— Составь список, — кивнул приор. — Сейчас обратись к Братству Помощи, они возьмутся доставить и еду, и всё, что ты посчитаешь нужным.
Лонгин дружелюбно кивнул ему и как ни в чём ни бывало направился к лестнице, но вдруг остановился.
— Ах, да! — спохватился волшебник. — Совсем забыл. Почтенный Маелджи прислал...
Он порылся за пазухой и извлёк оттуда обрывок пергамента.
— Вот, возьми. Впиши вот сюда и сюда имя, рост и вес, хотя бы приблизительно... расположение звёзд... хм... ну, наверное, дату рождения кого-нибудь из твоих пленников, которых ты не боишься потерять. И прикрепи ему на лоб. Пусть кто-нибудь запишет, что произойдёт после... ах, да! Сначала его надо... ну, хотя бы поцарапать.
— А что это? — поинтересовался приор.
— А, это очень старое заклинание, его придумали задолго до того, как в святые земли пришли лельфы. Оно должно усилить последнее из пережитых человеком ощущений... Его применяли, чтобы насладиться музыкой или распознать, нет ли в еде яда... Но оно же может усилить и боль... Я не очень уверен в расчётах... Если мы ошибаемся, может остановиться сердце... поэтому испытай его на том, о ком не будешь жалеть. Я бы остался и попробовал откорректировать... но мне попросту некогда... если мы не поторопимся, эти юные сапожники увеличат Серую пустошь вдвое своими стараниями.
Врени посторонилась, стараясь сделаться незаметной. С её ростом это было не так-то просто. От доброжелательной беседы мага и приора просто мутило. "Ненужные пленники"! Повернись судьба иначе — и она могла бы оказаться среди этих самых ненужных пленников и на ней могли бы испытывать заморские чёрные чары. Волшебник пришёл мимо неё, даже не замечая. Это было на него похоже, он так же вёл себя и в Раноге, и на встречах: не видел никого и ничего, если это не входило в круг его интересов.
А вот приор таким не был. Врени даже ощутила к нему что-то вроде признательности, когда монах, проводив волшебника, повернулся к ней и участливо спросил:
— Тебя что-то расстроило, дочь моя?
— Отстали бы вы от меня... отец, — грубо ответила она. — Вам мало, что под вашу дудку все пляшут? Теперь ещё и этот. Не знаю, чем вы его купили и для чего, но со мной такое не пройдёт.
— Я ничем его не покупал, — как будто даже удивился приор, — я никого не покупаю. Я предлагаю людям то, в чём они нуждаются, и прошу их помочь в ответ, только и всего.
— Мне ничего не надо, кроме свободы, — уныло сказала цирюльница.
— Свободы травить клопов, ночевать на грязной соломе вперемешку с крысами? — поддел её приор.
— Да! — огрызнулась Врени. — Не надо, монах. Не играй словами. Ты хитрый, я знаю. Ты кого угодно обманешь и я тебе ни на медяк не верю.
— Но я никого не обманывал, дочь моя.
— Не юли... те, отец. Я кое-что знаю ведь и о вас тоже. Зачем вы велели моим братьям избить бедолагу Полди? Он готов отдать за вас жизнь, а вы его предали. И вам ведь не стыдно смотреть ему в глаза.
— Отдать жизнь, — вздохнул приор. Он вдруг показался Врени страшно усталым... и старым. — Отдать жизнь... В юности мы думаем, что сделаем это, шагнув навстречу вражеской стреле... А в старости понимаем, что отдаём жизнь, посвящая каждое её мгновение выбранному делу.
— Если под стрелу успел выскочить другой дурак, — вставила Врени. Приор засмеялся.
— У меня есть немного времени. Пойдём, найдём брата Полди.
— Зачем? — подозрительно спросила цирюльница.
— Пойдём, дочь моя, — настаивал приор. — Ты ведь хотела... справедливости.
— Уже не хочу, — мрачно буркнула Врени, послушно следуя за приором.
Они нашли брата Полди во дворе. Он стоял позади небольшого садика, у самого обрыва, которым заканчивался двор, и смотрел вниз, на реку. Услышав шаги, обернулся с вежливой улыбкой, которая стала шире и искренней, когда он разглядел тех, кто к нему подошёл.
