В ответ Вадим только кивнул.
— Пожалуйста, сыграй, — тихо попросил он.
Дара послушно взяла из коробки такой знакомый инструмент. Тяжеленький — руки помнят каждый изгиб гармошки с самого детства. "Значит, он знал?" — стучало в голове.
— Ты думаешь, я помню? — пробормотала он. Но посмотрев в его глаза, освещенные звездным небом и полной луной, решилась. Если и суждено сыграть тот мотив еще раз, то только для него.
И закрыв глаза, поднесла гармошку к губам. Тишину нарушили резкие звуки, пришлось срочно искать, как иначе, потом сразу вспомнилось, и над холмом полилась та придуманная в детстве мелодия. Она помнила! Но теперь в грустный мотив вплетался страх войны, расставания, и счастье, что она здесь, вернулась на родину, и что ОН рядом с ней.
Убрав подарок в нагрудный карман, Дара вздохнула, как после долгого сна, и посмотрев на Вадима увидела вдруг влажные дорожки на лице. Давая выход вдруг всколыхнувшейся в душе нежности, взяла ладонь его двумя своими и погладила пальцем запястье. Там, где под кожей пульсировала жизнь — всё же, как хорошо, когда можно обходиться без слов!
Биение удвоило свою частоту — а вот сейчас она, кажется, и проверит, насколько хорошо её понимают. Потому как в противном случае она играет буквально с огнем, так давя на чужие гормоны.
— Знаешь, — голос Вадима тих и звучит немного виновато, — я бы раньше никогда не подумал, что может быть так хорошо даже с не принадлежащей тебе полностью женщиной.
Дара с трудом проглотила застрявшее в горле сердце. Ну что ж, кажется, ей все-таки удалось вытянуть свой лотерейный билет с миллионом. Но каков нахал!
— И ещё, — широкая ладонь слегка, но очень уверенно сжимается, — не думал, что такое скажу, но я даже не чувствую желания на это претендовать. Готов довольствоваться тем, что считаешь нужным дать или сказать сама.
Нет, видно не меньше чем ось мирозданья сдвинулась — за ней, как за женщиной, признали свободу воли и право выбора. Другой вопрос — что на меньше чем всё, она и сама не согласна, но сам факт — дорогого стоит.
— "Скрепим же договор наш", — Дара облизала пересохшие губы, но все же нашла силы закончить цитату, — "поцелуем?"
И потянулась всем телом вперед, но вот глаза закрыть позабыла, отчего торжественность момента оказалась прервана внешней реальностью — по небосводу стремительным росчерком пронеслись десятки "падающих звезд", оставляя за собой огненные разноцветные хвосты:
— Вадим, смотри — метеоры! Скорей, загадывай желание! — восхищенно ахнула Дара, прижимаясь к парню, и мысленно выкрикнула: "Хочу дочку!!!". Когда они успели вскочить на ноги, она заметить не успела. И в свете, становящемся всё более ярким, увидела как помертвело лицо Бероева.
— Дара, это не метеоры... — выдохнул он.
— А что? Болиды? — действительно три из линий превратились прямо на глазах сначала в "головастиков", а потом и в огненные шары, летящие, казалось, прямо в них.
— Это... — Вадим прервал пояснение и решительно сунул руку за пазуху. Да не свою, а Дары, вздрогнувшей от мысли, что ищет он там совсем не то, что она подумала, а выключатель коммуникатора.
Шары совершенно бесшумно закончили свой спуск где-то рядом, озарив полнеба тремя вспышками раз в двадцать превосходящими по яркости молнию.
— Всем встать! — заорал он, наконец, найдя искомое. — Ноги в коленях согнуть! Ждем удар!!! Пять! Четыре! Три! — и на последнем слове земля вдруг прыгнула вверх, ощутимо приложив по пяткам и заставив подогнуться колени. — Вертикальный толчок! Всем держаться — сейчас будет болтать!
