Послышались шаги. Мейзнер Хайс пришел в себя и теперь приближался к месту бойни.
— Придется сниматься и переходить в другое место? — с досадой спросил он.
— Я не хотела делать больно, Мейз, — виновато произнесла Цая.
— Ничего, — снисходительно сдвинув брови, отозвался Мейзнер. — Ловко ты… я сначала даже не понял, что ты сделала. А потом. Бесы, Цая, это было впечатляюще!
Даниэль нахмурился.
Да уж, ничего не скажешь, — подумал он, присев возле тела убитого Цаей мужчины. Тот было довольно крупным, и на то, чтобы перевернуть его, ушло много сил.
— Что ты делаешь? — нахмурился Мейзнер.
— Он кажется мне знакомым, — покачал головой Даниэль. — Хочу понять, не знаю ли я его.
Цая молча попятилась. Похоже, смотреть в глаза своей жертве ей совершенно не хотелось.
Наконец тело мужчины в коричневых кожаных доспехах оказалось на спине, и Даниэль резко втянул воздух. Лицо и шея мужчины были перепачканы в крови, но ошибки быть не могло. Он знал его.
— Даниэль? — настороженно обратился Мейзнер.
— Солдаты называли его генералом. Неспроста. — Даниэль покачал головой.
— Ты его все-таки встречал? Где?
— В Кроне, — ответил Даниэль. — Он приезжал туда с дипломатической миссией, посещал головное отделение Культа.
Мейзнер округлил глаза.
— Хочешь сказать, это…
— Да, — перебил его Даниэль. — Этого человека зовут Эллард Томпс. Точнее, звали. — Он перевел взгляд на Цаю. — Ты только что убила генерала анкордской армии и правую руку Рериха VII.
* * *
Сонный лес, Карринг
Тридцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Последний день осени выдался уже по-зимнему холодным. Заиндевевшая ночь прочертила границу между будущей жизнью и прошлой. Дышащий морозными облачками рассвет пролил ясность на непреложную истину: Бенедикт Колер и Иммар Алистер вчера покинули деревню Ланкарта и отправились в Леддер.
Этим утром Киллиан проснулся на рассвете, но долго не мог заставить себя встать с постели. В груди ныла какая-то застарелая тяжесть, в голове выстроился холодный прогноз заунывного будущего в деревне некроманта в качестве жалкой подопытной крысы. Киллиан ожидал, что его будет снедать ярость от несправедливости, однако, прислушиваясь к себе, он ничего подобного не ощущал. Внутри него царило сокрушенное смирение, какого он за собой не помнил с того самого дня, как встретил Бенедикта Колера.
Плевать, — подумал он, вспоминая то, как странно преобразилась его жизнь за эту короткую осень. Олсад, казалось, остался так далеко позади, что его легко можно было назвать этапом чьей-то чужой жизни. Но теперь все кончено. Обучение у Бенедикта Колера, по-видимому, не может быть долгосрочным, если ученик не выдерживает планку. А Киллиан… Чего он, в сущности, ждал? Еще когда его свалила болезнь в Сельбруне, стоило понять: ему не видать малагорской операции. Не быть на передовой. И не быть в команде Бенедикта. Разумеется, Колер это отрицал: он обещал, что возьмет его в команду по возвращении из Обители Солнца, но Киллиан достаточно его изучил, чтобы понять: Бенедикт лгал. Лгал, чтобы было проще отвязаться от питающего надежды ученика. Чтобы было проще вызвать у него послушание.
Киллиан не мог перестать обвинять Бенедикта.
Однако по-настоящему горевать ему было стыдно, потому что здесь, в деревне некроманта, похороненной в недрах Сонного леса Карринга, был человек, с которым Бенедикт обошелся куда несправедливее. Вчера, перед самым отъездом Киллиан вновь попытался уговорить Бенедикта взять его с собой и вновь получил отказ. Ренард даже не вышел проводить товарищей в дорогу. Он не показывался им на глаза, укрывшись где-то в глубине деревни, и, судя по всему, не желал слышать, как отъезжает повозка с пленным данталли. Хотя, Киллиан был уверен, что Ренард все слышал. Чуткий слух этого человека наверняка сыграл с ним злую шутку.
