— Переговоры будешь вести? — скривил Пашка физиономию в усмешке. — Так они тебя и послушали!
— Зачем "переговоры"? А браслет у нас на кой?
— Белена-мочало, начинай сначала! — в нетерпении возопил Пашка. — Ведь о том и речь! Как его по уму употребить?
— Вот именно: "по уму"! Но то, что предлагал нам ты...
— Да ладно, проехали! — скорчил Пашка недовольную гримасу. — Сам-то что предлагаешь?
— А вот что... — Санька прищурился, как бы оценивая собеседников, стоит ли излагать сокровенное? Потом, как бы нехотя, стал говорить: — Недавно нам с Ольгой на глаза попалась цитата из Достоевского: "Совесть — это гнев, направленный вовнутрь". Или что-то в этом роде. За точность не ручаюсь. Мы с ней как раз обсуждали вот эту книгу. — Он похлопал ладонью по "Нострадамусу". — И она высказала интересную мысль. Вот, вы только прислушайтесь, тут есть рациональное зерно. Она сказала так: "Если бы у людей было побольше совести, Земля не знала бы войн". — И он выжидательно уставился на нас.
— Ну и что? — холодно спросил Пашка, особо не напрягаясь.
— А то! — Это уже я открыл рот. — Я понял твою мысль! — Идея чрезвычайно оживила меня. В порыве чувств я даже руку Саньке пожал. — Вот она, панацея! Вот оно, избавление! Ну, спасибо! — тряс я его за руку. — Ну, уважил!
Санька даже покраснел от удовольствия:
— Я тогда сразу сказал, что именно ты оценил бы эту мысль должным образом. И, как вижу, не ошибся.
Пашка смотрел на нас, как на идиотов.
— Чего-то я не просекаю, — сказал он удивлённо. — С чего это вас так растащило? Вроде рядом стоял...
— Сейчас объясню. — У меня даже дыхание перехватило от волнения. — Понимаешь, в этом же вся соль — в совести! Будет у людей до предела обострена совесть, возобладают честность, порядочность, на Земле воцарятся мир и спокойствие. Что и требовалось доказать! — торжественно заключил я и гордо выпрямился.
Но Пашка стоял, сунув руки в карманы и криво ухмылялся:
— Ну и что такого особенного ты сказал? Всё это — благие пожелания. — Он повернулся к Саньке: — Где оно, зерно твоё?
Тот переглянулся со мною и подмигнул, что, конечно, не укрылось от Пашки.
— Туго соображаете, любезный! Тебе ж говорят: совестливые люди не станут воевать! Это будет... ну как бы тебе... В общем, им будет стыдно это делать. Война станет в принципе невозможной.
— Опять двадцать пять! — нервничал Пашка, полагая, что над ним потешаются. — "Совесть"! "При наличии совести"! Где ж ты её на всех возьмёшь? Чай, не товар, в магазине на прилавке не валяется! Или она есть, или её нет! Третьего не дано!
— Ой, не пойму, — устало вздохнул Санька. — Придуриваешься, или как? Мы сейчас что обсуждаем? Возможности браслета?
— Ну! А какая связь между совестью и его возможностями?
— Да самая непосредственная! — не выдержал я. — Только с помощью браслета можно сделать людей совестливыми!
— Фигня какая-то! — равнодушно пожал Пашка плечами. — Я понимаю там создать что-нибудь, ну, в крайнем случае, уничтожить, но — совесть! Это же что-то... расплывчатое, нереальное, чего нельзя пощупать, её вроде как и нет... Как ты себе это представляешь?
— Да ведь это уже чисто технический вопрос!
— Ну а всё же?
— Да не знаю... — Я даже растерялся. — Обмозговать надо. Провести эксперимент. В конце концов, попробовать для начала...
— Всё верно, — пришёл на помощь Санька. — Не помню, кто это сказал, но любая идея должна быть подвергнута осмеянию. И, если она выдержит это испытание, тогда она имеет право на существование. Так что — прошу!
