А у Робина идёт интенсивная работа мысли. Батюшка, не дождавшись появления вооруженных отрядов русских ни на южном побережье Гудзонова залива, ни на реке Святого Лаврентия, ни на Потомаке, здраво рассудил, что проникновение по Саванне и Теннеси остаётся самым вероятным направлением для экспансии. Но оно требует подготовки, создания промежуточных баз и перевалочных пунктов, что осуществимо, поскольку данные территории войсками Штатов не контролируются. Форт Тайо способен только отметить факт выхода сил возможного противника по рекам Теннеси или Огайо, в которую также можно попасть и через русла Камберленда или Кентукки, тоже проходимых для небольших мелкосидящих судов. Но если неприятель навалится серьезными силами, при наличии хотя бы минимальной артиллерии, задержать его будет нечем.
А потому разведать обстановку в окрестностях горы Митчелл, где расположены истоки четырёх текущих в Миссисипи и трёх, направляющейся в Атлантику, рек необходимо, ведь времени на подготовку пути внутрь страны вероятный агрессор имел достаточно. Вот и направляется эскадрон на рекогносцировку, а уж как и кто его послал, какие тайные рычажки и неприметные верёвочки государственного механизма или частной инициативы сработали — вопрос отдельный.
Пока ясно только то, что русскими для "приёма" племён, переселённых за Миссисипи, готовится нечто основательное силами группы донецких индейцев. Мужики они серьёзные и шуточки у них... памятны ему Коулькины выходки. Насколько молодой офицер помнит "осеннюю степь", пухнуть от голода изгнанники там не будут, а, скорее всего их неспешно переправят на южный берег Миссури, куда Штаты еще не простёрли свою загребущую длань. А лет через двадцать, когда дойдут у янки руки до этих мест, редкий человек будет возвращаться из Замиссурья по своей воле.
Перемещения других племён через окрестности форта Тайо тоже довольно логичны. Это явно распропагандированные русскими дикари стекаются к плато Камберли и оседают на нынче весьма плодородной и приветливой земле. Океанские штормы доносят туда немало влаги, почвы плодородны, и безлюдно там... было... по данным картографов... лет десять тому назад. Этот район стоит в очереди на освоение сразу вслед за долинами Теннеси, Камберленд, Кентукки и собственно Огайо. А до верховий Саванны оттуда, действительно, не слишком далеко. И как раз к этому месту направляется около сотни подкованных лошадок с всадниками.
То, что переход осуществляется ночью, говорит о нежелании "путешественников" страдать от дневного зноя, и о том, что на этом участке маршрута разведка не ведётся. В потёмках такими крупными силами проделывать это неудобно.
Кстати, заключение о том, что движутся именно индейцы, разведчики сделали именно потому, что цивилизованным джентльменам тут искать нечего, а единственное воинское подразделение здешних мест сейчас спокойно сидит в форте. Версия лейтенанта о разведывательном эскадроне регулярной кавалерии в их головах не возникла.
Полчаса терпения, и ухо более не способно уловить даже самого слабого сотрясения земли. Теперь впереди едет лейтенант, а солдаты следуют за ним. Светает. Летом ночи коротки. След виден прекрасно — это целая дорога. Лошади прошли здесь цепочкой, поэтому большинство отпечатков затоптано, но тех, что видны отчётливо достаточно, чтобы понять — эти животные были подкованы. Из короткой дискуссии сопровождающих выясняется, что подозрения на этот счёт возникали и у них, поскольку лязг металла о камень изредка чудился и им, но, делать в этих местах людям на подкованных лошадях решительно нечего.
Пошли по следу. Не в смысле, поскакали по этой свежей тропе, а двинулись параллельно, на расстоянии с полкилометра, изредка поглядывая, не пропали ли отпечатки, не ушли ли они в другую сторону? Настичь или сблизиться не торопились. Преследуемые ехали по открытой местности вдоль реки Камберленд, прибрежные заросли которой позволяли преследователям время от времени укрываться от возможного любопытного взора. Место днёвки отряда обнаружили по дыму костра, поднявшемуся из перелеска.
