— Прости.
— Я ведь любил тебя. Я, черт возьми, влюбился, как идиот!
— Эрик...
— А ты играла... Все время, Полина? Все время, что мы были вместе, ты играла?
— Я не играла! — выкрикнула я. Почти уже не контролировала себя и сама готова была броситься на него с кулаками, чтобы он перестал говорить. Мне же больно! Ему тоже. И с каждой секундой все больнее... — Не говори так.
— А как... что мне сказать?
— Не знаю.
Слезы уже не было сил сдерживать, и они покатились крупными каплями — по щекам, затем на пижаму и на ковер. Падали, путаясь в высоком ворсе. Слезы — всего лишь вода. Соленая вода, не больше.
Я не видела, как он подошел. Просто оказался рядом. И обнял. А я разрыдалась, как маленькая. С ним я всегда чувствовала себя маленькой, а он защищал меня, заботился. Давно. Но словно вчера.
— Не плачь, — прошептал Эрик и прижал меня к себе сильнее. И я вжалась в него. Хотелось раствориться, стать его частью. Органом, без которого он не смог бы жить, дышать. — Не могу смотреть, как ты плачешь из-за меня. Маленькая моя, пророчица...
Я цеплялась пальцами за его майку и хотела добраться до кожи. Добралась. Она была теплой и пахла солнцем, а еще немного гелем для душа — тем самым, что я берегла и пользовалась, лишь когда становилось совсем невмоготу. И вот Эрик вернулся и наверняка полпузырька вылил... Хотя какая разница? Он же вернулся. И будет здесь. Со мной?
— Я слишком спешил, да? — Он осторожно отстранил меня и вытер слезы со щек. — Было мало времени, и я спешил. Боялся не успеть. Оступился как-то, верно? Что-то сделал не так? Слишком напирал?
Я замотала головой и снова его обняла. Как хорошо... вот так... с ним.
— А ты родила мне сына, — продолжал он, и в голосе послышалась нежность. — Подумать только, сына! Наследника! Я и мечтать о таком не смел.
— Ты не злишься? — спросила я и замерла в ожидании ответа. Сердце гулко билось. Мое? Его?
— Шутишь? — Эрик погладил меня по волосам. — Я счастлив.
— Я рада, что ты вернулся, — прошептала я и закрыла глаза.
— А я рад, что ты рада, — улыбнулся он. — Только вот... правда, устал. А тут новостей столько, что боюсь, не смогу сразу все усвоить. Да и тебе нужно выспаться.
— Да, конечно. — Я нехотя отпустила его и вытерла остатки слез. — Извини.
— Отдохни, а я лягу в гостевой. Пока еще ты тут хозяйка, — пошутил он.
Пошутил. Не смешно совершенно.
В гостевой? Но... почему? Я же небольшая совсем, а кровать огромная. И только что он меня называл своей пророчицей, обнимал так, словно... Или нет? Может, мне просто хотелось так думать?
Эрик собрал игрушки в корзину и подержал немного резинового кота из 'Шрека', которого Алан очень любил. Смотрел на него, улыбался и, кажется, действительно был рад, что у него есть сын.
А потом вдруг встрепенулся, наверное, вспомнил обо мне. Уложил в кровать, подоткнул одеяло. Несколько секунд смотрел странно, словно собирался что-то сказать — что-то важное — но потом передумал. Поцеловал в лоб, поднялся и, погасив свет, молча вышел.
Я осталась одна.
Слушала, как стучит сердце в груди и как шелестят листья старой ивы за окном. Свежестью потянуло, наверное, пойдет дождь...
Я лежала.
А Эрик был где-то там, за стеной, в соседней комнате. Вернее, в одной из. Со мной остаться не захотел. Все еще обижен? Не любит больше?
Не любил?..
Нет, любил, сам же сказал. А сейчас? Все прошло? Или нет? И как узнать? Я ведь не умею читать мысли!
А сердце билось все сильнее. И в груди ворочалось что-то — горячее, тяжелое. Неутомимое. Знать бы что...
И я поняла, что не усну. Буду лежать, смотреть в потолок, думать. Нафантазирую плохого, накручу себя — умею же. Нужно с кем-то поговорить. С кем-то близким, кто прямо скажет, даст совет. Остудит.