Несколько секунд, показавшихся вечностью и, казалось, такой твердый и надежный холм просто выдернуло из-под ног как какой-то коврик. Не удержавшись, они рухнули на землю, всем телом чувствуя затихающие конвульсии поверхности.
— Это не болиды, — выдохнул Вадим в ухо, — это орбитальный удар.
* * *
Дальнейшие события распались на несвязанные между собой кадры. Память запомнила всего несколько секунд их гонки по лесу, а ведь оставшийся путь не мог быть преодолён менее чем за час-полтора. Но из всего этого времени запомнилось только мелькание силуэтов на фоне тропы, отметки на тактическом экране, да как пробивались через непонятно откуда взявшийся бурелом, которого вблизи села и быть-то не могло. Видимо в не сохраненных памятью промежутках принимались какие-то решения, выслушивались мнения и отдавались приказы, но вот все это явно прошло "на рефлексах". Нельзя сказать, что разум все это время был скован страхом — страха, похоже, тоже не было, как и остальных чувств.
Следующий кадр — все стоят на краю какой-то плоской, будто тарелка, воронки под сто метров в диаметре, хотя глубины у неё считай и нет. От места, куда пришелся удар, ещё веет теплом, а образовавшаяся выемка наполнена чем-то похожим на те камешки, которыми заполняют детские игрушки. Бероев с совершенно белыми глазами стоит в самой воронке, провалившись чуть не по колено в ставший непонятно чем грунт, и пересыпает из ладони в ладонь стеклянно позвякивающие камешки. За его спиной — ставшая совершенно незнакомой местность, где полагалось быть хорошо знакомому по прошлым визитам селу. Кстати, как Вадим попал в воронку? Сам спрыгнул, или столкнули? — Дара этого не помнила совершенно, а просмотреть запись визоров так потом никогда и не решилась.
Ранее богатое село было не узнать. Это даже не походило на привычные кадры бомбардировок. Это вообще не походило на то, что можно увидеть на земле. Точнее, будто кто-то громадным ластиком небрежно стер часть хорошо знакомой картинки, но оставив лес, море и часть кромки берега, и заменил её на марсианский пейзаж. Или лунный.
Говорят, его можно рассматривать бесконечно. Но угроза от фигур, замерших в неподвижности по краям воронки, становилась просто осязаемой. Дара только вздохнула, взглянув на окаменевшее лицо Бероева — кажется ещё чуть, и он совсем потеряет связь с реальностью, впрочем, как и все они. И начала распоряжаться:
— Анка, Колобок, Маруся, Клим — в охранение. Остальные — прочесать руины, — Дара с тоской глянула по сторонам — руинами назвать это было сильно оптимистично — от большей части построек не осталось даже печей. И это несоответствие действительности ожидаемому, пугало просто мистически. Как и три уцелевших дома, красовавшихся лишь выбитыми окнами и слегка покосившимися стенами буквально в трех десятках метров от перемешанных куч щебенки и "щепок", оставшихся от их соседей. — Ищем уцелевших и раненых. Бероев — попрошу остаться. Надо обговорить ситуацию. Всё. Выполнять!
Целую секунду казалось, будто все потеряно, и её уже никто не послушает, но этот миг прошел — замершие фигуры двинулись, куда приказано. Молча. Почудилось, что доверие к ней вычерпано до донышка, и скоро наступит очень неприятный момент... Но идти на попятный было поздно, да и мысли такой не возникло.
Дара присела на корточки на краю воронки — так было проще скрыть, что колени дрожат, а ноги практически не держат, и по примеру Бероева тоже зачерпнула немного её содержимого. Хм, действительно стеклянные шарики. Мелкие крошки намертво прилипали к рукам и перчаткам — кажется, такой тип грунта называется "реголит". В следующий миг до девушки дошло, что они на пару с Вадимом пересыпают между пальцев самый настоящий прах — остальную часть странной субстанции составлял пепел от мгновенно сгоревшей в чудовищном жаре травы, деревянных срубов и... и не только.
