И, когда в обличье служанки, стукнув в двери к самой себе, Левки зашла пожелать Денизе спокойной (куда там!) ночи, та уже крепко спала, отвернувшись к стене.
— Дениза... — у Левки вдруг мурашки пошли меж лопатками. Подруга ни разу не пошевелилась, пока она на нее смотрела. И дыханья не слышно.
Глупости! У самой нервы на пределе, оттого и мерещатся страхи. Левки решительно пересекла комнату, легко дотронулась до голой лодыжки Денизы. И снова замерла, теперь в неподдельном ужасе. Сзади послышался короткий смешок.
— Наигрались, хватит...
Сумей Левки побороть захлестнувшую ее панику, у нее оставался бы шанс. Но она только вытянула вперед руки, защищаясь и медленно отступала от ухмыляющейся Бренды, пока не уперлась спиной в стену. У Бренды дрожали руки, лицо лоснилось от пота, она с трудом удерживалась от истерического хохота. Сохрани Левки самообладание и, молодая и ловкая, она справилась бы с Брендой. Завопить погромче, кинуться на убийцу Денизы и, в начавшейся безобразной драке у Бренды нет шансов. Что ей делать-то? Задушить еще и дочь Ваги? Невозможно, потому что на крик Левки в комнату ворвутся бойцы из охраны Гнезда.
Бренда несколько раз судорожно вздохнула.
— Помоги... мне. Тело надо спустить вниз.
Они выждали несколько минут, пока в коридоре сменялась охрана. Последние годы дисциплина в Гнезде упала, и часовые часто покидали посты, не дожидаясь задерживающейся смены, так что образовывалась пауза до четверти часа. Они вдвоем донесли Денизу до лифта, тело ее уже начало застывать.
Когда Бренда с огромными усилиями сдвинула каменную плиту, Левки подумала, что здесь им лежать вдвоем с Денизой, но ошиблась. Закрыв могилу, Бренда долго отдыхала, а Левки покорно исполнила свою часть работы: развела цемент и загладила свежие швы между плитами. В ее оглушенном сознании постепенно забрезжила мысль о спасении. Невозможно представить, что Бренда ее убьет. Если не сделала этого до сих пор.
Молча поднялись они наверх, в ее комнату. Левки села на постель, еще хранившую вмятину от тела Денизы. Надо что-то сказать... нельзя, как бессловесная овца... "Что со мной?!"
Бренда горестно покачала головой.
— Еще раз тебя убить...
Левки с трудом отлепила язык от неба.
— Зачем так...
— Ты кому дорогу перебежала... девочка... С кем помериться вздумала?
— Отец с мамой вам не простят...
— Им трудно будет. Но... переживут. Не надо вставать, девочка, не дергайся. Сиди спокойно, я все приготовлю. Впереди еще долгая ночь.
И для Левки она не закончится никогда...
Пини выронила письмо, схватила Наоми за плечи и затрясла, что было сил.
— Ты друг или враг? Зачем ты ее отпустила?
Наоми не сопротивлялась, но потом вспылила и вырвалась, едва не столкнув подругу со скамьи.
— Отстань! Ты никогда не задумывалась: для всего, что я делаю, есть причина... Пусть даже сперва я сама не сознаю этого...
Над верхней губой Пини блестели капельки пота.
— Ну, если ты не понимаешь, что творишь, как же мне разобраться, грешной!
— Подеритесь девчонки, подеритесь, — мрачно подзадорил я. — Но Пини, вы правы в одном: ухо держать надо востро. Бренда сейчас в Гане и кто знает, что она замыслила снова?
Габ повернулся, елозя задом по расшатанному табурету, снял шторку с флуора и в неярком свете на столе ошарашенно заметался сбившийся с пути истинного таракан.
— Одинец! Новости?
В дверь просунулся встрепанный адъютант.
— Входят на станцию! Видели б этого зверя!
Габ торопливо привел себя в божеский вид: потер ладонями вспухшее от вчерашней пьянки лицо, подтянул просторные штаны. Пошарил на столе, где трубка? Сунул в карман. Встал, приземистый, кряжистый. Вышел во двор, образованный четырьмя одноэтажными постройками, служившими раньше гостиным двором Меты, а теперь ставшими казармами отряда оккупантов.
— Подъем, гомики!!!
