— Они настолько сильны, что у него не было бы шанса сопротивляться, — сказала Лоринг.
— Да, но у него было достаточно времени, чтобы убежать. Они не могут быстро передвигаться в этих костюмах. Даже если бы они загнали его в угол — чего они не сделали, — у вашего друга было бы время сообщить нам.
— Он не мог покончить с собой, — сказала Лоринг. — Он отправился туда, чтобы помочь нам? Принести медицинское оборудование?
— Чтобы отсрочить сам акт, — сказала Гома. — Чтобы выиграть больше времени для распространения инфекции, чтобы уменьшить вероятность того, что лекарства помогут. У него никогда не было никакого намерения возвращаться.
— Ты очень уверена в его виновности, — сказала Васин.
— Он занес болезнь в Ру.
— Ты этого не знаешь.
— Нет, Гандхари, но кто еще мог это сделать? У него была такая возможность, поскольку Ру был недостаточно здоров, чтобы выйти из спячки одновременно с нами остальными — и откуда мы знаем, что это вообще было правдой? Мы просто поверили ему на слово — он был врачом. Это давало ему столько времени, сколько было нужно, чтобы накачать его всем необходимым мерзким дерьмом. Я должна была заметить это раньше. Грейв всегда говорил, что среди нас есть еще один диверсант.
— Ты кое-что забываешь, — сказала капитан. — Доктор Нхамеджо открыто критиковал мое обращение с Грейвом. Из всех нас он был единственным, кто выразил наибольший скептицизм по поводу вины Грейва.
— Он был умен, вот и все — он прекрасно понимал, что ничто из того, что он скажет, ни на йоту не изменит ситуацию. Посмотрите на меня — невинного, вдумчивого доктора Нхамеджо.
— В свое время мы сможем доказать его вину, — сказал Караян, — но прямо сейчас нам все еще нужны эти медикаменты. Я готов вернуться за ними.
— Танторы все еще где-то там, — сказала Лоринг.
— Тогда я проявлю осторожность.
Они смотрели, как Караян уходит, волоча за собой сани — легкие теперь, когда они были порожними. Юнис предупредила Атрию, Мимозу и Кейда, что скоро отправится еще один человек, и их шаркающие фигуры в скафандрах были видны из нескольких верхних окон, пока они ждали дальнейших инструкций.
— Почему бы вам не отправить их на посадочный модуль? — спросила Гома. — Они могут помочь донести дополнительные припасы.
— Для тебя это настолько очевидно, не так ли? — огрызнулась в ответ Юнис. — Нхамеджо мертв, дело закрыто? Никто из вас до сих пор не имел ни малейшего представления о его виновности, так откуда мне знать, что я могу доверять кому-либо из вас?
— Вам и не надо доверять всем, — сказал Гома. — Но вы можете начать с исключения Ру. Он понятия не имел, что в него вложил доктор.
— Он все еще инфицирован — все еще смертельный агент.
— Вы поместили его в карантин, и довольно скоро в вашем распоряжении будет больше лекарств и инструментов. По крайней мере, начните относиться к Ру как к жертве, а не как к преступнику.
— Я бы хотела связаться с "Травертином", — сказала Васин. — Я могу связаться с ним через свой костюм, но будет проще, если вы просто укажете нам направление на него. Правильно ли мы настроены для этого?
Юнис кивнула на потолок. — Ваш корабль над нами.
— Тогда позвольте мне поговорить с Назимом Каспари.
— Еще одна заслуживающая доверия душа?
— Я собираюсь попросить его запереть каюту Нхамеджо и медицинский кабинет. Я потребую полного обыска его личных вещей и более тщательного изучения его биографии, чем все, что мы проводили до сих пор. Очевидно, мы что-то упустили.
— У тебя прекрасный талант к преуменьшению.
— Затем я попрошу Андису начать работать с нами над поиском лекарства для Садалмелика и остальных, как только наши анализаторы изучат образцы крови. Вы встречали нас шестерых...
— Да, и все прошло не очень хорошо.
