Мы поднялись в лифте до последнего этажа шестого уровня, а затем, по металической лестнице, поднялись на три этажа выше, где пройдя длинным, тоже полностью металическим, гулким коридором, к огромным двойным воротам. Когда эти ворота повинуясь жесту Притория отворились, мы вошли в небольшой тамбур, Который закрывали самые настоящие, броне плиты. Когда эти монстры со страшным гулом, стали разьезжаться в стороны, и я смог оценить их толщину, которая было по самым скромным прикидкам, не меньше метра, голубоватого, блестящего металла, в моей голове, прозвенел первый, еще слабый звоночек. Не уж то, для охраны пары тройки сотен заключенных, нужна такая силища? Странно. как-то нецелесообразно, и очень не свойственно строителям дома. А уж я за время жизни тут, успел не раз убедиться, здесь в доме, ничего не бывает просто так. Все имеет смысл, и свое очень обоснованное предназначение.
И вот, когда эти броневые плиты, с тихим щелчком захлопнулись у нас за спиной, я почему-то вспомнил, старый, американский фильм, звездные войны. где-то там в одной из серий , я видел нечто подобное.
И действительно, эти дверки, больше подходящие какому нибудь звездному супер крейсеру, несмог бы разрушить наверное даже ядерный заряд, не то что, месная, безоружная гопота. Оказавшись еще в одном переходном тамбуре, мы коротко попрощались с Приторием, после чего, четверо из дежурной смены, незнакомых патрульных, проводили меня в тот самый, изгвазданный, пластиковый, чуть закругляющийся по концам коридор, откуда и началась, одна из самых черных страниц моей жизни в доме.
Стоит упомянуть, что Качан, Местный глава, со времени моего назначения, больше ни разу не беспокоил меня. И только в очень крайнем случае, присылал, очередного нарочного, за тем, или иным товаром.
Ребята мои, навещали меня почти каждую неделю, после той памятной встречи, когда примерно через неделю после моего коронования, в мой модуль тихонько поскреблись, а затем, синеглазка Валька Синицына, осторожно просунв голову, сказала:
— Алекс! Тебя там патрульные вызывают! Их очень много! Человек двадцать! Просили срочно!
Тогда спустившись вниз, в недоумении, я, по длинному коридору вышел к решетке тамбура, где был встречен целой толпой патрульных. Честно говоря, было очень здорово увидеть вновь моих бывших сослуживцев, и когда они раскрыв решетку, втащили меня в переходник, а затем едва не задушили в дружеских объятьях, на сердце стало, как-то вдруг тепло и радостно. Не забыли таки! Не бросили!
В глазах Романа, Лукьяна,Клима и других ребят, блестели слезы, и хлопая меня по спине и плечам, эти только что вышедшие из больничных капсул, патрульные, не переставая, благодарили меня, за девчонок, а Лукьян, так вообще просто молча показав мне большеой палец, подмигнул, что для нас было самой лучшей оценкой в его классе. Мы долго еще беседовали, с ребятами, которые все распрашивали меня о подробностях той операции. И слушая качали головами, мол, хитрец Ал! А мы вот так опростоволосились! В ответ, Лукьян коротко поведал мне их историю, о попытке вызволить несчастных девчонок. Из которой я понял, что ребята просто понадеялись на некий, внегласный договор, заключенный века назад, по которому, ни патрульный не может навредить черному, ни соответственно, ребята Леона, не должны нападать на патрульных. Однако, в этом случае, договор почему-то не сработал. Видно слишком многое было на кону у Леона. И видно слишком строг был приказ, вот наших ребят и пошинковали диструкторами. как-только живы остались, не пойму. Наверное все-таки работали их не на поражение, иначе, врядли кто из них уцелел бы.
Я так же рассказал, этим моим, бывшим сотрудничкам, о том как здесь обстоят дела с доставляемым товаром, рассказал и о Вальке, и о готовности платить натурой, за какие-то яблочки. На что они, долго возмущались, а затем, после не продолжительного совещания, постановили удвоить доставку зелени на этот уровень, и вторую часть предложили мне раздавать самому, как я посчитаю нужным.