— Отец Наркис! Врени! — сказал он. — Смотрите... Разве не прекрасно то, что сотворено Создателем?
Врени равнодушно мазнула взглядом по утопающей в осеннем золоте долине.
— Все Его творения прекрасны, — согласился приор. — Я помню, ты и в монастыре уходил и вот так вот любовался дикими местами.
Полди ответил почти что детской улыбкой.
— Мир велик и прекрасен, отец. И горы, и реки, и люди...
Врени вытаращилась на него как на невиданное чудо.
Там, в подвалах оставшегося за их спинами дома, люди стонали от нестерпимой боли. Стоящий рядом с ним человек их допрашивал. Враг его побери, этого святошу недавно ещё хотели жестоко убить! Люди — прекрасны?! Она не ослышалась?!
— Врени так не считает, — кивнул на неё приор с улыбкой.
Цирюльница внутренне ощетинилась. Брат Полди тоже кивнул.
— Она много общалась с дурными сторонами мира и уже не может видеть хорошие, — пояснил монах своему приору.
— Я не могу?! — взвилась цирюльница. — Я не могу видеть?! Да ты спятил, монах! Ты слеп, а я не могу видеть?!
— Врени, пожалуйста, — терпеливо произнёс брат Полди. — Позволь себе увидеть...
— Замолчи! — рявкнула цирюльница. — С меня хватит твоих проповедей! Да чтоб ты знал — всё, во что ты веришь — это обман! Сплошное надувательство!
Полди удивлённо заморгал.
— Что стряслось? — обеспокоенно спросил он. — Тебя кто-то обидел?
Врени взвыла.
— Да ничего не стряслось, ты, недотёпа! Меня никто не обижал. Ты, ты, балбес, обманут! Вот этим своим "отцом" обманут! Да другой на твоём месте молился бы сиротой остаться с таким "папашей"!
— Отец Наркис, что-то случилось? — ещё больше заволновался брат Полди.
— Как же вы мне оба надоели, со своим лицемерием и глупостью! — выкрикнула Врени, но вдруг увидела, что в глазах монаха стоят слёзы. — Извини.
— Прости её, — наконец заговорил приор. — Она полна беспокойства и тревоги за тебя.
Цирюльница заскрежетала зубами.
— О чём Врени говорила, отец Наркис?
Приор вздохнул. Врени даже показалось, что он совершенно не лицемерит. Просто немолодой усталый человек, которому предстоит нелёгкий разговор. Она потрясла головой, чтобы наваждение пропало.
— Врени очень рассердилась, когда узнала, что разбойники, напавшие на тебя перед вашей встречей, сделал это по моему приказу, — спокойно пояснил приор.
Брат Полди застыл в крайнем изумлении. Его лицо дрогнуло...
— Зачем? — тихо спросил он.
— Мне пришлось поручить тебе дело, которое могло оказаться непосильной ношей, — проникновенно ответил приор. — Я боялся, что ты сломаешься, не выдержав тяжести того, что на тебя возложено. Это был жестокий, но вынужденный шаг. Если бы ты сломался в начале пути... Я мог бы ещё всё исправить. Но я не мог бы тогда рискнуть тобой так спокойно, как я сделал, зная, что ты не подведёшь, не предашь и не свернёшь с пути.
Врени заскрежетала зубами. Проклятый приор представлял своё предательство чуть ли не как честь для несчастного монаха!
— И если бы я... сломался? — уточнил Полди.
— Я приказал позаботиться о тебе, — ответил приор. — Я не собирался причинить тебе вред, но был только один способ убедиться, выдержишь ли ты все опасности и тяготы, которые тебе предстояли.
— Я понимаю, отец, — тихо сказал монах.
— И ты ему веришь?! — встряхнула его Врени. — Опомнись! В этой истории правда одно — он ради своих тайн и интриг приказал тебя изувечить! Сколько я намаялась, чтобы тебя вылечить! Ладно раны, тебя ж трясло днём и ночью, ты перепугался до беспамятства! Это, по-твоему, можно простить?!