— В космосе нас еще сорок шесть человек — сорок семь, если я решу разморозить Питера Грейва, что на данный момент, по крайней мере, маловероятно. Это большой опыт — больше, чем у любого из нас есть самостоятельно, и это включает вас, Юнис. Если мы ошиблись насчет Нхамеджо, то мне искренне жаль. Но единственный выход — это сотрудничество, а это значит, что никто из нас не действует опрометчиво. — Васин посмотрела на Гому. — Я согласна, что Ру должен оставаться в карантине — это единственный разумный вариант, — но он должен быть проинформирован о том, что мы не считаем его виновным. Вы принимаете это, Юнис?
— В любом случае ничего не доказано.
— Я не настаиваю на доказательствах, просто немного разумности. Я готова пожертвовать ресурсами всего моего звездолета, чтобы помочь вам и танторам — а теперь дайте мне что-нибудь взамен.
— Вы заварили эту кашу.
— Вы пригласили нас, — ответила Васин.
Конечно, никаких чудес не предвиделось, за исключением тех скромных, которые допускались требованиями медицины и времени. Караян вернулся с санями, нагруженными припасами, и во время второго рейса танторы в скафандрах вернулись на посадочный модуль, чтобы помочь с доставкой дополнительных грузов. Васин обрисовала ситуацию Каспари, и со всей поспешностью были приняты желаемые ею меры. Медицинские анализаторы посадочного модуля были подключены к "Травертину", и были взяты дополнительные образцы крови как у танторов, так и у людей. Остальным членам медицинского персонала Нхамеджо, считавшимся невиновными до тех пор, пока не будет доказано обратное, была поручена задача обработки этих данных, во-первых, для выбора наилучшего терапевтического подхода на основе существующих медицинских запасов, а во-вторых, для попытки синтеза целевого противовирусного препарата.
Не все новости были против них. Атрия, Мимоза и Кейд завершили ремонт одного из дистанционных передатчиков Юнис, что, в свою очередь, позволило улучшить и продлить связь с "Травертином". Тем временем космический корабль вывел спутники-ретрансляторы на свою собственную орбиту, увеличив их шансы оставаться на связи. Васин вернулась на посадочный модуль и передвинула его поближе к лагерю, позволив натянуть гибкий герметичный мостик до одного из воздушных шлюзов. Это, в свою очередь, позволяло людям легче переходить от лагеря к модулю.
Вирус Ру был обнаружен в низких концентрациях у всех членов экспедиции, особенно у Гомы, но не на таком уровне, при котором вероятность заражения была высокой. Спустя более суток все они оставались бессимптомными, подтверждая, что вирус был сконструирован таким образом, чтобы избежать очевидного обнаружения.
— Нхамеджо увидел бы это в нашей крови, — сказала Гома. — Это само собой разумеется. Но никто не заглядывал ему через плечо, не сомневаясь в его словах.
Юнис оставалась полностью свободной от инфекции, и хотя в остальном она выглядела вполне по-человечески, было ясно, что у нее была своего рода иммунная система.
— Подумать только, я позволила этому ублюдку осмотреть меня, — сказала она. — Он был достаточно близко, чтобы я могла сломать ему шею, как сухую ветку.
— А вы бы сделали это, если бы знали?
— В одно мгновение.
— Это сотворило бы чудеса с точки зрения дипломатии. Как бы то ни было, к тому времени ущерб был нанесен — Ру уже был готов заразить танторов. Насколько нам известно, он отравил его кровь, пока остальные из нас все еще были в спячке. Оглядываясь назад, становится понятным, что он сосредоточил свои усилия на ком-то из нас двоих — мы всегда собирались одними из первых связаться с ними.
— Я бы предпочла, чтобы ты не говорила о том, что в этом есть смысл, Гома. Не сейчас, когда умирает Садалмелик.
— Я просто говорю, что в этом есть извращенная логика. Он, должно быть, обрадовался, когда мы поместили Питера Грейва в спячку.
— Значит, этот другой человек определенно невиновен?