— А если кто из боссов начнет, кипешевать, приглашай их к нам сюда! Сердито прорычал Клим. — Мы им быстро объясним, как дела надо делать!
Я был очень доволен таким предложением, поскольку, доверять распределение, всего что будут приносить ребята сверх обычного, тем жирным харям, означало, тоже, что доверить волкам, пасти овец. Эти барбосы, снова честно поделят все меж собой, и будут кормить этим своих путан, за известные услуги.
Прощаясь, мой наставник и лучший друг Ромка, крепко обняв меня, сказал:
— Спасибо тебе за Динару! Она все рассказала мне! Так что если бы не ты! Их бы врядли кто уже увидел живыми! И чуть помедлив, оглянувшись на уходивших уже ребят, добавил: — Ты это ... ! Мы сдесь кое-что выяснили! Короче, тебя скоро начнет пресовать сам Леон! А у него здесь полно своих людей! Так что Ал, будь осторожен! И еще! девкам тут тоже особо не верь! Если и была тут какая, порядочная, то сейчас ... ! Ну ты смотри в общем сам! А я уж сделаю что от меня зависит! Жаль мы раз в неделю дежурим, но и то хлеб! Скажи?
Я обняв этого, ставшего мне почти братом парня, и еще раз помахав рукой остальным, направился к себе.
Казалось бы, здесь, в этой моей тюрьме, не все так плохо как могло бы быть, но от одной мысли, что это, на всегда, и ничего уже вернуть нельзя, у меня ум за разум заходил. Казалось жизнь просто закончилась, и все дальнейшее, окончательно утратило смысл. Но вот такое, мое представление, о бессмысленности бытия, на этом уровне, в раз перевернуло одно событие, которое произошло со мной, на третий месяц моего здесь существования.
Когда все первоначальные проблеммы утряслись, и оказалось, что от меня по сути ничего кроме доставки товара не требуется, и с остальным легко справляются мои квадратные помошники,оказавшиеся довольно покладистыми ребятами, я откровенно стал ощущать себя, ни кому не нужным.
После нескольких довольно соблазнительных предложений, когда пришедшие, за новой порцией товара, местные красотки, стали чуть ли не полностью оголившись, предлагать себя в качестве оплаты, и понимая, что так будет до тех пор, пока, какая-то из них-таки не уговорит меня, я решил, избавиться от этих предложений, и сам, приносить, им все в их часть сектора, в которую наши боссы и не заглядывали ни когда за ненадобностью. Здесь обитало очень много, простых, попавших суда за какую нибудь мелочь, типа пьяной драки, обывателей. И встречали они меня, очень дружелюбно, но я знал, что так бывает не всегда, и порой даже личные тушкохранители, отбираемые из самых здоровых и выносливых, не могли защитить своих хозяев.
Валька Босая, была в местном табеле о рангах, кем то вроде главного парламентера, направляемого местным комитетом, состоящим в основном из девушек, для решения той, или иной проблеммы. Оказалось, Валька обладала неким даром убеждения, и ей как правило не отказывали, если речь была о чем-то что могли легко позволить местные заправилы. И вот, сняв с себя, такой груз, вечного соблазна, и намеренно лишив себя, общества этих дамочек, я по немногу, стал дичать.