Киллиан тоже не решился поговорить с Ренардом вчера вечером. Он отчего-то чувствовал себя виноватым перед ним. И, если бы все трое жрецов уехали в Леддер, ему было бы проще переживать собственные обиды и по-настоящему предаваться им. В компании с Ренардом это было… непозволительно.
Плевать, — вновь лениво повторил про себя Киллиан и повернулся на другой бок в кровати, не желая смотреть в окно на лучи почти зимнего солнца, пробивавшиеся сквозь густой лес.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем дверь в хижину открылась, и внутри послышались шаги. Киллиан попытался затаиться и не показывать, что проснулся. Судя по походке, это был не Ланкарт и не Мелита.
И чего ему приспичило приходить сюда в такую рань? — досадливо подумал Киллиан, внутренне сжимаясь. Видят боги, он не готов был говорить с Ренардом.
— Ты не спишь, — послышался шелестящий голос. И это был не вопрос.
Иди к бесам, — подумал Киллиан, решив не отзываться.
— Дыхание спящего отличается от дыхания бодрствующего, — тихо произнес Ренард Цирон. — А твое напряжение звенит на всю комнату. Ты не спишь.
Киллиан рывком сдернул одеяло и сел на кровати.
— А знаешь, чего не чувствую я? — вспылил он. — Твоего такта! Может, я и не сплю, но с чего ты взял, что можешь врываться сюда в такую рань?
Ренард несколько мгновений стоял молча, затем склонил голову и безошибочно подошел к стулу, который развернул к себе и сел.
— Мог бы спросить разрешения, — буркнул Киллиан.
— С чего такая резкость? — спокойно спросил Ренард. Его тон выбивал из колеи.
— Хм, дай-ка подумать. Может, с того, что мне неприятно чувствовать себя балластом Бенедикта Колера? Это, знаешь ли, не добавляет настроения.
Лицо Ренарда осталось непроницаемым.
— Поэтому я и счел, что могу войти без разрешения. Я в том же положении, разве нет?
Но непохоже, чтобы тебя это задевало, — буркнул про себя Киллиан.
— Не в том же, — возразил он вслух. — Бенедикт, может, зачем-то и решил оставить тебя здесь, но уж точно не в качестве подопытной крысы Ланкарта, это — первое. Ты в команде уже давно и точно в нее вернешься, когда малагорская операция закончится, это — второе. А еще твое тело не подбрасывает тебе сюрпризов в виде странных приступов животного голода и не превращается в хаффруба стараниями некроманта, это — третье. Нет, Ренард, мы не в одинаковом положении. Скройся.
Слепой жрец выслушал его спокойно, не перебивая, а затем еще некоторое время молчал. По-видимому, выполнять последнее указание он не спешил.
— Ты думаешь, он тебя предал? — наконец, прошелестел он.
— Ренард! — простонал Киллиан, закатывая глаза.
— Ответь.
Киллиан вздохнул.
