Через мгновение фары поезда потускнели, превратившись в тлеющие угли.
Они отключили электричество.
Флойд побежал в сгущающуюся, уплотняющуюся тьму, каменная крошка хрустела у него под ногами. Он держался левой рукой за стену, нащупывая путь вперед правой рукой перед собой. С каждым шагом ему приходилось бороться со страхом, что он вот-вот шагнет за край пропасти. Где-то впереди раздалась стрельба. Позади него движущиеся силуэты уже заслоняли вид на станцию. Многочисленные лучи фонариков рассекали воздух, разрезая темноту ножницами, как зенитные прожекторы.
Он услышал, как Майоль крикнул: — Флойд! Сдавайся, пока еще можешь!
Флойд углубился в туннель. Он не осмеливался выкрикнуть имя Оже, пока Бельяр все еще думал, что ей удалось сбежать на поезде.
Он услышал единственный выстрел и нечеловеческий вопль. Звук доносился из глубины туннеля.
Он больше не мог сопротивляться желанию позвать ее по имени. — Оже!
Возможно, это почудилось, но ему показалось, что он услышал, как кто-то окликнул его в ответ. Его правая рука сжала автоматический пистолет, и он заставил себя пойти на звук, хотя каждый мускул в его теле хотел вернуться к свету, обратно в безопасное место под стражу. Может быть, они и не причинили бы ему вреда, особенно если бы он выбросил пистолет. В его нынешнем состоянии, с забинтованной головой, они могли бы даже относиться к нему с добротой и пониманием. Он просто немного растерялся, вот и все. Удар по голове, небольшая дезориентация: они бы посочувствовали, не так ли? Теперь, когда он чувствовал себя острее, он знал, что ему нечего делать в этом туннеле, и все, что он мог сделать, это принести свои смущенные извинения. Как разумные люди, они бы смотрели на вещи его глазами, не так ли?
— Флойд? — прошипел чей-то голос. — Флойд — это ты?
Ее голос звучал жалко и слабо. Трудно было даже предположить, как далеко она была, особенно учитывая суматоху позади него.
— Оже?
— Они здесь, Флойд. Они в туннеле.
Он знал, что она имела в виду не полицию. Он ускорил шаг, пока его носок не задел что-то мягкое. Невольно он ахнул от удивления. Он опустился на колени, коснувшись пяткой рельса. Он протянул руку и исследовал фигуру, обнаружив руку, затем шею и, наконец, лицо.
— Я устала, — сказала она, прижимаясь к нему. — Не думаю, что смогу сделать это сама.
— Я слышал выстрел.
— Их было несколько. Думаю, что все попали в меня. — Она кашлянула. — Тебе не следовало следовать за мной. Я не хотела, чтобы ты спускался сюда.
— Я никогда не был из тех, кто прощается.
— Поищи вокруг и посмотри, сможешь ли ты найти мой фонарик. Я выронила его, когда они напали. Он не может быть далеко отсюда.
Флойд пошарил в темноте, ощупывая рельсы. Он просунул руку между ними, молясь, чтобы электричество внезапно не пронзило их. Его пальцы сомкнулись на ребристом стержне фонарика. Он поднял его, встряхнул, нашел скользящий выключатель. Фонарик замерцал, затем снова ожил.
Он выключил его. — Понял. И что теперь?
— Помоги мне подняться. Это недалеко.
Мужчины отставали от них не более чем на пятнадцать-двадцать метров. Они не торопились, их голоса были тихими и осторожными, как будто теперь они почувствовали какую-то опасность, которая могла подстерегать их здесь, внизу.
— Как далеко именно? — спросил Флойд, все еще не желая ее трогать.
— Пара дюжин метров. В стене есть деревянная дверь. Ты ее почувствуешь. Выведи меня за дверь. Потом закрывай ее и убирайся отсюда к черту. После этого я сама о себе позабочусь.
Он помог ей двигаться вдоль стены. Голоса и огни позади них придвинулись ближе, набирая темп с новой настойчивостью. Глаза Флойда начали привыкать к слабому освещению, различая в темноте расплывчатые, плавающие очертания. Он рискнул ненадолго включить фонарик, заслонив его от мужчин собственным телом. Луч мигнул, а затем снова погас.
— Вот так, — сказала Оже. — Дыра в стене. Ты видишь это?
— Да. — Флойд оглянулся. Голоса звучали не более чем в девяти-десяти метрах позади них.
— Силой открой ее. Проведи меня. Потом спасай свою шкуру.
Флойд зажал фонарик в зубах. Прислонив Оже к стене, он уперся плечом в старую деревянную дверь и толкнул изо всех сил. Дверь распахнулась. Он начал помогать Оже пробираться в полость за ней, веря, что она точно знает, что делает, и почти веря в это. Затем что-то оттолкнуло его от края туннеля, заставив растянуться поперек путей. Он почувствовал, как его позвоночник ударился о рельсы. Фонарь выпал у него изо рта, ударившись о сталь с хрустом бьющегося стекла.
Пистолет выпал у него из руки.
Флойд набрал в легкие побольше воздуха. Они не включили ток обратно. Он широко раскинул руки, пытаясь оттолкнуться от рельсов. Едва различимый в окружающей его темноте, над ним нависал ребенок. Нога в ботинке уперлась ему в руку, не давая дотянуться до пистолета. У него было достаточно зрения, чтобы разглядеть омерзительный изгиб его улыбки, впалые щеки и мертвые впадины глазниц. Свет фонарей от приближающегося отряда упал на ребенка, заставив его застыть, как статую. Он смотрел прямо на мужчин. Он зашипел, как змея, и что-то блеснуло в его правой руке.
Рука ребенка дернулась, направляя дуло своего маленького пистолета назад вдоль туннеля, в направлении поисковой группы. Оружие разрядилось, выплюнув патроны одной короткой очередью.
Он услышал, как один из мужчин вскрикнул от боли, а затем над головой пронесся ответный залп. Ни одна из пуль не попала в ребенка, который снова прицелился и выпустил еще одну очередь быстрого огня, поводя пистолетом из стороны в сторону. Флойд услышал еще больше страдальческих криков. Фонари упали на землю и погасли.
Со стоном усилия ему удалось высвободить руку из-под ступни ребенка. Его пальцы коснулись рукоятки пистолета, нащупали опору и сумели подтащить пистолет немного ближе. Его рука сомкнулась на рукояти. Он повернул пистолет, поддерживая запястье другой рукой. Ребенок опустил глаза, и на мгновение самодовольное выражение на его лице сменилось недоумением.
Флойд нажал на спусковой крючок. Пистолет щелкнул в его руке. Ничего не произошло.
Детская улыбка вернулась. Он опустил дуло своего пистолета в сторону Флойда, его пальцы обвились вокруг рукояти, как бледные угри.
Раздался еще один пронзительный залп пуль.
Ребенок трясся, как кукла, подвешенный в воздухе, когда пули разрывали его насквозь. Оже продолжала стрелять, нажимая на спусковой крючок, пока оружие не замолчало, а его дуло не засветилось. Останки ребенка, разорванная одежда и разорванная плоть, слившиеся в неразрывную массу, шлепнулись на пол туннеля, как мясницкий отруб.
Флойд, спотыкаясь, поднялся на ноги и последовал за Оже через проход в стене.
— Флойд, ты не можешь идти дальше.
— Ты думаешь, я хочу рискнуть там? Они решат, что это я в них стрелял.
— Поверь мне: тебе все равно лучше попытаться урезонить их.
— Они выстрелят первыми, — сказал Флойд.
Она разочарованно зарычала. — Если ты последуешь за мной, то окажешься в очень глубокой воде.
— Я воспользуюсь этим шансом.
— Тогда закрой дверь, пока эти люди не добрались сюда.
Он сделал, как ему было сказано. — Ты думаешь, они видели, как мы сюда вошли?
