Только начался поход раньше и не туда, куда намечалось. Северяне восстали, и тамошний хёльг, не сумев справиться силами черниговской дружины, запросил помощи у Эрибулла. Туда-то и двинулась дружина из Вышгорода. Из-за чего буза, ни гридням никто не докладывал, ни отрокам. Да и их ли это дело? Велел свой хёльг идти и помогать тому — их дело выполнять. Пошли и помогли. Не очень такая служба нравилась Стемиду. Их как учили? Что хёльг с дружиной — для защиты народа от врагов, да разбойников, а тут что на самом деле получается? Хвала богам, самим свирепствовать не пришлось — в боях только помогли черниговцам, а уж судилища с расправами те устраивали сами.
Хаскульд Северский вообще, как с цепи сорвался. И вышгородцы на его земле такого не творили, что он сам творил на своей. Как в завоёванной чужой стране, которую разграбил, опустошил, да и ушёл восвояси, и хоть трава там больше не расти. Безо всякого суда и следствия, не вникая в причины и не желая в них разбираться. Просто подавлял, да запугивал, чтобы впредь бунтовать не повадно было. Потом слух разнёсся, что побочный сын Хаскульда от наложницы получил от него назначение с волости дань собирать, да так лихоимствовать принялся и безобразничать, что не выдержал народ, да и расправился и с ним самим, и с его подельниками. И теперь, значит, Хаскульд мстит за сына. И разберись тут теперь, чьё дело правое! Но земля-то — Хаскульда, и разбирается — он. Как сам считает правильным, так и разбирается.
И с одной стороны, Стемиду какое дело? Их дружине не разбираться велено, а помогать черниговцам. И сам он даже не гридень ещё, а отрок, обслуга тыловая. Ну, пару раз стрелу пустил, куда велели, раза три посторожил, что велели, один раз и нападение на их обоз вместе с гриднями отражал, вот и всё его участие. И ладно бы свои ещё древляне были, а кто ему эти северяне? Но с другой — а велика ли разница? Не свои, но уж очень на своих похожи. Такие же веси, да городища, похоже одеты, на похожем и понятном языке говорят. А случись подобное на Древлянщине, разве не то же самое творилось бы и там? Вспомнить хотя бы ту же хёльгу Прекрасу, которой до сих пор и детей у древлян пугают. Эрибулл — рассудительнее, да справедливее и её, и Хаскульда, вот и всё отличие.
А что было бы, если бы и Киевщиной правил такой же вздорный стервец? Как тогда проходило бы и вот это последнее примучивание древлян, которое и привело его в Вышгород? Это же хорошо ещё, что после свирепой Прекрасы и молодому Свентислейфу там делать было уже нечего. Но судя по слухам о том, что он вытворял на юге, в Самкерце и Болгарии, затем в Вышгороде, а после — снова в Болгарии и на Белобережье — не просто так племя терпело и воздерживалось от восстания, пока не пришло известие об его гибели. Конечно, и Эрибулл отложения от Киевщины древлянам не спустил, и мало их племени не показалось, но по сравнению с Прекрасой, да и вот с этим Хаскульдом Северским — мягко ещё Эрибулл с древлянами обошёлся. Поймут это и соплеменники, когда дойдут и до них слухи вот об этих событиях у северян. Видимо, характером Эрибулл не в отца пошёл, а в мать-угорку. По сравнению с прежними хёльгами — очень неплох. И раздражали, конечно, эти вятшие в дружине, и очень не хотелось думать о том, кого из них Эрибулл посадником в Искоростень может назначить, и что тот может натворить, дорвавшись до власти, но сам нынешний киевский хёльг неплох. Хоть и молод, но не горячится и сплеча не рубит. Был бы Льот с таким же характером, да умереннее в поборах, и кто бы выступил тогда против него? От добра ведь добра не ищут.
Исходя из этих соображений, Стемид не находил пока лучших вариантов, чем служба в дружине Эрибулла. Сыт, обут, одет, переведут в гридни — вооружён и не беден, гридню уже и доля какая-никакая в добыче полагается, может и домом своим обзавестись, и семьёй, да и холопское состояние остаётся там, в отрочестве. Его дети будут такими же детьми гридня, как и у остальных, не вятшими, но уже где-то на подступах к вятшести. И при случае кто-то сможет и в вятшие пролезть. Не один сын будет у Эрибулла наверняка, и младших он наверняка хёльгами в подвластных землях посадит. Им там и свои дружины понадобятся, а в них — свои воеводы, свои вятшие. Потому, наверное, и не сажает Эрибулл никого хёльгом на Древлянщине, что для будущих сыновей земли приберегает. И хорошо бы, чтобы в отца пошёл характером тот, который достанется Древлянщине. А когда Льота племя изгоняло, то чего добиться хотело? Разве не того же самого? Из Моравии этот свой хёльг будет или из Вышгорода — разве в этом суть? Породнится с уцелевшими потомками древлянских Амалов и станет своим. Выслужиться надо к тому моменту в дружине, а ещё лучше — в Искоростень попасть, в дружину древлянского посадника. Быть в нужном месте и в нужном качестве. И сам он в выигрыше от этого будет, и семья, и племя. А разве худо будет для древлян, если вместо заносчивого и чужого руса-артана, свиона или норманна, в Искоростене появится хоть и тоже вышгородский дружинник, зато свой гот-тервинг?