Дара резко вскочила, попытавшись незаметно вытереть испачканные ладони о камуфляж, но "реголит" прилипал намертво: "Нам теперь от этого не отмыться... никогда".
— Пройдёмся, — бросила через плечо и отправилась в сторону берега. Вадим оставил свое занятие и, как зомби, двинулся следом. Кажется, увиденное потрясло его сильнее всех. Или он просто рассмотрел и понял больше, чем другие?
Сделав несколько десятков шагов по промоине, сбегающей к морю вдоль окраины бывшего села — кажется, местные использовали её как своеобразный слип для вытаскивания лодок, о чём свидетельствовали кучи разбитых в щепу лодочных сараев по обе стороны — Дара резко остановилась и, шагнув назад, тряхнула парня за воротник, пытаясь привести в чувство. Здоров лось, еле удалось покачнуть. Слегка. Влепить пощечину не рискнула — он же сейчас ничего не соображает, еще руку сломает, действуя на одних рефлексах.
Благо — взгляд стал слегка осмысленным. Теперь надо попытаться хоть что-то понять.
— Товарищ младший сержант, возьмите в себя в руки! Что можете сказать об увиденном? — голос звучит, как чужой, и, что самое жуткое — Дара именно так себя и чувствует. Перед ней не бывший однокурсник, успевший стать одним из самых близких людей в этой вселенной, а именно младший сержант то ли противника, то ли нейтрала, владеющий нужными ей сведениями. Каковые необходимо получить, а уже потом решать судьбу стоящего напротив человека. Исходя из обстановки.
Но официальный тон неожиданно оказывает действие — взгляд полностью проясняется, а плечи слегка распрямляются.
— Это не люди...
— Отставить лирику! По существу — что можете сказать?
— Нет, я серьезно, Дара! Людям нет смысла уничтожать собственное население. Это инопланетная агрессия! Вывели на орбиту монитор и ударили по местам скопления людей чем-то аналогичным нашим реологическим, — эх, какая тоска и надежда в глазах. Жаль лишать человека последней веры в справедливость окружающего мира, но в его возрасте жить иллюзиями нельзя. Точнее, можно, но недолго.
— Я же сказала, отставить романтику! Что до сдерживающих факторов, то Вам без всяких подсказок должно быть ясно, к какого рода способу сопротивления готовились местные и какую роль в проведении антипартизанских мероприятий играет лишение противника базы и поддержки. — Дара развела руками в сторону, как бы приглашая еще раз посмотреть, что именно скрывается за строками учебников тактики. Вадим только сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и опустил взгляд. В груди шевельнулось что-то похожее на чувства, но Дара, как командир, их себе позволить не могла:
— Согласитесь, товарищ младший сержант, что корреляция проведения демаркации до того находившихся в непосредственном соприкосновении вооруженных сил противоборствующих сторон и планетарная бомбардировка в течение ближайших двенадцати часов после этого, более чем очевидна? — сухие слова учебника падали как кирпичи. — Например, данный период легко укладывается в сроки, отпускаемые на доразведку, непосредственно перед применением военно-космических сил, — на это утверждение Вадим только кивнул. Кажется, все эти выводы он сделал ещё в воронке — наверняка их учили определять применяемое оружие по оставшимся следам. Понял, но не принял. До текущего момента.
— Дара, поверь, я...
— Не стоит меня уверять в том, что Вы не знали об этом плане. Это очевидно. Скорее всего — о нем не знали и руководители "федералов". Вопрос, в другом, что вы намерены делать дальше? Думаю, щекотливость и неоднозначность Вашего положения здесь и сейчас, — Дара для большей наглядности опять попробовала объять окрестности, — отдельных пояснений не требуют?
— А что, у меня есть выбор? — Вадим к немалому облегчению девушки, отбросил попытки достучаться до её чувств и перешел на формальный и взвешенный стиль общения. За эвфемизмами и шаблонами прятаться — оно куда как легче.