— Не знаю, — ответила она, ее голос все еще был слабым, а дыхание прерывистым. — Но они захотят узнать, что случилось с нами. Теперь они будут прочесывать каждый дюйм туннеля. Они обязательно найдут эту дверь.
— В таком случае, надеюсь, у тебя есть другой способ выбраться отсюда.
— Я тоже надеюсь на это.
Они находились в гораздо более узком туннеле, без рельсов на полу. Ни один поезд не смог бы поместиться внутри него. Он был слишком низким, чтобы Флойд мог встать, и, несмотря на то, что он пригибался, все равно продолжал биться макушкой о грубо отесанный потолок. Оже вела его вперед, время от времени останавливаясь, чтобы собраться с силами.
— Нам повезло, — сказала она. — Дети сейчас не очень хорошо видят в темноте. Когда они становятся старше, их зрение ухудшается.
— Сколько им лет?
— Они здесь по меньшей мере двадцать три года, а может, и больше, и с каждым днем становятся все более дряхлыми.
— Что-то подсказывает мне, что теперь ты готова поговорить.
— Через мгновение, Флойд, ты получишь ответы на все вопросы, которые, как я всегда говорила, тебе не нужны.
ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ
Флойд ощутил, что темнота впереди смягчилась, словно первый намек на день в последний час перед рассветом. Голоса поисковой группы звучали недалеко, как будто они были близко по другую сторону двери. Оже была права: им не потребуется много времени, чтобы найти дорогу, особенно если они думают, что охотятся за убийцами.
— Так кто же послал этих детей? На кого они работают?
— Я не знаю наверняка. Меня не проинструктировали по этой части. Мои люди послали меня сюда выполнить простую работу, которая заключалась в том, чтобы вернуть коробку с бумагами Сьюзен Уайт. Они не сказали мне, что могут возникнуть осложнения.
— Но они знали, что так и будет?
— Мои боссы? Да. Я бы сказала, что есть довольно хороший шанс, что они знали больше, чем рассказали мне.
— Звучит так, как будто тебя продали вниз по реке, Оже.
— Это более или менее мой вывод.
— Ты уже готова рассказать мне, кто ты такая и кто твои боссы? В конце концов, они не были с тобой откровенны, так что ты им ничего не должна.
— Если бы они были честны со мной, я бы никогда сюда не пришла.
Они добрались до источника света. В одной из стен шахты была вделана тяжелая дверь, огромная, толстая и круглая, как дверь сейфа или один из бронированных люков танка. Бледный свет проникал сквозь щель в том месте, где дверь была закрыта не до конца. Он был колеблющимся, как отражения в плавательном бассейне.
— Это нехорошо, — сказала Оже. — Эта дверь уже должна быть закрыта.
— Что случилось с твоими друзьями?
— Я ожидала, что они уже будут здесь — по крайней мере, несколько подкреплений. До прошлой пятницы у нас здесь была целая команда.
— Что случилось в пятницу?
— Дети проникли в шахту, проникли внутрь по собственному туннелю. Убили Бартона и Эйвелинга, двух моих коллег. В Скеллсгард тоже попали, но с ней все было в порядке. Я вытащила ее отсюда, сказав, чтобы она прислала за мной помощь. Мне пришлось оставить дверь открытой, когда я уходила, так как с другой стороны не осталось никого, кто мог бы ее запереть.
— Когда ты ожидала прибытия этой помощи?
— Это должно было занять минимум шестьдесят часов. Самое раннее, когда кавалерия могла прибыть, было где-то около полуночи прошлой ночью, но, возможно, на другом конце пути произошла задержка, прежде чем кто-либо смог отправиться в обратный путь. Они бы появились по другую сторону этой двери и смогли бы должным образом ее закрыть.
— Может быть, если мы войдем в эту дверь, у нас будет лучшее представление о том, что произошло.
— Тебе не понравится то, что находится за этой дверью, — предупредила Оже.
— Я в игре до конца. Давай сделаем это.
Они приоткрыли дверь достаточно широко, чтобы протиснуться внутрь. Флойд помог Оже взобраться на металлический выступ, на возвышение за ним. Он последовал за ней, щурясь от странного, колеблющегося света, наполнявшего комнату.