* * *
**
Короче, в течение следующего часа мы, весело переругиваясь, искали изъяны в новой идее. Подвергали её, так сказать, "осмеянию". Но путного так ничего и не родили. На ум приходили ситуации одна комичнее другой, вплоть до самых неприличных, однако идея, как таковая, нам нравилась всё больше. Даже Пашке.
— Представляю, — хехекал он, — нашу цивилизацию с глазами побитой собаки: "Простите...", "Извините..." Клинтон, весь в соплях, перед Саддамом на коленках ползает. "Люблю, — кричит, — больше Моники!" Прикол!
— Никаких приколов, — серьёзно сказал Санька. — Не надо утрировать. Сдаётся мне, мы плохо представляем, во что всё это выльется. Просто не может быть, чтоб у этой идеи не было негативных сторон.
Я пожал плечами:
— Во всяком случае, хуже не будет.
С этим согласились все.
— Пора бы всё-таки поинтересоваться у браслета технической стороной вопроса, — напомнил Пашка. — А то занимаемся словоблудием. Делёжкой шкуры неубитого медведя.
Мы поинтересовались. Долго втолковывали моральный аспект проблемы, хотя, по-моему, это было излишним: машина — она и есть машина, даже не смотря на то, что шибко умная. Ей все эти завороты и умствования до одного места. Как прикажут, так и сделает. Лишь бы задачу сформулировали просто и понятно.
В конечном счёте сошлись на том, что я буду выполнять роль генератора нужных чувств, а браслет — усиливать их и излучать в окружающее пространство.
— Ну, а для начала, — сказал Санька, окидывая Пашку насмешливым взглядом, — испытать бы на ком-нибудь. А уж потом и на широкую аудиторию выходить...
— А чё ты на меня-то вылупился?! — взвился тот, сверкая белками. — Кролика нашёл, что ли, подопытного?
— Разве я о тебе говорил? — сделал Санька невинное лицо. — У меня тут объект покруче имеется.
— Что ещё за объект?
— А вот! — Он кивнул головой на стену позади себя. — Прислушайтесь!
Мы затаили дыхание. Действительно, из-за стены давно до нашего слуха доносился приглушённый шум, будто соседи занимались перестановкой мебели.
— Ремонт? — предположил я.
Санька ухмыльнулся и по лицу его прошла как бы судорога:
— Ага, ремонт! Этот, с позволения сказать, "ремонт" продолжается вот уже в течение полугода. Если не больше. — Видя мой недоумевающий взгляд, он пояснил: — Соседей к нам больно "весёлых" подселили!
— Подселили? Кто?
— Шут его знает! — зло сказал Санька. — До этого жили здесь тихие такие старички, никто их никогда и не слышал, и не видел. Божьи одуванчики. И в один прекрасный день они куда-то испарились: то ли поменялись, то ли продали квартиру. В общем, съехали... С тех самых пор объявились здесь эти вурдалаки. И пошло-поехало! Пьянь, рвань, наркота, нескончаемые разборки!.. Нескончаемый праздник, короче. Мы уж и жаловались, и морду били, да только себе же и накладно.
— Ага! — догадался Пашка. — И ты предлагаешь провести испытание генератора на них?
— Ну, Пал Ксанч! — с деланным удивлением сказал Санька, разводя руки в стороны. — Вы прямо Конан Дойль!
"Пал Ксанч" посопел, подвигал густыми бровями, проглатывая колкость, и ничего не сказал.
— Давай, Володь! — подтолкнул Санька. — Вскрывай бордель! Час настал!
— А удобно?..
— Ещё как удобно! — Санька решительно встал, поднял кресло и поставил его лицом к стене. — Заводи!
Я покачал головой, вздохнул и "завёл".
Стена, занавешенная обширным ковром, растаяла вместе с ним и нашим глазам открылось помещение, название которому больше всего подходило "берлога". Мебели в "берлоге" почти не было, если не считать видавшую виды раскоряченную тахту, притулившуюся к одной из боковых стен, да старого обшарпанного предмета, который можно было бы назвать креслом, да язык не поворачивался. Во-первых, из-за непрезентабельного внешнего вида, а во-вторых, что функцию означенного предмета мебели оно не выполняло. Во всяком случае, в тот момент, когда мы заглянули в сей вертеп. Горы бутылок, пустых и недопитых, растерзанные консервные банки, плюс ко всему, "изысканный" натюрморт из объедков, окурков и прочего мусора дополняли предметы женского туалета, снимавшиеся, видимо, в большой спешке, или же против желания тех, на ком всё это было надето, так как имело довольно плачевный вид.
