Все важные здания были сосредоточны вокруг небольшой площади, увенчанной зданием с большим советским гербом; перед подъездом на постаменте из красного гранита стоял бронзовый бюст Ленина. У памятника уже была собрана трибуна, группы флагов окаймляли площадь торжественной рамкой, флаги были развешены на фасадах, и со стен домов глядели плакаты на красной ткани, расписанные белой и черной краской, изображая революционных солдат, героев-комсомольцев, бойцов Великой Отечественной, сталеваров, космонавтов, в общем — всех, кто творил эти пятьдесят один год истории.
— Послезавтра будет демонстрация. Я еще не видела, как празднуют здесь. Только в гарнизоне, но это совсем другое.
— Может, махнем в Москву? Парад посмотрим.
— Я не очень люблю парады и шествия... Хотя это совсем другое. Я пока не знаю... Не знаю даже, отпустят ли меня или будет работа. А вы хорошо знаете Москву?
— Думаю, Красная площадь никуда не исчезла. А куда бы вы вообще хотели?
Габи пожала плечами.
— Не знаю... Я еще туда не ездила... не с кем. Говорят, там большие очереди в музеи и театры. Сложно попасть. Я... я хочу узнать, где что находится в городе, куда можно пойти. Я хочу понять, что такое Москва, что такое Россия.
— Тогда, может, на ВДНХ? Только там фонтаны, наверное, уже не работают.
— Виктор, вы очень заботливы... — она на мгновение слегка сдавила руку, за которую держалась, — но я еще не знаю планов профессора, вдруг он решит работать в праздник. Ну и мне надо подумать. Вы приглашаете меня в поездку, но совершенно меня не знаете. У меня может быть масса недостатков. Например, я очень влюбчива. Хотя... Наверное, вы не сочтете это большим недостатком.
В сгущающихся сумерках на домах вокруг площади засияли вывески. "Манжерок", "Аэлита", "Тантра", "Ассоль"...
"Полный комплект советской фантастики. И куда же двигаться?"
— Вот это гостиница.
С четырехэтажного здания на Виктора пялились лиловые буквы "Амальтея".
...За барьером скучала круглолицая дама лет сорока, в коричневом жакете и с "вавилоном" на голове.
— Все, дальше меня не надо провожать, — затараторила Габи, высвободив руку. — Надо перевести одну русскую статью, так что в этот вечер моим собеседником будет пишущая машинка.
— Даже не будете ужинать?
— Закажу ужин в номер. До свидания!
— Ауф видерзеен, мадам!
Габи улыбнулась, помахала ручкой и направилась к лестнице.
"Она ведь говорила, что оставит бумаги на работе. Или там у нее другие?"
19. Темные аллеи.
— Еремин Виктор Сергеевич?
Дама на ресепшене листала паспорт, как будто пыталась выявить шпиона.
— Да. Вот командировочное.
— Командировочное не надо, у нас на вас броня. Вас в четыреста двенадцатый, вещи туда занесли, номер готов. Распишитесь вот тут и вот тут и получите ключи.
— А заполнять...
— Уже заполнено, согласно сопроводительному... Извиняюсь, а вы не предсказатель будущего? Хочу спросить, что будут носить в следующем сезоне. Плащ из кожзаменителя стоит брать?
— Думаю, он будет в моде и в семидесятые. Но это зависит, кому как идет.
— Это конечно. До вас в номере гражданин жил, стаканы с водкой двигал силой внушения. Потом выяснили, что это фокус... Телевизор ставить в номер? Или приемник?
— Нет, не надо. Я экономлю.
— Сейчас все экономят. Но телерадиоаппаратуру часть берут. Пишущую машинку, арифмометр, ЭВМ?
— Что, можно ЭВМ?
— В кладовке лежит. Но ее никто не спрашивает, она как мотоцикл с коляской по цене.
— Тогда воздержимся.