Брат Полди вежливо высвободился. В его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки.
— Если бы он этого не сделал, я бы не познакомился с тобой.
Врени аж задохнулась от злости.
— Понимаю, я был скорее обузой...
— Заткнись, — оборвала его цирюльница. — Нечего тут. Ты не был обузой. Не болтай глупостей, будь добр. Я тебе о том, что твой замечательный духовный отец приказал избить тебя ни за что ни про что.
— Я тебя понял, — терпеливо ответил монах.
— И всё?!
— Врени, пожалуйста. Ты же можешь понять. Отец Наркис может потребовать мою жизнь — и я буду счастлив отдать её.
— А в старости ты поймёшь, что отдавал её каждое мгновение, — издевательски процитировала приора Врени.
— Мне всё равно, лишь бы моя жизнь служила бы вере, — отозвался монах.
Врени махнула рукой и отвернулась, собираясь идти прочь. Её удержал приор.
— Что? — хмуро спросила цирюльница. — Тебе непременно надо, чтобы я сказала: "Ах, как же вы были правы, отец"?!
— Нет, дочь моя, — мягко ответил приор. — Я только хотел сказать тебе, что в этом нет ни лицемерия, ни обмана. Брат Полди отдаёт себя и свою жизнь по собственной воле, а не потому, что я его перехитрил. Я ни от кого не прошу больше, чем он может дать.
— Тогда, может, отпустите меня?! — предложила Врени. — Я устала. Я до смерти устала. Я не телохранитель. Я привыкла жить сама по себе. Я не хочу лечить запытанных вами людей, которые всё равно умрут.
— Но они пришли убить нас, — напомнил приор. — И тебя тоже.
— Мне плевать. Убейте их, я не против. Но лечить тех, кого завтра убьют, лечить кого пытают... Мне противно.
— Почему убьют? — удивился приор. — Если они раскаются, я первый буду просить оставить им жизни.
— И ты им поверишь?!
— Я готов рискнуть, если это поможет спасению человеческой души, — ответил приор.
Врени сплюнула.
— Добренький!
— Но я не держу тебя, дочь моя, — продолжал приор. Врени уставилась на него в немом изумлении. — Если хочешь, я поговорю с её милостью, кажется, это она запретила тебе покидать город?.. Я освобождаю тебя от исполнения задания. Ты справилась лучше, чем я мог надеяться. Что ещё?.. Тебе, кажется, не заплатили? Хорошо, я заплачу тебе столько, чтобы ты ни в чём не нуждалась...
— Ты меня не купишь! — вскипела Врени.
— Не хочешь, уходи без денег, — отступил приор и цирюльница окончательно смешалась. — Ты честно и верно служила, твоя смекалка спасла наши жизни. Я надеялся, что смогу попросить тебя о помощи ещё не раз, но, раз тебе это противно...
— Не играй словами!
— Умолкаю, — в защитном жесте поднял руки приор. — Одним словом, ты свободна.
Врени растерянно отступила.
— Но старик Клеменс... он ждёт меня...
— Я ему объясню.
— Он не справится один...
— Ничего, постарается.
— Но Марила...
— Я попрошу Вира поговорить с её братом.
— Но её милость...
— Я же сказал, с ней я тоже поговорю.
— А... — растерялась Врени.
— Ты свободна, — повторил приор.
Врени сделал ещё один шаг назад. Желанная свобода была так близко... но почему-то имела противный привкус. Как будто её столкнули с этого обрыва... как те крестьяне, которые хотели проверить, умеет ли она летать... а она не умеет. Цирюльница повернулась к брату Полди.
— Я буду вспоминать тебя, — серьёзно произнёс монах.
— Только не в молитвах, — попросила Врени, улыбаясь одними губами. На душе было паршиво. — Прощай!
— До встречи, — мягко поправил брат Полди.
Этого Врени вынести уже не могла. Она отвернулась и опрометью бросилась через двор.
Нора пребывала в смятении. Она долго спала и сны её были ужасны, а, когда проснулась, ей доложили, что "снова пришёл муж волшебницы" и он "просит уделить ему время". Баронесса прикинула, что может иметь в виду под этой вежливой формулой её наставник, наскоро оделась и побежала в таблиний. Встреча с волшебником была не самой приятной. Он проверил её знания в логике и остался не удовлетворён.