— Увидать вас молодым...
Вагон раскачивался на гудящих рельсах, колеса отбивали ритм: "Ан-те-гри-гри... Ан-те-гри-гри..." Броневой щит окна я поднял, чтобы впустить в купе немного ночной свежести — Наоми было плохо. Фонари вдоль дороги на коротких толстых столбиках, похожие на странные светящиеся грибы, отбрасывали тусклый зеленоватый свет — Великий путь выглядел в нем светлым туннелем во тьме, по которому мы двигались навстречу новой авантюре. Локомотив увлекал за собой четыре бронированных вагона, из амбразур грозно торчали револьверные пушки, а перед собой паровоз толкал две груженые гравием платформы — очередная прихоть Наоми.
— Или вы опоздали, или я поспешил родиться, — я осторожно прощупал ей пульс.
В последнее время ее поведение пугало меня все больше. Не утешало и то, что ее нелогичные, импульсивные решения неизменно приносили успех. Так везет новичку в картах. Но это мы уже проходили. И раньше она намекала, что ее ведет внутренний голос, да только чем все кончилось?
Когда в Норденке обнаружился совершенно готовый бронепоезд (не хватало только серебряных ручек на двери командирского купе), Наоми пришла в восторг. Заявила, что больше не сомневается в нашей окончательной победе. Паровозную команду набрали быстро: пряник и кнут в руках Антегри действовали безотказно. С одной стороны — хорошее вознаграждение, с другой — семьи, остающиеся заложниками в Норденке.
Взвод охраны под началом Гордея, ваш покорный слуга, постоянно хмурая Пини, четверо высокородных ганцев во главе с племянником великого дяди — вот поначалу все спутники Наоми. Позавчера мы миновали Мету, забрав Габа с людьми, и летели теперь на всех парах к торговому центру Мира. Иррациональным образом воссоздалась ситуация недавнего прошлого: даже купе, где расположилась Наоми, повторяло по планировке командирскую каюту "Громовержца". Бронепоезд проектировал тот же человек. Грандиозные планы строил Великий Магистр!
— Если всерьез хотите моего совета, то хороший отдых — все, что вам надо.
— До утра четыре часа. Оклемаюсь.
— Я имел в виду...
— Не надо! Повернуть обратно, препоручить дела с Ганой Арни... Пусть держит Норденк! Это решает все.
— Боитесь остаться не у дел? И решили лично взять Гану?! С тремя сотнями не самых лучших бойцов? Нас прихлопнут, как мух.
— Ошибаетесь. В духе торговцев — не воевать. А лучший способ прекратить войну — это попросту ее проиграть. Они покоряться, когда я предложу хороший компромисс. Не бойтесь, Рон. У меня нет больше чувства, что смерть глядит через плечо. Или, что меня уже нет, и нет ничего, кроме затянувшейся предсмертной галлюцинации. Путь долгий и светлый. Только в конце темно. Лет сорок. Или пятьдесят.
— Удачи вам тогда, Наоми. Я не доживу и этому рад. Не злитесь на мое занудство — я боюсь за вас.
— Уже не прежняя, да? Только честно.
Я не стал обдумывать ответ, зная, как чутка Наоми к проявлению неискренности.
— Не скрою,... опасался последствий такой длительной асфиксии. Но признаков органического поражения мозга не наблюдаю. Несмотря на странность ваших поступков.
— Например? Я — женщина, какой логики от меня ждать?
— Поспешная расправа с Магистром.
— Слишком умен и слишком мне нравился...
— ?...
"Ан-те-гри-гри... Ан-те-гри-гри..."
— Очень скоро я стала бы думать его мыслями, жить его целями — он был сильная личность. Достойная пара Бренде. Построить "Громовержец" на деньги Ваги! И эта громыхающая железка, — она подняла руку и слабо стукнула кулачком по столику, — Тоже из нашей мошны. В общем,... я слишком слаба и измучена, чтобы перешибить его волю своей. А влюбить его в себя — дохлый номер — он никого и ничего не любил, кроме своих денег. Что они — условность, а вовсе не главное в жизни... Он это понял, в конце.