— Это не индейцы. Такие дымы говорят о том, что здесь кашеварят воины линейной кавалерии, или богатые горожане, выехавшие на пикник, — рассуждает старший из солдат.
— Причём на одном костре приготовить на сотню человек непросто, — отзывается его товарищ.
А в голову молчаливого лейтенанта приходит мысль о том, что это ведь могут быть ловцы рабов. Так что, три четверти лошадей, скорее всего, идут под пустыми сёдлами — это транспорт для будущей "добычи". Мужчин-индейцев пленить, возможно, и не удастся, но женщины и дети — товар ликвидный. С другой стороны, выдавать себя дымом этим охотникам за людьми тоже ни к чему.
Спрятавшись в заросшем деревьями и кустами овражке, солдаты и офицер продолжали наблюдать. Дневную жару передремали по-очереди, оставляя одного дозорного. А когда солнце стало склоняться к закату, и зной ослабел, цепочка лошадок вышла из пойменного леса в прерию и отправилась обратно по собственным следам. Робин приник к окуляру зрительной трубы. Почти все сёдла пусты. Всадник возглавляет колонну, а следующий — только через несколько позиций в этой последовательности. И замыкающий в конце. Семьдесят шесть лошадок и всего одиннадцать всадников. Получается, что доставлено к месту было шестьдесят пять человек. И с места доставки подан дымовой сигнал.
Одежда на погонщиках выдаёт в них обычных лесных жителей, скваттеров, возделывающих самовольно захваченные свободные земли, трапперов — вольных лесных охотников, один похож на надсмотрщика с плантации, еще один — на пастора. Три коровьих парня в характерных шляпах.
— Кастор, Криви! Следуете за этой группой, ни в коем случае не попадаясь им на глаза. Как только убедитесь, что след ведёт к Огайо, возвращайтесь сюда, на это самое место. Я тем временем присмотрю за тем лесочком, откуда поднимался дым.
Разведчики тронулись в путь не раньше, чем улеглась пыль на горизонте, за которым скрылась колонна.
* * *
Что интересно, Робин действительно намеревался побыть именно здесь, понаблюдать и поразмышлять. Он имеет основания полагать, что из центральных областей страны сюда доставляются люди. Делается это спокойно, деловито, и, кажется, не первый раз. По крайней мере, раз в месяц этим путём проходит аналогичный караван. Дело в том, что следы на отдельных участках легли на грунт, который ранее уже был уплотнён конскими копытами. Отчётливой тропы еще не образовалось — трава успевает подняться и многое скрыть. Да и сами караванщики отнюдь не жаждут точно угадывать на свои прошлые следы. Но Жаклин во время занятий с детьми полковника, которые проводила преимущественно на лугах и в лесах, не раз показывала им буквы великой книги следов.
— Как был ты неуклюжим увальнем и неумехой, так и им и остался, — глубокий женский голос, раздавшийся у него за спиной, полон насмешки.
— Привет, Натин, как ты узнала меня со спины? — Робин рад старой знакомой. И еще шибче рад тому, как восхитительно она выглядит.
— Можно подумать, что если ты нахлобучил на уши военную шляпу, то никто уже не разглядит бесцветную куделю у тебя на голове, — девушка бесцеременно смахивает форменный головной убор и запускает пятерню в шевелюру лейтенанта. — Нет, вручную не выходит, придётся инструментально, — гребешок принимается расчёсывать вялые покорные пряди, не встречая почти никакого сопротивления. — Жаль, что вы наехали на подземную железную дорогу в момент прохождения состава.
Юноша напрягает память. Читал он эту книгу. "Хижина дяди Тома", кажется. Даже помогал переводить с русского на английский. Странное для русской писательницы имя ему запомнилось.