...Номер был одноместный и похож на школьный пенал. У окна вдоль стены стояла фантастическая комбинация из письменного стола, платяного шкаф-пенала и кровати на верху, и все это было выкрашено в зеленый цвет. Маленький коридор с вешалкой, за узкой дверцей — крохотный санузел без душа. Сумки надо было засовывать на антресоль над коридором. Зато на столе возвышался серый пузатый телефон от "ВЭФ".
— Мне ничего не говорили про телефон, — заявил Виктор коридорной.
— Они во всех номерах. Положено. Как будут все с радиотелефонами, тогда уберут.
— А ЭВМ тут куда ставить?
— На стол ставится.
— Так это калькулятор? Ну, электронный арифмометр?
— Арифмометр — это если без программы, — усталым голосом произнесла коридорная. — А ежели машина сама делает все по программе, то это ЭВМ. Сейчас даже школьники знают... Распишитесь за приемку.
"Надо будет завтра достать аппарат и попросить кого-нибудь сфоткать меня с этим чудом на память. С АБС селфи может и не разрешат, а это похоже, не секретно... И еще — чего-то я проголодался."
— А здесь питание только в кафе-ресторане или поблизости есть обычная столовая?
— Диетка за "Искателем". Она до восьми, если сейчас, то еще успеете.
"Искателем", вопреки наивным предположениям Виктора, оказался не завод, а клуб. Над желтым прямоугольником окна кассы горел фонарь; касса была открыта на улицу, и рядом с ней виднелась обозначенная завтрашним числом афиша "Творческий вечер артиста театра и кино В. С. Высоцкого".
Виктора что-то толкнуло, и ноги сами понесли к окну. За полураспахнутыми шторками скучала кассирша.
— Скажите, а за сколько дней продано?
— Чего?
На Виктора уставились усталые безразличные глаза. Женщина хотела поскорее дотянуть до конца рабочего дня, дома ждало невыстиранное белье и некормленые дети.
— Билетов.
— Вы пойти хотите? Завтра подходите перед сеансом, будут свободные. Один день только.
— Простите... Простите, это тот самый Высоцкий?
— Какой "тот самый"? Артист Высоцкий, Владимир Семенович, из Театра Эстрадных Миниатюр. Будут сцены и песни из спектаклей. Да вы, наверное, его по радио слышали. Про альпинистку поет.
— И что, есть билеты?
— Они часто ездят, артисты эти, — вздохнула кассирша. — Предварительная с наценкой, подходите завтра, сэкономите. Сразу после работы подходите.
— Почему вы думаете, что я из института?
— Вы командировочный. Здешние не спрашивают...
Когда Виктор вышел из диетки, было холодно и сухо; ветер разогнал облака и звезды висели над тротуаром застывшими снежинками. Длинный прямоугольник городского сада был озарен зажженной загодя праздничной иллюминацией и фонарями; на аллеях были видны фигуры людей, ничуть не боявшихся прогуливаться в вечерний часть по месту, обычно считавшимся не слишком безопасным.
"Подходящее место для засад, как говорил Винни-Пух. А может, здесь? Русский не попрется в лес по ночи, а прошвырнуться перед сном по парку, воздухом подышать... Почему нет?"
В парке пахло прелой листвой в кучах и легким дымком. Холод овевал лицо, бодря и настораживая.
Парк показался Виктору немного странным. Что-то в нем было не так, как будто в "Матрице". Мгновение спустя он понял, в чем дело. Прямой была только одна аллея — центральная, кторая пронзала парк в длину, словно шпагой. Тропинки, что шли поперек, были протоптаны посетителями и аккуратно заасфальтированы, не всегда спрямлены, и вели к калиткам; забор, похоже, возвели после того, как люди проложили здесь для себя естественные пути. Скульптур почему-то здесь не было; лишь в центре парка стоял одинокий фонтан, очевидно, для того, чтобы у него встречаться. В чаше в виде восьмиугольной звезды, на обложенном гранитными валунами постаменте, стояла фигура женщины в длинном платье со старинным фонарем в руке. Фрези Грант из "Бегущей по волнам". Памятник Несбывшемуся в центре этого очага культуры. Институт и поселок — памятник Несбывшемуся. Мечте о чудесах, развеявшейся под холодным ноябрьским ветром.