Нет, я попрежнему, выполнял обязанности, некоего патруля, наводящего где нужно порядок, но в общем-то, при ближайшем рассмотрении, оказалось что в этом не было совершенно никакой необходимости. Если здесь не было бунта, который несмогли бы подавить все личные тушкохраны вместе взятые, или не возникала какая нибудь, очередная массовая драка, на просторах полутемных, загаженных коридоров, была тиш да благодать, если так можно сказать, об одной, такой огромной камере, где заключенные, так называемые неполноценные, и мужского, и женского рода, свободно передвигались куда хотели, и творили что им вздумается. Здесь не было надзирателей, охраны, и прочих обычных в такого рода заведениях атрибутов. Весь местный контингент был полностью предоставлен сам себе. Иказалось бы при таком раскладе тут должен был царить хаос и беспредел, однако, сложившийся за долгие века местный уклад, который строго блюли тутошние боссы, решались нарушать лиш совсем оторванные, и их долго не разбираясь просто кидали к психам, что обитали на самом первом этаже, в особой блокированной зоне. Ну а в остальном, здесь текла обычная, спокойная, размеренная, абсолютно бессмысленная жизнь. Единственным смыслм которой, было жить ради любого, даже не очень безопасного, для самой этой жизни удовольствия. Подавляющее большенство из местных, перманентно, находились в таком, вечном поиске, ища где бы лучше кайфануть. И создавая,в местных переходах, некое-Броуновское-движение, в котором с трудом можно было разглядеть вообще какой либо смысл, проводили так день за днем, тупея с каждым годом, и все ближе и ближе становясь к тем беднягам, которые пробыв тут немыслимое количество лет, просто сошли сума, и живут сейчас в самом страшном здесь месте.
И вот, спустя три месяца, такой жизни, я впал в глубочайшую, за всю свою жизнь депрессию. Из которой, меня вывело, самое настоящее, можно сказать, научное открытие.
А случилось это, в самый обычный из дней, заполненных серой беспросветностью и безнадегой. Когда, казалось уже ни чего на свете не может радовать, и ни в чем нет больше смысла, и ни чего не оставалось, кроме как, скитаться по убого обставленным этажам, моего узилища. Снова и снова нарываясь на неприятности, то тут, то там, сталкиваясь с какими-то темными личностями, кучковавшимися в особо плохо освещенных закутках. Тихо и злобно переругивающихся между собой компаний, нетрезвых, опустившихся до полного скотства неполноценных. Уходить закрывая нос, от невыносимой вони немытых тел, и вытирая рукавом слезящиеся глаза, от едкого наркотического дыма.Вновь и вновь, искать кого то, и не находить. Вглядываясь в лица, то спокойные и умиротворенные, то искаженные ненавистью, то беспричинно счастливые, с расширенными во всю радужку зрачками, и стекающе по подбородку пеной. то исполненные какой-то невыносимой боли, что казалось, передаеться, как некая энергетическая зараза, прямо в сердце. После чего, еще долго, там в груди, то жгло раскаленными углями, то сжимала стальными тисками.
Не знаю что я искал. Мне казалось, что вот вот, где-то в очередном коридоре, мелькнет, милая , знакомая фигурка, а сердце пропустив удар, вдруг, с барабанным боем, начинало стучать в висках. что-тогда происходило со мною, я помню плохо, однако, всякий раз возвращаясь вечером, в свою клетушку, отправив своих помошников по домам, я заваливался на жесткий матрац, предварительно забросив в себя, не чувствуя вкуса, стандартный ужин, состоящий как мне казалось, из совершенно не съедобных компанентов. Во всяком случае попробовав это в первый день, я до вечера плевался, и ни как не мог взять в толк, как одна и та же система доставки дома, может одновременно, готовить вполне себе достойные блюда, для правительственного уровня, и такое непотребство, больше напоминающее по вкусу, тертую подошву моих тюремных сандалей, выданных мне в начале, такая же серая и твердая, и так же пахнущая, не то пласмассой, не то резиной.
Короче, настал час, когда я спустя много дней в полной степени осознал, что это навсегда, и что от сюда ни кто и ни когда не возвращался. А все что я наблюдал эти дни здесь, лиш подтверждала мои предположения. Выбраться от сюда, ни кто в серьез и не надеется. Конечно, находились и безумцы. кто-то из этих сумашедших, начхав на запреты, с остервенением начинал искать выход, и конечно, обязательно погибал в попытке взломать очередной технический колодец, или воздуховод, который как я был уверен, является исключительно замкнутого цыкла, и не куда не вывел бы этих , горе графов Монте Кристо. Сожженные мощнейшим, электрическим разрядом, защитной системы уровня для заключенных, смердящие тела, долго лежали в местах, где их застигла ужасная смерть, как отличный пример, тщетности любых попыток и бессмысленности всяческих надежд.