Монолог ее утомил и она умолкла, со вздохом вытянувшись на диване. Метаморф последние дни она не носила, сменив на мягкие серо-голубые брюки и батистовую сорочку — изящное подражание былому грубому наряду. И стала еще краше. Я вдыхал легкий запах ее пота — лучших духов не изобрести и думал, что я, именно я отнял у старушки с косой это живое чудо. Наоми осторожно взяла меня за руку.
-...Рон! Вы похожи... на моего наставника Ватанабо в школе. Доверяю вам. Совершенно с вами не зажимаюсь, не стыжусь. Признаюсь: у меня есть две личных проблемы. Мне теперь часто снятся сны, в которых меня убивают. Вместе со страхом испытываю наслаждение неизбежностью гибели и, проснувшись, до утра мастурбирую, воображая себе всяческие ужасы.
— Защитная реакция подсознания... Переориентация на сексуальный инстинкт. Стали мазохисткой вместо того, чтобы сойти с ума.
— Утешили. Слушайте дальше: сейчас я бегаю от Арни, а скоро он будет меня сторониться. Он брезглив и из захватанных стаканов не пьет. Я беременна от Джено.
Под утро, перед Преганком, мы сильно сбавили скорость, как всегда на подходе к станциям. Наоми всерьез опасалась подвохов, хотя ее слова о бомбах показались мне бредом.
— Окститесь, Наоми! Полсотни сел и городов, малых и побольше живут за счет того, что содержат в порядке Путь. И вы утверждаете, что кто-то захочет его взорвать!
— Впереди и позади поезда. Затем подтянуть войска, артиллерию и покончить с нами. Вероятность мала, но надо считаться... С чего взяла? В старинных книжках вычитала! — она с комичным видом пожала плечами, — Благословен патриархальный век!
Клубы желтого пара проплыли за окном. Я услышал громкое шипение и поезд, со скрежетом дернувшись пару раз, встал окончательно. Осторожный стук в дверь и появился Гордей. Косо взглянул на меня и сказал Наоми на ухо несколько слов. Она окаменела на секунду.
— Сейчас иду! Готовьте охрану.
Натянула мокасины, набросила узкую кожаную курточку на плечи. Лицо ее ничего не выражало, глаза потемнели. От недомогания не осталось и следа.
— Вы со мной, Рон!
Теплая утренняя сырость, речушка, упрятанная под железнодорожным полотном в широкую бетонную трубу, заросли камышей с темными метелками на длинных упругих стеблях... Начиная с этого места рельсы сняты со шпал на двести метров вперед.
Я искоса наблюдал за Наоми, движения ее стали слегка замедленными и казались бы сонными, не будь так точны и выверены. Прошлась вдоль насыпи по темному от натеков мазута гравию, указующе вскинула руку.
— Гордей, ловите! Там, в трубе!
Через пару минут охранники приволокли брыкающуюся девчонку лет тринадцати, круглолицую и курносую, совершенно безобидную на вид.
— Шпи-о-о-нка? — задумчиво протянула Наоми, уставившись ей в глаза.
— Да, ну нет, ну что вы!
— Я — да, я — нет, я — что... — издевательски передразнила ее наш вождь, — Конечно, ты просто слабоумная дурочка. Велели спрятаться подальше, не крутиться под ногами. Нашла место. Веди к папуле с мамулей.
И на не высказанные наши вопросы коротко пояснила:
— Прячут того, кто ценен или дорог. Пользы от нее никакой, значит, за нее боятся родители. С какой стати? Они здесь — важные шишки, правда, девочка?
Девчушка гордо и комично надула щеки.
— Мой папа — староста Преганка!
Наше появление в доме старосты: язвительно улыбающийся Гордей, я, не успевший побриться и оттого похожий на злодея, Наоми, неустанно делающая "страшное лицо", да Пат — дочка старосты, сияющая от удовольствия, в какой значительной компании ей повезло оказаться — произвело должный эффект. Полная тетка — ее мамаша, рухнула в обморок, а отец весь обмяк, тряся седыми длинными усами.
Наоми немедля взяла быка за рога.
— Глупость. Большая глупость. И, зная, какая простушка ваша девка, не укрыть ее надежно — непростительная глупость. Вам, уважаемые, я ничего не сделаю при любом раскладе — вот твердое мое слово. Прошу только: собирайте людей, инструмент... всех кого надо и все что надо. Восстанавливайте пути. Желаю успеха. Срок — до полудня. Когда нет — девочку вашу в одну минуту пополудни бросят в топку паровоза. Живую.