— Было бы очень удобно так считать, — нехотя начал он. — Обвинять Бенедикта Колера во всех бедах — это вообще очень удобно. Вся Арреда так делает. И вся Арреда ходит перед ним на цыпочках. Бенедикт зачем-то решил устроить мне испытание еще в Олсаде. Потом по какой-то причине возился со мной, видимо, решив, что я могу стать его… учеником? Наследником? Кем-то, кого он может перекроить на свой лад, чтобы однажды я продолжил его дело с тем же рвением. По крайней мере, я так думаю, опираясь на то, что он говорил. Но будем честны: я слабак, Ренард. — Киллиан поморщился. — Я не выдержал. Сначала болезнь легких, потом эта треклятая спарэга, потом эксперименты Ланкарта. Я мог бы с пеной у рта заявить, что я спас Бенедикту жизнь, и он обязан дать мне второй шанс, но это было бы глупо и все равно бы не сработало. Я не могу похвастаться ничем таким, чего бы не сделали вы с Иммаром — причем, неоднократно. По факту, я просто… недостоин занимать место в команде. Бенедикт и сам не хотел в это верить какое-то время, но потом вынужден был смириться. Единственная его ошибка в том, что он дал мне эту надежду. А теперь я… Я и сам не знаю, кто я теперь.
Ренард слушал.
— Так что нет, я не могу обвинить его в предательстве, — вздохнул Киллиан. — Ну что? Доволен теперь?
— Харт…
— Только не надо нравоучений, Ренард, я тебя прошу! — простонал Киллиан. — Я прекрасно знаю все, что ты мне можешь сказать. Давай избавим друг друга от необходимости проходить через это.
— Знаешь, а я ведь тебя не перебивал, — напомнил Ренард.
На несколько мгновений воцарилось молчание. Киллиан буравил слепого воина глазами, и тот, казалось, прекрасно это чувствовал, хотя и не подавал виду. Наконец, он решил нарушить напряженную тишину:
— Я не могу сосчитать, сколько раз мы с Иммаром спасали Бенедикту жизнь. И сколько раз он делал для нас то же самое. Ты прав: тут тебе похвастаться нечем. По крайней мере, передо мной.
Киллиан закатил глаза.
— Прекрасно. Давай на том и порешим.
— Я не закончил, — строго перебил Ренард. — Каждый из нас проходил определенные испытания, и провалы у нас тоже были. Мы не иные, Харт. Мы — такие же люди, как и ты. И уж не тебе мне говорить о слабости и дефективности. Я всю жизнь живу под гнетом своей слепоты.
— Ты сейчас очень неумело нарываешься на комплимент, — хмыкнул Киллиан.
— Избавь меня от них, меня от них тошнит, сколько себя помню, — поморщился Ренард. — Я хочу сказать не о том. Каждому из нас Бенедикт дал обещание, что мы останемся в команде, и он его сдержал. Он не разбрасывается такими словами. Это значит, что и обещание, данное тебе, он сдержит.
Киллиан недоверчиво покривился.
— Вот мы оба удивимся, когда я стану первым исключением.
— Ты уверен, что Бенедикт оставил тебя здесь после всего, через что ты прошел, только потому, что разуверился в тебе?
— Да. — В этом у Киллиана сомнений не было.
— Ты ошибаешься.
Повисла тишина.
— Но… почему тогда?
— Ты ему дорог, — кивнул Ренард, как будто это все объясняло. Хотя Киллиан просто не хотел признавать, что это объясняло гораздо больше, чем казалось. — Уж не знаю, что он вбил себе в голову на твой счет, но он действительно прикипел к тебе. Я заметил это еще в Олсаде. И когда мы встретились во Фрэнлине, стоило Иммару бросить какое-то едкое замечание на твой счет, Бенедикт осадил его так, что они еще долго не разговаривали. Я не припомню, чтобы он кого-то так рьяно защищал. И не припомню, чтобы за кого-то так сильно боялся. Пока Ланкарт пытался спасти тебе жизнь, Бенедикт был сам не свой. Казалось, на той койке действительно умирал его родной человек. Сын. Брат. Не просто случайный юноша, которого ему приспичило взять себе в ученики. Только не говори, что не заметил его отеческих чувств к себе! Они звучали бы громче, только если б он озвучил их напрямую. Но Бенедикт — не такой человек. Он этого никогда не скажет.
— Еще минута, и я решу, что он оставил меня в качестве разменной монеты для Ланкарта, чтобы не подвергнуть опасности в Малагории, и другой причины у него не было, — нервно усмехнулся Киллиан.