Интересно, подумал Виктор, что должны чувствовать здесь жители, те, что сейчас за окнами свих четырехэтажных башен готовят ужин или смотрят телевизоры. Весь город — единственный шанс достигнуть Несбывшееся. Открыть передачу мыслей на расстояние, пожать руку инопланетянам... Что они чувствуют, когда понимают бесплодность своей мечты? Что говорят женам, детям? Или после кризиса этот объект прикроют и отдадут помещения под разработку чего-то нужногт стране, например, дозиметрических приборов?
А ведь ты сам здесь и есть несбывшееся, сказал себе Виктор. Тот самый пришелец из другого времени и реальности. Это для них невозможно, а ты взял и пришел. Из мира, где никогда не было такого шестьдесят восьмого. И все твои путешествия — путешествия по Несбывшемуся. Германия могла не напасть на СССР. Гражданская война могла раньше кончиться, а царское правительство могло вообще не допустить развала страны. И советское могло не допустить. Не сбылось, не сбылось, не сбылось...
"А вдруг это знак перехода? Символ вот этого всего, что случилось? Достаточно шагнуть туда... Куда? Должна быть подсказка места и времени. Или подсказчик. Сейчас кто-нибудь подойдет и спросит о погоде..."
— Бонсуар, месье! Решили прогуляться перед сном? Сейчас холодные вечера.
Виктор поднял голову. Перед ним, в свете фонаря, высился Жан-Луи Дане в длинном кожаном полупальто и улыбался.
— Здесь красивая местность, — машинально выпалил Виктор фразу-пароль из фильма "Посредник".
— Вполне европейский стиль, — Дане махнул рукой в сторону бронзовой Фрези Грант. — Здесь не чувствуешь себя иностранцем. Кстати, пару минут назад видел мадам Лауфер, она прогуливалась одна в той стороне парка. Похоже, ей тоже нечего делать в этот вечер.
— Она сказала, что будет работать в номере.
— О, эти загадочные женщины... Она испугалась завязывающихся отношений, сбежала в номер, потом стала жалеть о своем поступке и вышла в парк, чтобы успокоиться. Наверняка она сейчас мечтает вас увидеть.
— Месье Дане, вы хотите нас свести?
— О, нет, это не то, о чем вы подумали. Мстить женщине недостойно мужчины. Но — задета моя гордость знатока людей. Скажем так, я хочу доказать себе, что я разбираюсь в женских душах, познакомив двух прекрасных людей. Никаких тайных помыслов.
— Допустим.
— Зачем допускать, вы можете проверить. Проходите до конца парка, и, если у мадам не появилось безотлагательных дел, она будет рада продолжить прогулку с вами. Логически вы ничего не теряете. Вариант первый: вы не встречаете мадам, дышите воздухом и возврашаетесь в отель. Вариант второй: вы встречаете мадам, обмениваетесь фразами приличия и возвращаетесь в отель каждый сам по себе. Вариант третий: между вами завязывается светская беседа и вы вместе возвращаетесь в отель. Погода не оставляет более романтических вариантов. Кстати! Я не знаю, как в других местах России, но здесь можно опасаться уличных банд или грабителей не более, чем за стеной аббатства Фонтевро.
"Так, сыр в мышеловке. Значит, все произойдет здесь..."
...Темный силуэт цепочной карусели, похожий на высокую хрустальную люстру, мелькнул за деревьями. Намокший пластик ограды небольшой танцплощадки, хранил, как обрывки воспоминаний, не отклеившиеся клочки афиш. Пустые скамейки не манили случайных прохожих. Молчали репродукторы.
Виктор сделал вид, что смотрит на часы и мельком оглянулся. Вроде ничего подозрительного.
Впереди показались прутья ограды и второй выход. Калитка была открыта. Из нее в парк вошли две совсем молодые девчонки, ничего не боясь, ничего не подозревая. Прошли, весело болтая, мимо Виктора, и скрылись в глубине главной аллеи. Габи не было. Никто не подходил. Деревья тихо и спокойно дремали. За калиткой на домах сияла бледная мозаика окон. И здесь в квартирах лампы дневного света...