— Это зависит от полученных Вами приказов. На данный момент формирования "федералов" мне рекомендовано рассматривать как союзников, если нет прямых и однозначных доказательств обратного. Вряд ли стоит ждать новых распоряжений до момента прихода эвакуационного транспорта. К тому же, действительно, нельзя исключать вероятность внешней агрессии.
— Значит, отпустить решила... — надо же, ну "прокачал" ты ситуацию, но к чему ломать всю картину беседы? Или жить не хочется? — сердце опять сдавило, напомнив, что оно на самом деле еще есть, просто временно превратилось в ледышку. Вадим же продолжил гнуть свою линию.
— Дара, ты ведь просто наемница. И уже, кажется, успела повоевать на чужой войне. Оно тебе надо снова? Ты же прекрасно понимаешь какие шансы? Ты ведь не давала присяги. Уедем отсюда куда угодно — на острова, на Землю, на Эдем. Ты ведь хочешь жить, хочешь детей, зачем тебе умирать?
Теперь настал черед девушки сжимать кулаки и упираться взглядом под ноги. От резких слов, а то и действий, её удержали только глаза Вадима — полный тоски и надежды взгляд умирающей собаки. Он не был циником, просто сейчас видел перед собой одну единственную цель — спасти её, Дары, жизнь. Любым способом и никаких запрещенных приемов в достижении этой цели для него не существовало. "Господи, хоть бы силой увести не попробовал — пристрелят ведь!"
И тогда она тоже ударила в ответ, отложив деликатность и чувство такта до лучших времен.
— Я-то присяги не давала, тут ты прав — обычная наемница, которую к тому же совсем не на войну нанимали, а детишек учить. А вот ты как раз наоборот — давал. И теперь засунешь все свои переживания поглубже и будешь выполнять приказ. И постараешься изо всех сил выжить, впрочем когда в тебя стреляют — все высокопарные материи тоже прячутся... подальше и поглубже.
Что до меня, то я постараюсь сделать то же самое и, когда попадешься мне на мушку, на снисхождение можешь не рассчитывать. Потому как это сегодня я такая добрая, и мы стоим и разговоры разговариваем. А как оно дальше пойдет, думаю, ты и сам понимаешь. Потому как я, хоть и наемница, но после всего этого — Дара в третий раз сделала попытку объять необъятное, — любой разговор с врагом будет коротким. Очень.
Вадим криво усмехнулся, признавая свое поражение:
— Ну что ж: "Дан приказ ему на запад..."
— "...Ей в другую сторону" — насмешливо подхватила Дара и осеклась — впереди действительно была война, и действительно — гражданская. Поэтому, остальные слова песни тоже приобретали весомость, особенно искреннее пожелание: "Если смерти, то мгновенной. Если раны — небольшой". Спохватившись, перевела разговор в практическую плоскость:
— Тебя откуда забрать должны, может, проводить до точки?
— Да мы, собственно, на ней стоим.
Дара посмотрела на спокойную водяную рябь. Морю было все равно. Вечное и вечно изменчивое, оно готово поглотить всё, что угодно, а уж человеческие жизни и страдания для него значат меньше, чем мнение любой песчинки из выстилавших его берега. И смотреть на него тоже можно было вечно. Из транса Дару вывел еще далекий звук мотора катера и слова Вадима:
— Что ж, "активный член незаконного вооружённого формирования", похоже, буду писать я ходатайство о замене тебе лагеря на поселение. Авось и удовлетворят — лет через десять. Дождешься?
— Эге, это смотря, кто еще победит — может это я буду коменданта лагеря для военнопленных самогонкой да сальцом подкупать, чтоб он одного доходягу отпустил. А то тяжело без мужика в хозяйстве...
Казалось, что все важное уже сказано, и остаток прощания пройдет в веселом трепе, помогающем скрыть боль разрывающегося сердца, но не тут-то было.
— Дара, поверь — я найду тех кто за это ответит. Обещаю. — Одними губами произнес Вадим.