Я решительно отбросила одеяло и взяла телефон. Две пары гудков и сонное 'Алло'.
— Ты дома? — спросила я резко, без приветствий. — Или с Никой?
— Дома...
— Я приеду сейчас.
И отключилась. Положила телефон на тумбочку, встала. Сжала кулаки, стараясь успокоиться.
Эрик вернулся. Я уже не правительница. Не скади — впрочем, скади я никогда не была. Больше не атли — давно. И не буду, наверное.
Кто я? И что со мной будет? С сыном? Он же... Нет, Эрик не заберет, но все же. Он сказал, я пока здесь хозяйка. Но завтра не буду, завтра я снова буду никем...
И нужно подумать, что делать дальше. Эрик чужой. Я бы хотела, конечно, чтобы все было, как раньше, но это, увы, зависит не только от меня. Похоже, у него все перегорело. Остались воспоминания и благодарность — за сына. Эрик сказал 'любил', но это совсем не то, что 'люблю'.
Получается, все закончилось, прошло.
Но я не слабачка — справлюсь. Просто нужен друг. Сегодня. Завтра. Пока не встану на ноги, не одолею эту разъедающую душу тоску. Хорошо, что у меня есть Глеб.
Я быстро оделась и вызвала такси. Перед тем, как покинуть спальню, сняла амулет Эрика и положила его на прикроватную тумбочку. Я больше не чувствовала, что имею право его носить.
Когда вышла на крыльцо, ветер уже швырялся дождем — еще не в полную силу, разминаясь. В небе сверкнула молния, разделив его на две части.
Мне полегчало. Наверное, часть меня навсегда останется атли и будет радоваться дождю.
И я вспомнила, как Влад просил меня вернуться. А ведь теперь я могу. Просто жить, переложить бремя ответственности на плечи того, кто привык ее нести, принять заботу.
Вернуть себя прежнюю. Пророчицу. Девушку с миссией предупреждать племя об опасности.
Только вот...
Куда я дену мать наследника скади? Ту, что всем сердцем привязалась к Робу и Тамаре, тарахтушке Эле, меланхоличной Даше? К хранящему вековые тайны дому скади? Куда я дену ту, что полюбила этот дом всем сердцем?
Полюбила его хозяина...
Глава 29. Свет в конце тоннеля
Мы с Глебом говорили до рассвета. Больше он говорил, как ни странно. О Нике. О том, какая она необыкновенная, и как ему с ней повезло. У нее теперь есть клан, и не придется больше бояться, что охотники используют ее. Что предводитель этого клана сильный и справедливый, заботится о тех, кто изъявил желание жить под его крылом. И вроде даже не против, что они с Глебом... Хотя Глеб не может знать точно.
А потом я уснула, нет, вырубилась. Наверное, оно и к лучшему. Сны не снились, но и отдохнула плохо. Проснулась после обеда одурманенная усталостью. Глеба рядом не было — то ли спустился завтракать, то ли уехал к своей Нике. А я тихо радовалась ѓ— хоть кто-то из нас, наконец, счастлив...
В коридоре я наткнулась на Влада и радости поубавилось. Закон подлости во всей красе! Он мило улыбнулся и поздоровался.
— Давно тут?
— Я тут ночевала...
Смотреть в пол гораздо проще, чем в глаза. Но я привыкла в глаза — за время правления. Не пристало правительнице бояться взглядов.
— Ну да, конечно, — кивнул он. А потом подмигнул: — Идем, покажу кое-что.
И пока я не успела возразить, схватил за руку и куда-то потащил. Вернее, не куда-то. К моей двери. Вернее, уже не моей — бывшей. Интересно, чья это теперь комната?
Влад распахнул дверь. Похоже, ничья... И ничего внутри не изменилось. Как было все... Кровать, комод, драцена. Ковер все тот же, светлый, мягкий. Запах полироли — как специально. Балконная дверь открыта, и занавеска колышется.
Я часто бывала у атли после возвращения, но в эту комнату не заходила. Боялась. Воспоминаний, от которых могло быть больно. Ненужных волнений. Слабости, ведь не могла ее себе позволить. Правительницы не имеют право на слабость.