— Думаю, что он и Мпоси пытались разоблачить настоящего диверсанта. Грейв доверился Мпоси, и они договорились о встрече, но доктор Нхамеджо добрался до Мпоси первым. Когда Гандхари углубится в его прошлое, мне будет интересно узнать, был ли у него опыт в области нанотехнологий.
— Почему?
— Вот как он надеялся избавиться от Мпоси.
— Я сожалею об этом. Я помню Мпоси, хотя он был гораздо моложе, когда я его знала. Мне бы хотелось встретиться со старой версией — увидеть человека, в которого он превратился. И Ндеге, конечно.
— Вам пришло в голову пригласить к себе только одну из них.
— У меня не было такой роскоши, как отправка длинного и запутанного сообщения. Кроме того, Ндеге была единственной, кто лучше всех разбирался в танторах — та, кто, скорее всего, произведет впечатление на Дакоту. Что ж, мои планы сделали то, что обычно делают планы. — Но она коснулась руки Гомы. — Ты ни в чем не виновата. Я это понимаю.
— А Ру?
— Похоже, ты убеждена в его невиновности. Признаю, что сила твоего мнения... неотразима.
— Мы изучали танторов на Крусибле — мы вложили свои жизни в то, чтобы вернуть их обратно. Ру почти в буквальном смысле — вот почему он такой нездоровый, какой есть. Сначала он не хотел следовать за мной сюда — эта экспедиция должна была разлучить нас как супругов. Но когда он понял, что есть хотя бы проблеск шанса на то, что они все еще могут быть живы... этого было достаточно, чтобы изменить его мнение.
— Значит, танторы убедили его там, где не смогла ты?
— Я люблю его. И я знаю, что он любит меня. Но я никогда не смогу стать самым важным существом в его вселенной.
Юнис медленно кивнула, как будто ей открылась какая-то великая истина. — Тогда мы похожи.
— Вы и я или вы и Ру?
— Думаю, мы все трое. Мне нравятся люди — гораздо больше, чем можно было бы предположить по моей репутации. Я испытала счастье и одиночество, и знаю, что я предпочитаю. Когда-то я была замужем за человеком по имени Джонатан Беза, который зарабатывал деньги на продаже мобильных телефонов. Хороший, добрейший человек, но мы отдалились друг от друга. Я не могла усидеть на месте, в то время как Джонатан мог. Мы наблюдали за заходом солнца на Марсе. Когда мы держались за руки в наших костюмах, Джонатан сказал мне: — Я мог бы наблюдать за этим тысячу раз, и мне бы это никогда не наскучило. — И я поймала себя на мысли: закаты — это все прекрасно, но кто захочет видеть один и тот же закат дважды?
— Почти все человечество, за исключением вас.
— Ну, да. Я никогда не говорила, что не была исключением. Но я и не отшельница. На "Занзибаре" я была рада, когда Чику Грин нашла меня. Другое лицо, другая голова, в которой можно плавать. И мне было приятно видеть новые лица на Орисоне.
— Пока, как говорится, все гости не начнут вонять.
— Ты этого не делаешь. Как и Ру. Я не жалею, что действовала быстро, поместив его в карантин, но я действительно сожалею, что причинила ему боль.
— У вас была причина злиться.
— Но минутное размышление подсказало бы мне, что он вряд ли мог быть осведомленным орудием заговора о диверсии. Как ты думаешь, он простит меня после той боли, которую я причинила?
— Вам следовало бы спросить его. — Но Гома вспомнила мучительный крик, который издал Ру, и страх в его глазах, когда Юнис превратилась из друга во врага, подобно перемене погоды.
Оправданно, учитывая обстоятельства. Но простительно?
Зная своего мужа так, как она сама, Гома не была так уверена в этом.
Прошел день, за ним другой. Утром третьего дня Садалмелик умер. Они были с ним, когда это случилось, хотя тантор уже давно потерял сознание. Даже Юнис к тому времени смирилась с неизбежным, признав, что битва велась не за спасение Садалмелика, а за то, чтобы помочь Элдасич и Ахернару. В их случаях инфекция была не такой запущенной, и казалось, что противовирусные препараты широкого спектра действия дали некоторое ценное время — окно, в течение которого, возможно, можно было бы разработать и применять что-то более эффективное.