— Так теперь что, всё пропало?
— Не знаю. Я не успела разглядеть твоих спутников. Как их имена?
— Кастор и Криви.
— Тогда ничего страшного. Они наверняка отсыпаются у родника Койота. Ты ведь услал их якобы для того, чтобы проверить след. Так они отлично знают, куда он выводит. В этом месте мы пересаживаем пассажиров с лодок на лошадок.
— Кто они, эти пассажиры? — Робин никак не налюбуется на выросшую и похорошевшую Натин. Но помнит правило — выбирает женщина. Ну и вообще он робеет. Нет, с представителями дружественного пола он не тушуется, поскольку признаёт в них равные себе по разуму существа, наделённые индивидуальными свойствами. В общем, тоже люди. Но с Натин... нет, виду он конечно не подал... или не очень сильно подал?
— Сироты, оставшиеся без попечения, просто дети, которых родители продают в рабство, рабы бегущие от жестоких хозяев. В вашей стране немало людей, которым непросто живётся. А лекарям многое рассказывают. Некоторые из них даже пользуются доверием у своих пациентов, советуют, куда податься, если совсем жить невмоготу.
— И из всех их вырастут русские? — Робин уверен в ответе, но прерывать разговор так не хочется.
— Не знаю. Встречаются совсем забитые, озлобленные и просто гадостные люди. Масса избалованных лодырей или циничных тупиц. Пробелы в раннем воспитании очень нелегко восполнить. За одно поручусь, бандитами они не станут. А кем? — Натин вздохнула. — Принимаясь за работу с вашим сообществом, мы просто не представляли себе, насколько это непросто, изменить целый мир.
Вдруг она вошла в корзинку его рук и тихонько прижалась так, что руки юноши заключили её в мягкие, но не совсем дружеские объятия.
— Если бы не ты, — продолжила девушка, — задача вообще не имела бы решения.
Эти слова до Робина, кажется не дошли.
— Слушай, а почему я? — спросил он удивлённо.
— Потому что разговоры гарнизонных прачек расходятся, как круги по воде. Те средства, что ты готовил для них в аптеке, завоевали тихую популярность в широких кругах женщин репродуктивного возраста. Аптекарь озолотился, продавая их за сущие гроши, а рождаемость по всей стране снизилась на порядок.
— Не понял, — парень явно озадачен.
— В американских поселениях происходил стремительный прирост населения за счет того, что женщины рожали непрерывно. Медицина здесь, какая-никакая имеется, детская и материнская смертность хоть и существенные, но не угрожающие. У нас с нашими методами не было шансов повлиять на ваше общество в силу чисто арифметических причин.
— Ещё сильней не понял, — Робин откровенно теряется от её близости и слабо соображает.
— На континенте, по нашим оценкам, четыре миллиона жителей. Это в сорок раз больше, чем всё население Евразии и Северной Африки. Мы просто физически неспособны распространить свое мировоззрение на такую массу народу ни за какой срок, поскольку за любой промежуток времени прибавляется людей больше, чем количество тех, с кем мы сумели поделиться своими познаниями, взглядами, навыками.
Наши врачи, конечно, применяли и рекомендовали эти средства, но дело продвигалось небыстро. И самих тех "знахарок" здесь немного, и пациентки у них не высшего круга дамы. А тут — словно эпидемия охватила страну. Женщины название этих настоек друг другу сообщают шёпотом. И этот способ распространения важной информации оказался просто фантастическим.
Робин держит Натин в объятиях и прозвучавшие из её уст слова воспринимает туманно.
— А замуж за меня пойдёшь, — единственное, на что у него хватает соображения.
— Ага. Побежали к речке, водичка теплая.
Вопрос о том, почему после трёхмесячного детского знакомства и шести лет разлуки эта девушка так поступает, он задать не отважился.
— А почему ты выбрала меня. Ведь я ни капельки не красивый.