Но я больше не правительница. Я — просто я.
А Влад уже внутри, смотрит испытывающе. И я шагаю за ним, словно в прошлое окунаюсь. Не холодно. Не больно. Странно. И волнительно.
— Все еще твоя, — произнес он с какой-то особенной интонацией. И я почти поняла, что это значит...
Действительно, моя. Даже вещи — я ведь не все их забрала, когда съезжала — лежали на своих местах. Фото на комоде — Глеб, Рита, а также общее — всех атли. На нем улыбался Кирилл, а Филипп хмурился. Оля с Линой на диване. Рита позади, руки им на плечи опустила и смотрит в камеру распахнутыми глазами. Мы с Глебом на полу у камина. А в центре — Влад обнимает Ларису, и та, как всегда, безупречно выглядит.
Прошлое, которое не вернуть. И которое все еще живет здесь.
— И вот они тоже тебя ждут. — Влад аккуратно подтолкнул меня к окну.
Последняя капля. Залпы орудий стихли. Передышка? Перемирие? Мне все равно. Я смотрела и не верила глазам.
— Я же их...
— Выбросила, — кивнул он. — Не очень люблю копаться в мусоре, но их не мог не спасти. Ты их любила.
— Не стоило... — ответила я, не сводя взгляда с давно утерянной коллекции совят. Сидят тут, таращатся глазищами. Словно ничего не произошло. И я с ними будто в прошлое нырнула...
— Возвращайся, Поля.
Голос Влада звучит мягко, убаюкивающе. Знаю, что нельзя его слушать, поддаваться, но стою, как загипнотизированная, и смотрю на своих плюшевых питомцев. В конце концов, что у меня осталось, кроме прошлого?
Но все равно отрицательно качаю головой. Наверное, по привычке.
— Все свои шансы я давно использовал? — В его голосе чувствуется горечь, но злобы нет. Надежда есть, но не злость.
Киваю. Снова по инерции.
— Знаю, что использовал. Но атли — нет. Возвращайся.
— Ты такой настойчивый сегодня...
Я шагнула к подоконнику и дотронулась до одного из совят — темного, с ярко-желтыми глазами. Хотелось проверить, что это не мираж. Что все по-настоящему. Плюш откликнулся мягкой прохладой.
— Сегодня боги мне улыбаются.
И я поняла. Слишком поздно, как всегда. Магия рассеялась, и совята больше не манили.
— Даша, ну конечно...
— Даша тут ни причем. Хотя она волнуется... О тебе тоже. — Влад снова приблизился. Положил руку на плечо. И зачем он постоянно так близко подходит? Раздражает ведь! Думать не мешает здраво. — Но ты и сама все понимаешь, верно? Поэтому и пришла сюда ночью. Не все перегорело...
— Я пришла к Глебу, — возразила я. — Разве моя вина в том, что он здесь живет?
— Можешь и дальше обманывать меня, себя, весь мир. Но ты пришла именно сюда. В мой дом. К атли.
— Я не атли, Влад, и хватит изводить себя пустыми надеждами. Знаешь, мне гораздо комфортнее жить одной, когда никто не достает постоянным давлением на чувство долга.
— Да мне, по сути, плевать, по какой причине ты вернешься, Полина. Главное, вернись!
— И ты решил пустить в ход тяжелую артиллерию? — Я криво улыбнулась. — Сделав акцент на чувствах, которых нет?
— А их нет?
Зеленые глаза сверкали превосходством. Словесные баталии я никогда не выигрывала, и Влад понимал, что на поприще дипломатии он сильнее. Я всегда была слишком прямолинейной. Говорила правду в глаза, даже горькую. Мне не хватало гибкости, чтобы стать по-настоящему одной из них. Хищной. Наверное, внутри я все еще оставалась человеком, который никогда не сможет принять некоторые законы. Примириться с несправедливостью. И простить предательство лишь потому, что вождю разрешено предавать...
Но в словесных перепалках я все еще проигрывала. Поэтому молчала и ждала, что же Влад еще скажет. И он был готов сказать, да. Всю ночь, наверное, готовился...