- Вы никогда не постигнете магии, ваша милость, если не будете отличать "все" и "некоторые"! Как вы собираетесь править Тафелоном, если не можете сделать простейший логический вывод?!
- Но я делала...
- Да?! Вы считаете, если некоторые мыши белые и некоторые белые существа ядовиты, то некоторые мыши могут быть ядовиты?! Вы ведь так сказали!
- Но... некоторые... может быть... так безопасней...
- Нет, нет и нет! Когда мы говорим "некоторые" в двух предложениях подряд, мы вообще не можем сделать никаких выводов, понятно?!
- Да, учитель...
- Это не потому, что я учитель, а потому что логика — логика этого не позволяет! Вы слышите, ваша милость?! Логика! Запомните, если вы не будете понимать законов логики, вас однажды так же вывернет наизнанку, как того сапожника!
Разнеся её знания в пух и прах и посулив проверить при следующей встрече, Лонгин умчался куда-то в глубины дома, оставив молодую баронессу приходить в себя. Ей предстояло принять решение — или бросить занятия магией или освоить эту проклятую логику. Ещё неизвестно, что хуже.
Размышляя обо всём этом, Нора шла по крылу, в котором располагались господские покои, как вдруг дверь в её собственные открылась, оттуда высунулась взлохмаченная голова её мужа. Клос что-то прокричал вслед торопящемуся слуге.
Прежде чем баронесса успела понять, что происходит, как Клос убрался в её комнаты и захлопнул дверь. Нора помедлила и вошла туда.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, застав своего собственного мужа в своих покоях, причём успевшего раздеться до тонкой нательной сорочки.
— Хороший вопрос, — усмехнулся Клос. — Что я делаю в спальне своей жены?
— Днём, — ляпнула Нора и покраснела, чувствуя себя очень глупо.
Вообще-то в том, что Клос ночует в её комнате, была заслуга Веймы и её... странного чувства юмора. Мужу баронессы выделили третью хорошую кровать (первые две достались Норе и Вейме с Виром), но вот просторной комнаты не нашлось, и в покоях рыцаря Клоса, кроме кровати, едва помещался сундук с его одеждой. Доспехи и оружие разместили в общей оружейной на первом этаже. Клос, не привыкший к такому обращению, жаловаться не стал, селиться в доме отца посчитал унизительным, но целыми днями то пропадал неизвестно где, то слонялся без дела по дому, а сюда приходил только спать.
— Меня поймал за рукав Вир, — пояснил рыцарь и показал жене порванную рубашку. — Сказал, что не мешало бы потренироваться перед поединком с графом цур Дитлином. Я еле вырвался переодеться.
Клос коротко хохотнул.
— У Вира и силища! Я думал, он мне руку оторвёт!
— Он может, — согласилась Нора. Она вдруг подумала, что впервые оказалась наедине с собственным мужем. Вернее, впервые оказалась рядом с ним при свете дня. Обычно всегда вокруг толпились люди. Слуги, кнехты, Вейма... А сейчас они все были где-то далеко. Здесь оставались только они двое. Муж и жена. Это было... странно.
Дверь отворилась, вошёл слуга, который с поклоном принёс одежду своего господина — попроще, покрепче, чем то, в чём Клос расхаживал с утра.
— Пшёл вон! — рявкнул на него рыцарь, отбирая одежду.
Нора подняла брови. Прошлой ночью Липп говорил ей, что в Хларии знатные люди вовсе не одеваются сами — для каждой вещи есть свой слуга и все стоят, почтительно ожидая, чтобы подать, повязать, закрепить, зашнуровать именно свой предмет туалета. А господин или госпожа стоит как истукан и терпит всё, что с ним делают слуги. Липп тогда много болтал, пытаясь развлечь или рассмешить замученную страшными картинами магического боя баронессу. Но этот рассказ и правда её позабавил. А в Тафелоне бывало по-всякому, но уж шнуровку на себе никто из знати не затягивал.