— В таком случае, еще минута — и ты из обиженного сорванца превратишься в мудрого человека.
Киллиан чуть не поперхнулся собственными словами.
— Но этого… просто не может быть…
— Уверен? — На губах Ренарда показалась странная, едва заметная улыбка.
— Но тогда почему он оставил здесь и тебя?
— Подумай, Харт. Ты же умный мальчик.
Киллиан нахмурился.
— Ты же не хочешь сказать, что я — причина твоего заключения здесь?
Ренард промолчал.
— Да пошел ты к бесам! Ты бы тогда не сидел здесь и не вел со мной беседы о морали и этике! Из-за того, что Бенедикту приспичило, чтобы ты нянчился со мной, ты пропустишь самую громкую операцию Культа! Если б это было так, ты бы меня ненавидел!
Ренард усмехнулся.
— И у меня есть все шансы начать. Если ты не перестанешь вести себя, как напыщенный индюк.
— Ты понятия не имеешь, как выглядят напыщенные индюки, — не удержался от колкости Киллиан.
— Может, и так. Но это выражение тебе сейчас отлично подходит. — Он хлопнул себя по коленям и поднялся со стула. — Вставай. Хватит здесь прохлаждаться.
Вопреки себе, Киллиан встрепенулся и послушно вскочил с кровати.
— Ты говоришь так, будто у нас есть какое-то дело.
— Есть, — кивнул Ренард. — Бенедикт явно хочет, чтобы мы продолжали тренировки. И если для тебя его приказы — пустой звук, то для меня — нет. Я собираюсь их исполнить.
Киллиан недоверчиво приподнял бровь.
— Просто убьешь меня на тренировке, потом скажешь, что я превратился в монстра, а сам последуешь за Бенедиктом? — осторожно спросил он.
— Ради своего же блага не подбрасывай мне таких идей, — усмехнулся Ренард. — Одевайся. И бери оружие. Встречаемся на поляне, где проходила наша первая тренировка, через четверть часа. Не медли.
С этими словами он развернулся и, минуя все встречающиеся на пути препятствия, скрылся из виду. Прошло несколько мгновений, прежде чем Киллиану удалось собраться с мыслями и заставить себя облачиться в форму Красного Культа. Он схватил меч, наскоро умылся перед зеркалом из небольшого таза с водой и всмотрелся в свое отражение. Ярко-желтая радужка глаз при дневном свете выглядела отнюдь не по-человечески. Она пугала его гораздо больше, чем уродливый шрам, появившийся после встречи со спарэгой. Теперь на месте глубокой раны остался лишь грубый розовый рубец, создававший впечатление, что схватка с болотной ведьмой произошла очень давно.
Слишком много воды утекло с тех пор. И когда только успело? — с тоской подумал Киллиан, но не позволил себе поддаться хандре. Каким-то образом благодаря разговору с Ренардом внутри него вновь проснулся боевой дух. Что-то в глубине души отчаянно вопило: ничего еще не кончено!
Киллиан улыбнулся своему отражению и поспешил на поляну, воодушевленный предстоящей тренировкой. В его голове зрел план, который даже он сам пока не мог обрисовать.
На поляне Ренард появился первым, как и ожидалось. Он повернулся, услышав шаги молодого жреца. Стоило ли удивляться его поразительно чуткому слуху? Пожалуй, пора было привыкнуть, но Киллиан до сих пор удивлялся.
В руке Ренард держал меч. Он напряженно прислушивался к ветру, словно пытаясь услышать, готов ли противник сразу начать бой.
— Я еще безоружен, — сказал Киллиан.
Лицо Ренарда отразило легкое недовольство. Он не любил подсказки такого рода, как, впрочем, и любые послабления. Поэтому Киллиан не удивился, когда Ренард буркнул:
— Зря, — и бросился в атаку.