— А теперь помоги мне закрыть дверь, — сказала она.
Они запечатали дверь, затем Флойд повернул здоровенное колесо, запиравшее ее изнутри.
— Это продержит их снаружи добрых несколько часов, — сказала Оже. — Им нужно будет принести в туннель режущее оборудование, и неизвестно, сколько времени им потребуется, чтобы прорваться, даже когда оно прибудет.
— Но в конце концов они справятся.
— Да, но тебе нужно продержаться здесь всего три дня или около того. К тому времени мы вышлем людей, которые помогут тебе вернуться в безопасное место. Ты найдешь провизию и воду в соседней комнате.
— Какая следующая комната?
Помещение, в котором они находились, было размером с гараж на одну машину, его стены были вырублены в темном блестящем камне. Пол был из поцарапанного металла. По периметру было расставлено несколько шкафов и рабочих столов, оснащенных тем, что Флойд опознал как передающее радиооборудование. Этого было много, и все было соединено удивительным образом, но не было ничего похожего на сверхсекретное шпионское снаряжение того типа, которого он ожидал. Единственной странной вещью в комнате — и это, по общему признанию, было более чем странно — была своеобразная табличка или зеркало, висевшее на задней стене или, скорее, вделанное в нее. Это был источник света: идеально чистая, плоская поверхность высотой в человеческий рост, которая, тем не менее, передавала тонкое, вызывающее тошноту ощущение глубины и меняющейся перспективы. Поверхность была обрамлена тяжелой конструкцией, которая плавно сливалась со стенами пещеры. Рама была отлита из полупрозрачного материала цвета темного меда, намекающего на спрятанные глубоко внутри мерцающие механизмы.
Это не было похоже ни на что, что он когда-либо видел в своей жизни.
— Это камера цензуры, — сказала Оже, отрывая от куртки Флойда липкий комок, который служил бинтом, поправляя ткань и затем сильно прижимая ее к своей ране. — Здесь есть средства первой помощи, но у нас будет из чего выбрать по другую сторону цензора.
— Что?
— Эта штука, — сказала она, указывая на источник колеблющегося света. — Мы называем это цензурой. Это как контрольно-пропускной пункт. Это пропускает определенные вещи и останавливает другие. Думаю, нам обоим будет безопаснее по ту сторону этого.
— Продолжай говорить, — сказал он, завороженный движущейся, резонирующей поверхностью.
— Мы не знаем точно, какие правила это применяет, — сказала Оже, и это замечание ничуть его не успокоило. — Здесь довольно строго относятся к тому, что пропускают в Париж. Но, похоже, он не так придирчив к тому, что позволяет делать другим способом.
— Ты говоришь так, как будто даже не знаешь, как эта штука работает.
— Мы этого не знаем, — просто сказала она. — Мы даже не знаем, кто это сделал и как давно.
— Это становится слишком странным для меня, — сказал Флойд.
— Тогда повернись назад и встань лицом к лицу с этими людьми. — Оже кивнула цензору. — Я даже не уверена, что он все равно пропустит тебя.
— Он пропустит тебя?
— Да, — сказала она. — Я прошла через это уже три раза, ничего страшного. Но мы не одинаковые. То, что относится ко мне, не обязательно будет относиться и к тебе.
— Насколько мы можем отличаться друг от друга?
— Больше, чем ты думаешь. Но единственный способ выяснить это — попробовать. Я пройду первой и подожду тебя с другой стороны. Если ты не выйдешь через минуту или две, я... — Но Оже не смогла закончить то, что она хотела сказать.
— Что это? — спросил Флойд.
— Это не так просто. Мы никогда не видели, чтобы цензор отказывал живому существу. Я не знаю, что он сделает, если решит не пропускать тебя. — Оже сглотнула. — Это может быть некрасиво. Когда мы пытались пронести машины с другой стороны — оружие, средства связи и тому подобное, — обычно это не удавалось. Вот почему мы называем это цензурой.