— Я не буду прятаться от тебя, Полина, — произнес он тихо, тем самым тоном, который еще не танк, но уже в состоянии переехать. — Мне было тяжело... тебя понять. Наверное, я так и не понял до конца, но это мелочи. Ты дорога мне. И то, что у нас было, непросто стереть. Это, как тату — или навсегда, или шрамы. Зачем менять красоту на боль?
— Красоту? — Даже глаза на него подняла в праведном гневе. — Как по мне, только боль и была.
— Была, — кивнул. — Но не только. Иначе бы ты...
— Хватит! Перестань.
Не могла это слушать, поэтому отошла. Ближе к балконной двери, там воздух свежий. Тучи затянули небо, тянуло прохладой. И земля пропиталась влагой.
— Я не прошу тебя вернуться ко мне.
Влад шагнул следом, обхватил меня за плечи и развернул к себе. Добивает. Добивает же! И где бы взять сил? Их нет. И желания тоже. Ночью я все потеряла. Снова. Дом, любимого. Сына? Нет, сын еще есть. И друзья. Нужно думать об этом. Скади никогда твоими не были, Полина. Никогда...
В иллюзии так легко поверить, когда они дарят семью. А ведь я хищная, мне нельзя без семьи. Странно, что только сейчас я поняла это.
— Вернись в атли... — И голос уже близко. Слишком близко. Я даже могу почувствовать щекой тепло дыхания. И запахи стали резче, насыщеннее. Мускат, сандал, ваниль...
— Я... Не уверена, что сейчас в состоянии что-то решать.
— Так сделай то, что всегда делала в трудный момент: позволь решить мне. Переложи ответственность на мои плечи, чтобы потом было кого винить. Так ведь проще. Тебе всегда было так проще, Полина.
— Отличный способ вернуть утраченное! — послышался злой голос со стороны двери. — Браво! Пожалуй, возьму на вооружение.
Меня словно кипятком ошпарили, так быстро я отскочила в сторону. Только вот поздно уже — во взгляде Эрика не было и капли нежности. Только ярость.
Впрочем, на меня он вообще не смотрел. Сначала. А когда посмотрел, я почувствовала себя совсем плохо.
— Стейнмод, у меня складывается ощущение 'дежа вю', — невозмутимо произнес Влад и, кажется, ни капли не смутился.
— Я искал тебя, — сказал Эрик уже мне.
— Ну, вот и нашел... — вырвалось у меня.
Прозвучало, как издевка. А я ведь не хотела. Все, чего хотела — просто переночевать с Глебом. Поговорить. Поговорила, называется.
— Рад, что ты в порядке, — язвительно продолжил Эрик, и его прозрачные глаза, казалось, могли в тот момент заморозить весь город.
Я, Влад, моя бывшая комната. И Эрик. Отличный способ все исправить, Полина!
Впрочем, разве есть еще, что исправлять? Все разрушено... А я слишком устала и строить не умею.
Но кое-что я умела хорошо. Убегать. От серьезных разговоров, сильных и опасных эмоций, ненужных разборок. Вот и сейчас сбежала. Недалеко — на балкон. На свежий воздух, потому что для нас троих в той комнате кислорода не осталось.
Хотя Эрик наверняка уже ушел. Увидел все, что хотел, сделал выводы. Для этого необязательно читать мысли. Я закрыла глаза, стараясь не расплакаться от обиды.
Теплые ладони легли мне на плечи. И показалось, если Влад сейчас хоть слово скажет, я его ударю. Не сдержусь. Он не виноват, но все же...
И зачем я только сюда приехала?!
А потом что-то изменилось. Что-то незаметное на первый взгляд, но...
Запах! И ветер щеки уже не обдувает. Влажность из воздуха испарилась.
Я открыла глаза. Синий. Занавеска и обои. Кровать.
— Сначала я искал тебя здесь, — мрачно сказал Эрик. — Потом в квартире Глеба. А когда не нашел... Не хотелось думать, что ты у атли.
Я повернулась к нему. Все еще хмурится, но уже не зол. Печальный только или усталый. Наверное, так толком и не отдохнул.
— Искал? — Я ничего не понимала. Он же злился только что, а теперь... мы здесь. — Зачем?