Однако обитателям "берлоги" до всего этого беспорядка не было дела: там вовсю кипели страсти. Я не оговорился, употребив слово "вертеп". Шум стоял невообразимый. В комнате присутствовало человек пятнадцать. Все они сидели и лежали на многострадальной тахте, топали ногами и горланили во всю глотку, подбадривая две пары "артистов", дававших сеанс показательного совокупления. Как я понял, это было соревнование, какая из пар быстрее завершит начатое.
Согнувшись пополам, растрёпанного вида особи женского пола, опираясь на упомянутое "кресло" с разных сторон и широко расставив ноги, возбуждали друг друга затяжным поцелуем. Их взмыленные партнёры, пристроившиеся сзади, старательно ускоряли темп, свирепо поглядывая друг на друга.
— Весело, однако! — хищно осклабился Пашка.
Санька хмуро процедил:
— Желаешь присоединиться?
— Больно грязно! — Пашка брезгливо фыркнул. — И аудио, и видео. Я предпочитаю заниматься этим видом деятельности в более интимной обстановке.
Перекрикивая шум, Санька спросил:
— Ну и что мы с ними будем делать?
— Для начала, — поморщился я. — Уберём звук...
Браслет послушно выполнил команду, предоставив нам возможность любоваться лишь изображением.
— Эк их разобрало! — крякнул Пашка, не отрывая глаз от разомлевших девиц. — А тёлки-то, в принципе, ничего! — И он отпустил в их адрес парочку скабрезных замечаний.
— Пал Ксанч, — поддел его Санька, — вам такое кино вредно смотреть.
— За просмотр денег не берут! — отрезал тот.
— Ну, это смотря где...
В отличие от Пашки, созерцание "кина" у меня приятных ощущений не прибавило. Скорее, наоборот: захотелось отстраниться, выключить изображение. Но — уговор дороже денег. Если уж на этом этапе своротило, то чего там говорить о дальнейшем? Ведь в масштабах планеты всё будет гораздо безобразнее.
— Содом и Гоморра... — пробормотал я, как бы оправдываясь.
Первым делом надо всю эту гоп-компанию отрезвить. А уж потом приступать к поискам их совести. Хотя, глядя на экран, трудно вообразить даже наличие зародыша данного чувства у сего "почтенного" собрания.
Прошло, наверное, минуты три, прежде, чем картина на экране под воздействием направленного излучения браслета. Поначалу хор голосов "болельщиков", слышимый нами теперь из-за стены, потерял свою стройность и залихватскую браваду. Бутылки, которыми нещадно стучали по полу в такт общему ритму, попадали из рук алкашей и они стали удивлённо переглядываться: мол, куда подевался весь кайф? Само собой, в их среде возникло убеждение, что выпито недостаточно и требуется непременно повторить. Тут же было раскупорено и налито, но вот насчёт "выпить" оказалось "слабо". Едва кем-либо из подопытных подносился ко рту стакан, как на его физиономии появлялось непередаваемое выражение брезгливости и он, беспомощно оглядываясь на собутыльников, испытывавших те же муки, возвращал "сосуд" на место. Звука не было, но для того, чтобы догадаться, что при этом произносилось, и при помощи каких речевых изысков, большого воображения не требовалось.
Что же касательно участников "соревнования", так у них дело сразу не заладилось. "Наездники" вдруг решили, что во всём виновата женская половина и стали ей, половине, объяснять это довольно эмоционально, с применением верхних, а то и нижних конечностей. "Тёлки", разгорячённые "соревнованием", и уже находившиеся в чувственном нокауте, не сразу уразумели, что хмель из их голов улетучился. Одна из них к тому моменту была почти в отключке и только "рабочее место" всё так же жадно тянулось к удовольствиям. Очнулась она лишь после того, как получила по нему звонкий шлепок от разгневанного партнёра. На лицах раздосадованных "дам" с каждой секундой всё явственнее проступало выражение обиды и разочарования.