Тишину нарушил жалобный голос Пат:
— Я не выглядывала! Я хорошо спряталась! Она не могла меня увидеть!
— Наделали шороху, хозяйка... — Гордей, сам того не зная, впервые употребил имя, от звука которого в будущем вздрогнут многие, — Они пашут, как черти. Но все ж не поспеют.
Наоми, поднеся козырьком ко лбу руку, смотрела на копошащихся вдоль трассы людей.
— Который час, Рон?
— Без четверти.
— Врете. Дайте сюда ваши часы!
Она запустила пальцы в кармашек моей жилетки, щелкнула крышкой часов.
Молодой Григ Децим, племянник Главного советника Ганы, смущенно топтался рядом, последние дни он не сводил глаз с Наоми, хотя и сознавал тщетность своих надежд.
— Вы, в самом деле, излишне жестоки. Иногда. И... часы доктора неточные, смотрите по моим...
На часах Грига был как раз без четверти полдень, и я тут же подыграл ему:
— Ну, спешит мой хронометр! Я и делаю в уме поправки.
— Один врун — врун. Двое — заговор. Трое... — тут она нахмурилась, — Гордей!
— Четырнадцать ноль пять, — услужливо отозвался тот.
— Гордей! Остановите работы. И гоните всех сюда, сейчас наступит воспитательный момент.
— Вы, народ, слушайте! Опоздали, и мой приговор будет исполнен! — общий стон стал Наоми ответом.
— Гордей, начинайте!
Пат не сопротивлялась, только спросила тихо:
— Что я вам сделала?
— Ничего. — Наоми отвернулась, — Если я не держу слово — меня перестанут воспринимать всерьез.
— Нет такого обещания, которого нельзя было бы дать! И взять обратно. Наоми, разве не лучше отступить от железной логики и тем произвести впечатление гораздо более сильное? — сказал Григ мягко.
Слова мужчины молодого, красивого и хорошо воспитанного часто весьма убедительны для женщины, как бы ни была она раздражена.
— Ладно. Слушайте меня, люди! Хотя бы двое найдутся среди вас, кто согласен умереть вместо Патрисии? Тогда она останется жить.
Мать девочки с воплем рухнула перед нами на колени.
— Меня возьми, меня!
И белобрысый, колченогий юноша с трудом вышел вперед, нервно ломая худые руки.
Наоми смерила его взглядом, выдержала долгую паузу.
— Очень хорошо. Я довольна. Гордей, отпустите девчонку и берите этих двоих.
— Мама, нет!! — Пат упала рядом с матерью, сотрясаясь от рыданий.
— Хватит, — с трудом прохрипела женщина, — Кончай скорее. Но оставь ее, молю!
Наоми пристально вглядывалась по очереди во всех троих и, наконец, остановилась на парне. Он потел и ежился под ее взглядом.
— Скажешь что?
Он замотал головой, стискивая зубы, чтоб не стучали.
— Вот настоящее мужество. От страха чуть жив и все же... Все трое — свободны. Вы довольны мной, Григ?
Второй человек в Гане просиял в ответ.
А Наоми махнула рукой.
— Пусть люди продолжат работу.
И добавила задумчиво:
— Через пару лет никто не вспомнит, что я ее пощадила...
Хромой парнишка обнимал плачущую Пат и, похоже, впервые, объяснялся ей в любви.
Уксусно-кислые физиономии Совета меня позабавили. Наоми расхаживала, заложив руки за спину, по ораторскому помосту и держала речь, негромко и четко выговаривая слова. Я, Пини и Гордей сидели в первом ряду, на местах для почетных гостей. Больше в Гане с нами никого не было. Я и женщины оружия с собой не взяли, а Гордея разоружили при входе — итого четверо "голых королей" против Совета, корпуса полиции и вооруженных сил Протектората. Так порешила Наоми. Отпустив с миром семейство старосты Преганка, велела поставить на рельсы за разрушенным участком дороги дрезину, выбрала из рабочих троих самых тупых и крепких на вид — качать рычаги и мы с ветерком въехали в Гану. И пешочком заявились в резиденцию Совета, где Наоми уже блистала когда-то. Только теперь на нас смотрели с изрядной долей подозрения. Ее, впрочем, это не смутило.