— И ни капельки не умный. Настоящий мужчина должен быть совсем немного краше орангутанга, — и ребята побежали к речке.
* * *
— Робик, а твои раскопки истории нового общества, возникшего здесь в Америке, они завершены? — Натин подаёт своему лейтенанту чашку бульона.
— Всех деталей, конечно, уже не раскопать, но основная цепь событий сложилась в непротиворечивую картинку, — они под натянутой на случай дождя шкурой рядом с баркой, которая утром отправится вверх по реке, приняв на борт недавно прибывших сюда пассажиров.
— Давай, не томи, — девушка щёлкает рычажком. — Жаклин говорила, что вы начинали разбираться с этим ещё когда ты жил дома.
— Я не изучал историю Евразийской человеческой общности, так что сравнивать придётся вам, — Робин отхлебнул из чашки. — То, что по этому поводу известно у нас — это несколько повествований, не слишком соответствующих друг другу. Скажем, религиозных притч имеется несколько, причём они на правду и друг на друга совсем непохожи. Исторические картины по версиям Чикского и Куверского университетов близки, но не идентичны. А вот когда я поковырялся в книгохранилищах военного училища, мне удалось найти там пару дневников, стопку регистрационных журналов спасательного отряда, и несколько папок с рапортами руководителей поисковых групп. Тогда непротиворечивая картинка у меня сложилась.
В общем, в момент переноса сюда попало около восьми тысяч человек, причём примерно четверть из них — в школьных автобусах. Дети и подростки оказались в дикой местности с прихваченными их дома завтраками и кучей всякой всячины в сумках. Тут бы и начались для них лишения и страдания, но к счастью горные львы, медведи и волки летом по большей части сыты, а злобные ягуары встречаются нечасто. Но главное, на помощь своевременно пришли спасатели.
Крупное вертолётное соединение, собранное для проведения учений по оказанию помощи районам, пострадавшим от наводнения, через считанные минуты после старта потеряло связь с землёй, и системы спутниковой навигации отказали полностью. К счастью в районе Великих Озер, куда их занесло, восстановить ориентацию несложно. Контуры береговой линии были знакомы экипажам, и в районе бывшего Чикаго нашлась удобная для приземления поляна, где, к тому же оказались перенесённые туда профессор Кински и друг его детства генерал с редкой фамилией Смит. На рыбалку ехали.
— А профессор был, каких наук? — не утерпела Натин.
— Не встретил чёткого упоминания ни в одном документе, но сложилось впечатление, что изучал он толи погоду, толи землю. Знал до черта всего. Показал где копать, парни пробили шурф, он чего-то на стенках посмотрел, а потом выдал картину происшествия, что планетой приключилась. В смысле, что они оказались на ней через много лет, после того как на Земле никто не живёт, кроме птичек и зверей. От профессора потом польза была огромная, а вот генерал только указал места, где на случай ядерной войны имелись склады со всякой всячиной.
Правда, ничего путёвого в тех захоронках не нашлось — всё сгнило и окислилось, бетонные стены так обветшали, что местами позаваливались. Однако подземные резервуары с горючим сохранились неплохо. Только горючее из них, где вытекло, где выдохлось, а где на дне в виде смолы осталось. И тогда профессор попросил отвезти его в Скалистые горы в какую-то нейтринную лабораторию. Вход в неё, где были бетонные сооружения, пришлось разбирать, а потом в сплошном камне туннель сохранился отлично.
Забрались в самое сердце горы, а там, в стеклянных сосудах какой-то не то керосин, не то бензин, но приготовленный наилучшим образом для самых, что ни на есть научнейших целей. И что удивительно — сосуды здоровенные, по несколько сотен литров, и самих их огромное количество. Снаружи к ним приделаны штуки, от которых идут провода. Вернее, от проводов-то ничего не сохранилось, зато жидкость в сосудах в качестве топлива вполне себе сгодилась.