Если Дане не соврал, выходит, что Габи ушла куда-то в район за парком. Или свернула в боковую аллею.
"Может, тоже свернуть?"
Виктор не спеша пошел обратно; первой встретилась тропка налево. Он осторожно углубился в парк и, пройдя шагов десять, он услышал чьи — то голоса. Виктор стал и прислушался: говорили по-немецки. Он сошел с дорожки и стал осторожно продвигаться между кустами.
На детской площадке с обычными для того времени беседками, висячими и перекидными качельками и круглыми барабанами каруселей, стояли двое, мужчина и женщина. Похоже, они специально выбрали для прогулки место, которое в столь поздний час никто не посетит. Они не были похожи на влюбленных: стоя друг против друга, они спокойным, рассудительным тоном обменивались фразами, словно вели деловой разговор.
Это были профессор и Габи.
"Выйти к ним? Дане хотел, чтобы я здесь внезапно появился? Или он просто видел идущую сюда Габи? И что делать, если они сейчас меня тут застукают? Да ничего. Француз сказал, что Габи гуляет здесь одна. Меня обеспокоило, вдруг хулиганы. Подошел, вижу, она не одна. Остановился в раздумьях, может, я тут лишний. С другой стороны, место странное. Может простой человек растеряться, задуматься, не знать, чего делать? Запросто."
Они говорили вполголоса: как Виктор ни вслушивался, он не мог разобрать слова. Так продолжалось минуты три или пять. Наконец, профессор, стянув с руки кожаную перчатку, полез за отворот пальто и протянул Габи какой-то небольшой предмет: та кивнула — Виктору показалось, что она произнесла слово "данке", — обменялась с профессором еще парой фраз, и, повернувшись, пошла твердым и спокойным шагом к главной аллее. Мерный стук ее каблучков по асфальту казался Виктору неожиданно громким, он подался назад, за куст, чтобы остаться незамеченным. Не глядя по сторонам, Габи достигла конца тропинки и свернула на аллею в сторону гостиницы.
До слуха Виктора донесся легкий щелчок. Лицо профессора озарил бледный огонек газовой зажигалки; спустя секунду он погас и красный светлячок зажженной сигареты застыл на темном силуэте, словно точка лазерного прицела. Профессор курил торопливо, жадно затягиваясь; не закончив, он погасил окурок о край железной урны и бросил его, затем таким же размеренным шагом пошел в ту же сторону.
"Ну вот, все и выяснилось. Встреча агентов. В институте и гостинице боятся прослушки, по лесу ночью бродить — вызовет подозрения. Значит, им и надо попастся. И что там передал профессор? Это подбросят мне, подсыплют или еще как? Посмотрим."
После ночного парка номер гостиницы показался теплым и даже уютным. Что-то в нем было от глубокой лисьей норы. В динамике серебряным колокольчиком переливался чистый, высокий голос Маргариты Суворовой — "Любовью первой, долгожданной, ласковый, мой желанный, я тебя люблю..."
За окном тревожным предчувствием висела ночь. Господи, как же он все-таки хорош, этот здешний мир, похожий на купе скорого поезда, подумал Виктор. Завтра — послезавтра все решится. Решится неожиданно, непредсказуемо для него.
"Все ли я сделал, чтобы сохранить этот мир, эту грустную осень перед первым снегом, где перемешано реальное и несбыточное, где люди только-только оттаяли, пришли в себя после страшной войны? Не знаю. Надо не думать, об этом, надо выспаться, завтрашний день потребует много сил."
20. Сказка о колобке.
Ничто не предвещало беды.
За окном светился утренний туман в огнях фонарей, и стекла были покрыты тонкими черточками капель дождя. По радио оркестр Поля Мориа мурлыкал вечную мелодию "Love is Blue". Пропикали сигналы точного времени, и голос Левитана взволнованно изрек:
