальчишка использовал такие переулки, которые та просто не учитывала. Спохватившись, она проверила настройки. Ну разумеется — "оптимальный" курс предполагал использование автомобиля или иного транспорта, а они несколько раз пробирались такими узкими переулками, что Карина постоянно задевала стены и заборы голыми плечами и локтями. Хорошо хоть фантомная одежда не боялась грязи, а то запросто извозилась бы в грязи с переплетенных лианами частоколов.
И тут ее нашло второе за вечер приключение.
Оно появилось в виде маленького грязного мальчика лет шести или семи от роду, тихо скулящего, уткнувшись носом в колени, под стеной одного из домов. Над дверью дома красовалась банановая гроздь, под которой на общем и кленге, тускло освещенная фонарем, виднелась надпись "Таорх Мисани, врач по женским болезням". Что банановая пальма является в Сураграше символом плодородия, Карина уже знала. Что еще и женского плодородия — нет. Она сделала себе зарубку на память — выяснить, какие символы соответствуют другим областям медицины, и попыталась пройти мимо плачущего ребенка. И не смогла, разумеется. Похоже, привычка подбирать каждого бездомного котенка не отвяжется от нее еще долго.
Ну что же. В конце концов, пятнадцать лет назад она сама была таким же котенком, которого подобрал и выходил случайный прохожий. А долги нужно платить — если не папе, то хотя бы судьбе. Ребенок, плачущий у дома врача, явно нуждается в медицинской помощи сам или беспокоится за кого-то из близких родственников. Она может хотя бы постараться его утешить. И потом, какая разница, когда начинать сеанс массового лечения? Вполне можно и сегодня.
Она присела на корточки перед мальчиком и тронула его за плечо.
— Что случилось, малыш? — негромко спросила она на общем. Тот на мгновение вскинул на нее взгляд, потом снова заскулил. — Что случилось? Не бойся, скажи.
— Мама братика родить не может, — слабым голосом откликнулся тот на кленге. — С утра. А момбацу сан доктор не идет, у нас денег нет...
Карина в замешательстве оглянулась на молча стоящего позади Касима. Хотя транслятор перевел ей сказанное, в соответствии с официальной легендой она не знала кленг и не могла понимать собеседника. Будь она одна, она бы рискнула поговорить с ним, но в присутствии постороннего свидетеля... К счастью, провожатый истолковал ее взгляд по-своему.
— Он говорит, что у него мама с утра родить не может, — с готовностью перевел он на общий. — И доктору заплатить нечем.
Так. Замечательно. Еще одна область медицины, в которой она совершенно не разбирается. Учебник по акушерству она листала по диагонали в университете, но в число спецкурсов для полноценного изучения предмет решила не включать. Единственный ее опыт диагностики в данной сфере, да и тот неудачный, также относился к Сураграшу. У одной из женщин в Мумме она обнаружила неправильное, как ей казалось, предлежание плода, но потом, много позже, заглянув в найденный в Архиве учебник, поняла, что ошиблась: поза препятствием для родов не являлась, и опытный акушер вполне мог с проблемой справиться. В любом случае носить ребенка той оставалось еще не меньше двух периодов, и сосредотачиваться на проблеме Карина не стала — и без того дел хватало.
Осваивать акушерское ремесло на ходу, без знаний и без наставника, а особенно в сложных случаях, означает потерять и ребенка, и мать. Но сейчас ситуация другая. Рядом есть специалист, и она вполне может привлечь его для решения проблемы. Деньги? В скрытом внутри ее "тела" тайнике лежит десять тысяч вербов сотенными купюрами. В крайнем случае она ему просто заплатит. Заодно она посмотрит, как работают местные специалисты, называющие себя "врачами". Есть надежда, что в их арсенале не только пляски с бубнами. Иначе предполагаемое ей на следующий день совещание по вопросам здравоохранения смысла не имеет ни малейшего.
— Касим, скажи, что мы поможем его маме, — решительно сказала она, поднимаясь. — Побудь пока с ним, а я пообщаюсь с саном Таорхом.
Она подошла к двери дома и постучала в нее сначала костяшкам пальцев, а затем — ладошкой. Чуть погодя из-за двери раздался недовольный женский голос, на кленге осведомившийся, кого и с какой целью духи приволокли сюда так поздно вечером.
— Мне нужно поговорить с саном Таорхом, — громко сказала Карина на общем. — Срочно. Проблемы с роженицей, осложненные роды.
Заскрипело, затрещало, лязгнуло, и в приоткрывшуюся щель выглянуло немолодое женское лицо, недоверчиво вглядывавшееся в нее.
— Что тебе, мальчик? — недовольно спросила женщина, тоже перейдя на общий. — Что за роды?
— Осложненные. Мне нужно поговорить с саном Таорхом.
— Он уже лег спать. У тебя есть деньги, чтобы заплатить за лечение?
Спать? Карина сверилась со внутренним часами — всего лишь начало девятого. Хм...
— Сан Таорх с интересом узнает о моем визите, — отрезала она. — Пожалуйста, разбуди его.
Женщина с сомнением посмотрела на нее, но в конце концов отодвинулась.
— Входи, — хмуро сказала она, отступая от двери и позволяя той распахнуться полностью, открывая доступ в крошечную прихожую с короткой деревянной лавкой. — Сядь здесь, момбацу сан Таорх выйдет через несколько минут.
"Несколько минут" вылились в четверть часа. Похоже, врач либо успел крепко заснуть, либо просто не шевелился. Карина с трудом подавляла в себе раздражение. Чего он тянет? Когда, наконец, внутренняя дверь дома распахнулась, пропуская дородного мужчину, завернутого в ворох цветастых, по местному обычаю, тканей, она резко поднялась ему навстречу.
— Что случилось? — осведомился врач, сладко зевая. — Кто рожает?
— Добрый вечер, момбацу сан Таорх, — вежливо сказала Карина. — Приношу извинения за поздний визит. Меня зовут Карина Мураций.
Какое-то время врач бездумно смотрел на нее, осовело хлопая ресницами, потом его глаза округлились.
— Карина... Мураций? — пробормотал он и принялся часто и низко кланяться. — Момбацу сама Карина, я... не ждал... Я думал, завтра...
— Да, разумеется. Я не предупредила о своем визите. Но так получилось, что в вашем городе с утра не может родить женщина, а ее сын плачет у тебя под стеной, потому что у них нет денег для оплаты твоих услуг. Я хочу, чтобы бы ты ей помог. Мне интересно, как в ваших краях принимают роды. Сколько ты хочешь денег за свои услуги?
— Денег... — пробормотал врач. — Я беру сто вербов за осмотр, а дальше — по обстоятельствам. Момбацу сама Карина, не надо денег. Из уважения к тебе я сделаю все, что нужно. Где роженица?
— Не знаю. Провожатый ждет снаружи. Пойдем быстрее, я боюсь за ее жизнь.
— Да-да, сама Карина. Идем. Я готов.
— А инструменты? — удивилась Карина. — Ты не хочешь их взять?
— Ка...какие инструменты?
— Понятно. Хорошо, идем.
Топать пришлось версты три, в гору и на самую окраину города. Касим вел за руку все еще всхлипывающего мальчугана, а Карина шла за ним, едва сдерживая настойчивое желание подхватить всех троих своих спутников манипуляторами и бегом припустить в нужном направлении. Не поможет — от страха малыш еще потеряет сознание, и тогда придется тратить время, чтобы привести его в чувство. К моменту, когда они достигли покосившейся халупы на границе с лесом, она почти кипела от нетерпения.
В хижине тускло горела медная масляная лампа. На лежанке у входа лежала и еле слышно стонала женщина, возле нее на деревянном обрубке сидел и раскачивался, ухватившись руками за голову, мужчина — вероятно, ее муж. В дальнем углу прижались друг к другу еще двое голых ребятишек, мальчик и девочка, лет трех и пяти с виду. Они сидели молча и смотрели на ввалившуюся в хижину компанию большими круглыми глазами. В нос ударила вонь мочи и кала, идущая от женщины, и сквозь нее — едва ощутимый запах крови.
— Эй, ты! — резко сказал врач на общем, ткнув в плечо мужчину, нехотя поднявшего на него взгляд. — Она твоя жена? Что с ней?
Тот потряс головой.
— Не понимаю, — ответил он на кленге.
— Вот чурбан... — пробормотал Таорх. — Она твоя жена? Что с ней? Давно рожает? — повторил он на том же языке.
— С утра, момбацу сан. Никак не родит... — взгляд мужчины оставался тусклым и безучастным.
— Воды отошли? А... — врач махнул рукой. — Без толку с ним говорить. — Он поморщился. — Ну и вонь! Ну-ка, — он снова пихнул мужчину в плечо. — Нагрей воды. Много. Да шевелись же ты, дурак!
— Да, момбацу сан, — проговорил мужчина и вяло поднялся. — Сейчас нагрею...
— Плод еще жив, — проговорила Карина, всматриваясь женщину через сканер. — Сердце бьется, хотя и слишком слабо, мозговая активность присутствует. В тканях матки есть небольшие разрывы, но пока очень небольшие, я могу их срастить. Сильного внутреннего кровотечения нет, но все равно она потеряла уже много крови и серьезно ослабла. Сан Таорх, я плохо понимаю в акушерстве. Скажи, если ребенок расположен к каналу матки плечом, а голова смещена влево, это очень плохо?
— Ты видишь... — пораженно спросил врач. — А-а... да-да, конечно, момбацу сама Карина. Ты видишь. Я слышал про тебя многое. Да, так плохо. Очень плохо. Косое положение ребенка — он не выйдет самостоятельно. Женщина умрет. Я не смогу ей помочь.
— Как — не сможешь? — Карину словно огрели пыльным мешком по голове. — Что значит "не сможешь"? Если ребенок не может выйти естественным путем, нужно делать кесарево сечение! Ты умеешь?
— Момбацу сама Карина, — раздраженно проговорил врач. — Мой отец принимал роды. И моя мать принимала роды. И мой дед и бабка по матери — тоже. Я потомственный акушер, и я за свою жизнь принял не одну сотню младенцев. Я говорю тебе — никто не может ей помочь. Она умрет вместе с ребенком. Мне нечего здесь делать. И тебе тоже. Мы лишь напрасно тратим время.
Напрасно тратим время? Карина тихо зарычала. Ну уж нет! Они обязаны хотя бы попытаться спасти роженицу!
Врач выжидающе смотрел на нее. Муж тоже остановился возле большого закопченного котла в углу хижины и замер. Похоже, он все-таки немного понимал общий, потому что его и без того тусклый взгляд потух окончательно, а руки безвольно повисли вдоль тела.
Так. Демиург она или кто?
— Сан Таорх, — резко сказала она, — я не могу тебе приказывать. Если ты не намерен ничего делать, иди домой. Я компенсирую тебе потраченное время — завтра. Но я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы ее спасти. Если хочешь — помогай.
— Она умрет, сама Карина, — обреченно откликнулся врач. — И все скажут, что виноват я. Но я... я помогу. Что я должен делать?
— У меня есть план. Я синомэ, как ты знаешь. Я умею действовать на вещи, даже скрытые внутри других предметов — как ребенок внутри матери. Я попытаюсь повернуть плод так, чтобы он вышел естественным путем. Если не получится, проведу кесарево сечение. Я никогда его не делала, а здесь очень плохие условия, и доводить до него не стоит. Надеюсь, справимся и так. Возьми на себя руководство мужем и мальчиками — пусть они помогут тебе подготовить все необходимое, горячую воду, тряпки и что там еще нужно. Ее нужно раздеть и обмыть, желательно с мылом. Я пока займусь плодом. Действуй! — она хлестнула его голосом, как иногда хлестала паниковавших интернов-второгодков во время их первых операций.
Час спустя Дурран, во главе отряда из пяти милиционеров подошедший к хижине, нашел ее бессильно сидящей на земле, прислонившись к стене и вытянув ноги. Ее по локоть перепачканные в крови и слизи руки безвольно лежали на земле ладонями кверху. Она подняла лицо, в свете электрического фонаря напоминающее маску мертвеца, и тускло посмотрела на него.
— Ребенок умер, Дурран, — безжизненно сказала она. — Я не сумела ему помочь. И мать, вероятно, тоже умрет, если только не случится чуда. Или если мы не найдем кровь для переливания. А я чудеса творить не умею. Понимаешь, Дурран? Не умею, что бы про меня ни болтали.
Она опять уронила голову на грудь и замолчала. Дурран присел рядом с ней на корточки, достал из кармана камуфляжной куртки пакет с марлевым бинтом, разорвал упаковку и принялся обтирать ей руки. Она не сопротивлялась.
— Тяжелые роды? — наконец спросил телохранитель.