Танторы все еще находились на карантине — Элдасич и Ахернар в своих отдельных камерах, Атрия, Мимоза и Кейд во временной камере хранения, где их можно было освободить от тяжелых, неповоротливых скафандров. К тому времени стало ясно, что инфекция могла передаться только при близком расположении или прямом контакте, а не через систему циркуляции воздуха. Тем не менее Юнис отказалась рисковать.
Во время долгого бдения с Садалмеликом Гома часто оставалась наедине с Юнис, поскольку они делали все, что могли, чтобы облегчить страдания тантора.
— То, что я сказала насчет приветствия новых лиц, было правдой, — сказала Юнис, — но Садалмелик был моим хорошим другом на протяжении многих лет. Да, мы разные — с ними нужно провести всего несколько минут, чтобы понять это. Они чувствуют время иначе, чем мы. Но партнеры не обязательно должны быть одинаковыми. Мы могли бы быть такими сильными вместе — такими полезными.
— Как вы думаете, мы когда-нибудь научимся ладить?
— С каждой смертью становится все труднее. — Она выжала губку, увлажняя область вокруг незрячего, заклеенного пластырем глаза Садалмелика. — Все наши преступления против них были бессмысленными, но в этом есть особый идиотизм. Ваш врач, должно быть, спланировал это еще до того, как вы покинули Крусибл.
— Вероятно, он так и сделал, — сказала Гома, думая о взрывных устройствах, контрабандой провезенных на борт "Травертина". — Думаю, он хотел подобраться достаточно близко к танторам, чтобы причинить им вред, уничтожив корабль — буквально взорвав его у них перед носом. Очевидно, самоубийство, если только он не планировал поместить эти заряды на борт спускаемого аппарата. Это не удалось — Мпоси устранил угрозу, — поэтому он вернулся к вирусу. Но даже это было непросто, поскольку он не знал, что большинство танторов все еще находились на борту "Занзибара".
— Он даже не знал о здешних шестерых, пока не приземлился.
— Это правда. Но если бы они были где-нибудь, то велика была вероятность, что они были бы рядом с вами. К счастью, он ошибался.
— Не то чтобы это принесло Садалмелику какую-то пользу. — Помолчав, она добавила: — Что вселяет в кого-то столько ненависти, Гома?
— Не совсем ненависть — я имею в виду, как он мог ненавидеть то, чего никогда не знал? Я подозреваю, что это скорее страх.
— Страх разделить вселенную с другим мыслящим видом?
— Страх, что танторы всегда будут чем-то... неправильным, я полагаю — ошибкой, рожденной из ошибки.
— Гребаная глупость. Есть ли хоть какая-нибудь часть этой вселенной, которая не возникла как ошибка?
— Не у всех ваша точка зрения. И прямо сейчас я хотела бы, чтобы это сделали как можно больше нас.
— Садалмелик никогда не знал "Занзибара" — только этот мир, эти замкнутые пространства, эти воздушные шлюзы и скафандры. Я за компанию. Я — его единственный живой пример человеческого существа. И все же, когда мы разговаривали, мне приходилось напоминать себе, что он никогда не бывал в тех местах, никогда не знал, как они пахнут, как они звучат. Вот на что похоже воспоминание, Гома — это больше, чем воспоминания, передаваемые из поколения в поколение истории, устная история. Они это чувствуют. Это глубоко внутри них — кровавый мост между настоящим и прошлым. Он вспоминал Землю. Он говорил об этом не как о чем-то, о чем ему рассказывали, а как о мире, который он знал до мозга костей. Как будто он тосковал по голубому небу, яркому солнечному свету, обещанию долгих дождей. Жизнь как у слона — простая, как дыхание, тяжелая, как смерть, радость и печаль от того, что ты жив. Для них никогда ничего не было легко. Но и ничто никогда не было таким сильным. Они родились, зная, что они цари творения. Они приняли самое худшее, что мог обрушить на них мир, включая человечество.