Пора было приступать ко второму действию.
Но тут возникли проблемы. Гнев, возмущение, брезгливость — это всё присутствовало в моей душе при виде сей "пасторали". Однако вызвать в себе чувство стыда у меня никак не получалось. Просто фраза, мол, стыдно, ребята, такую жизнь вести, сама по себе ничего не даст, кроме раздражения. Требовалось транслировать само чувство.
Но где его взять?
Может, надо вспомнить что-либо из прошлого? Из ситуаций, когда мне было мучительно стыдно за себя?
Но в голову лезли всё какие-то пустяки. По крупному я, вроде как и не успел никому нагадить. Жене изменить не успел... Детей не бросил на произвол судьбы... Убить — никого не... Хотя — нет... Мне вдруг припомнилась сцена с Настиным дедом. Когда я браслет получил, а дед в тот же момент перебрался в лучший из миров.
Я прислушался к себе, но угрызений совести не ощутил. Дед ведь сам всё спланировал и вёл меня, как барана на верёвке. И, если говорить о криминале, то случившееся можно с чистой совестью назвать самоубийством. Так что, виноватым я себя не чувствовал, как ни крути.
Видимо, лицо моё отражало ход моих мыслей, поскольку Санька участливо поинтересовался:
— Проблемы?
— Похоже на то, — виновато моргнул я и вкратце изложил суть камня преткновения.
— Отсутствие греха — лишнее подтверждение правильности выбора деда, — веско проговорил Санька. — Но, позволю себе заметить, ты несколько своеобразно понял задачу. Насколько я понимаю, дело не в том, чтобы выплеснуть наружу чувство стыда за что-то конкретное. Иначе все подопытные будут мучиться только твоими проблемами, для них несуществующими. Суть дела, по-моему, в том и состоит, чтобы транслировать в мир самого себя, свою сущность, своё... как бы это выразиться?.. своё мироощущение! Короче, во время передачи ты должен ощутить себя Человеком с большой буквы. Христом, если на то пошло... Ты не улыбайся, лучше припомни основной его пунктик. Помнишь? Любовь называется. Есть на свете такое чувство. Не знал? Все о нём говорят, но никто его не видел. Вот ты и не должен испытывать к подопытным ничего, кроме любви. Пусть даже отеческой.
— Не много ли чести? — мрачно хмыкнул Пашка и ткнул пальцем в экран. — Их-то за что любить? Быдло! Одно слово!
Санька фыркнул:
— Не будем опускаться до частностей! Какая, в принципе, разница, это быдло или другое? Сейчас вся планета — один общий бордель. А кандидатов в святые — единицы! Так кого нам из дерьма вытаскивать? Вот именно! — сам себе ответил он и заключил: — Излучай порядочность, излучай, если сумеешь, любовь. В высшем смысле, естественно. А всеобщее поле любви породит и обострённую совесть и всё, что с этим связано.
— Какие речи! — хрюкнул Пашка. — Слезу вышибает!
Санька слегка порозовел и отвёл взгляд в сторону:
— Пал Ксанч со мною не согласны?..
Пашка понял, что встрял не вовремя и стушевался:
— Да я чё? Всё правильно... Я так...
— Вот и не мешай, если всё правильно! — цыкнул я на него и обратился к смущённому Саньке: — Я, кажись, понял. Щас попробую...
Как говаривал в своё время мой дед (не Настин): "Языком молоть — не мешки ворочать!" Попробуйте думать о Боге, о спасении души во время просмотра крутого эротического фильма. Слабо? Вот то-то же! В таком положении оказался и я.
Общие рассуждения — это, конечно, хорошо. Но вот дело дошло до практического воплощения и я стал в тупик. В принципе, ведь я — простой смертный (хоть и получил сверхъестественные способности) и ничто человеческое мне не чуждо. И высокодуховное, и низменное. И потому вид обнажённого женского тела вызывает у меня, как и у всякого нормального мужика, совершенно адекватную реакцию.