Но большенство из попавших сюда, просто приспосабливались. Жили как и внизу, беспечно и безсмысленно прожигая жизнь, только теперь уже, без былой роскоши и полноты ощющений. Но с той же одеревенелостью , с тем же равнодушием во взглядах, и абсолютной, подавляющей, угнетающей беспренцыпностью.
Размышляя обовсем этом, как-то вечером, я неожиданно, вспомнил о своем чемоданчике. Надо сказать, яеле отвоевал такую превилегию, взять с собой сюда, в этот долбанный уровень, знание сути. Я просто хотел доказать себе, что не все еще потерянно, и впереди, там за горизонтом, слабой, маленькой звездочкой, еще светит надежда, которая как известна умирает последней. И хотя от долгого скитания за день, ноги гудели, и вставать было лень, я все же, пересилив себя, поднялся с жесткого лежака, и опустившись на колени, с трудом, достал заброшенный, в самом начале, далеко в угол, набор сути. Протерев, успевший запылиться чемоданчик,я усевшись с ним на табурет, задумался.
Сколько раз! Сколько раз!Я обещал себе, что не притронусь больше к этому злосчастному ящику! И сколько же раз, нарушал данное обещание! Вновь и вновь, пытаясь разгадать секрет! Что не давал мне покою, с тех самых пор, как я впервые увидел, этот набор, в комнате Романа!
И хотя, до отбоя оставалось не больше полу часа, я все же решившись положил руку на панель идонтификатора. Как всегда, раздался едва слышный щелчек, и на месте ладони появился круг с мишенью, снежинки на котором слегка помаргивая зеленым, столпились в центре. Но я знал, что едва какой либо из кубиков покинет это чудо вместилище, они сразу оживут, и всегда будут указывать место, где находится один из элементов головоломки. Проверенно. Уж куда я только не прятал, бывало такой кубик, и в шкаф запирал оружейный, что как я знал, имел высшую защиту. И на другой этаж, в комнату Шерри относил, все одно, снежинки, четко указывали направление.
Да! Интересная штука! Думал я не раз. Это каким же мощным, должен быть передатчик, что бы пробиться через столько переборок и этажей? А шерри обитала довольно не близко, по меркам дома. Короче говоря, одна большая загадка, от которой, даже у самых крепких сборщиков, порой, ум за разум заходил!
Открыв кейс, и немного помедлив,я сдвинул чашки и какую-то мелочь, на край стола, а затем, привычно вдавив защелку, вытащил закрепленные в верхней крышке, плоские прямоугольники, именуемые основой. Одна сторона этих , размером с небольшую книгу, пластин, была черной, а другая, чисто белой. После знакомства с особо ревностными сборщиками, я узнал о том, что собирать можно, как на черной основе, так и на белой. Однако, какая из них истинная, не знал пожалуй и сам Арий Светоносный.Бывало, я пробовал ложить эти прямоугольники, в шахматном порядке. Но чередование белого с черным, видно не было предусмотренно создателями этого конструктора, поскольку при попытке соеденить края этих плоскостей, получалось, что как ни старайся, а соприкасаться краями они не желают,а отталкиваются друг от друга, как магниты в обратных полюсах. Так что варианта, как я убедился, было только два. Среди сборщиков, была даже некая секта, называющая себя, черноосновниками, щитающие, что собирать нужно, непременно на черной основе. Однако, познакомившись с некоторыми из них,, я решил, что покрайней мере, пока не будет серьезных оснований, собирать нужно исключительно на белой стороне . Уж больно рожа предводителя черноосновников, напоминала мне одного из быков Леона, и меня при встрече с ним, всегда терзали смутные сомненья, а не засланец ли это, бравого предводителя черной армии. Так что, выложив все шесть пластин, перед собою на столе,я соеденил их в самый, что ни наесть класический квадрат, после чего, стал один за другим, выкладывать на него кубики.