Послужив в дружинных отроках, да подучившись у гридней, Стемид понял раз и навсегда, что нет и не будет больше возврата к тем старым добрым временам, о которых так любят повспоминать старики. Можно отбиться от соседнего племени с его племенным ополчением, ничем не лучшим своего, но как ты отобьёшься от дружины, не имея против неё такой же своей дружины? А дружина — это дорогое удовольствие. Её кормить нужно, одевать, обучать и вооружать. И если свой древлянин не станет воротить нос от ячменной каши, пива с медовухой и домотканой одёжки, если и обучить его найдутся и гридни свои вроде того же Стемида, то оружие хорошее — всё равно вынь ему и положь. Но франкские мечи отчего ведь так повсюду ценятся? Оттого, что ни в жизнь не выковать такого своему кузнецу. Даже и дай ему драгоценный привозной булат, он только испортит его почём зря. Пробовали не раз, учёные уже. Не "ульфберт" хвалёный, а самый дешёвый из франкских мечей и у самих франков дешевле семи коров стоить не может. Но допустим, сгодился бы однолезвийный свионский лангсакс. Так ведь и на него тоже и умение нужно, и привозной булат. Вдвое меньше, чем на двухлезвийный франкский, пусть будет четыре коровы. Или даже три, если покупать голый клинок, который в рукоять и ножны оправит свой умелец. А перевоз из Свионии? А навар купца? Будь доволен, если за цену четырёх коров ударишь с ним по рукам — две гривны за клинок вынь и положь. Может быть, осилит свой кузнец и шелом, но кольчугу ему точно не сдюжить. Франкская её цена — шесть гривен, и радуйся, если здесь за семь купишь. Дорого настоящее войско, но в бою оно того стоит.
А без своего — сила солому ломит, и чужое войско ты будешь тогда содержать, заносчивое, капризное и буйное. И дешевле своего оно уж точно не обойдётся, и не свои для него местные. Будут безобразничать, и управы на них не сыщешь. Как у северян этих недавно, когда хоть и терпели изо всех сил, но кончилась терпелка. И чего они добились? Себе же только дороже и вышло. Нет больше возврата к старым добрым временам, и так это теперь не делается. Иначе теперь надо, совсем иначе. Так ли, как ему самому думается или как-то ещё мудрёнее — не с кем обсудить. Попробуй только проболтайся кому-нибудь не тому — небо с овчинку покажется! Позже, как послужит, да осмотрится — виднее будет. Если будет на хорошем счету, да выслужит милость и доверие — могут и в "гречники" его взять, которые к ромеям торговать плавают. Кто с ромеями торгует — много чего знают и о дальних странах, и о жизни в них, и о том, как меняют её те, кому она не по вкусу. Ромеи на этом, говорят, собаку съели. А если повезёт, так мало ли, кого в Царьграде встретишь? И другие греки там бывают, которые элены, и готы из западных стран, и аланы наверняка. Может, и сведёт с кем-то судьба, да научат чему-то, да подскажут что-нибудь поумнее, до чего сам бы и ни в жизнь не додумался. А то, как знать, может, и помогут чем-то в тех его мечтах, о которых сейчас и поговорить-то не с кем.
Так бы и служил Стемид в дружине Эрибулла верно и старательно, доверие, да милость вятших, а через них и хёльга к себе выслуживая. Близилось посвящение в гридни, и для него никаких препятствий к этому не ожидалось. Хоть и не определился наставник, в лучники или копейщики его рекомендовать, Стемиду без разницы. Кем возьмут, тем он и будет служить. Чтобы в первое же плавание в "гречники" взяли — на такое он даже и не надеялся. Это выслужиться ещё надо, в милость и доверие войти. Но со временем — очень неплохо бы оно было. Дело важное, ответственное, и если хорошо себя и в нём покажешь, да не один раз, а несколько — в немалые милость и доверие у хёльга войдёшь. Да и ума в дальних странах почерпнёшь, и если в какой из земель смышлёный гридень понадобится, способный и полезный совет посаднику тамошнему подать, то из кого же ещё и выбирать такого, если не из повидавших мир "гречников"? Особенно, если знает и эту землю, и это племя, посаднику которого такой человек понадобился.
И надо же было так вляпаться, когда дело было уже на мази! Последнее учение ещё отроками, за ним — приём в гридни. Фрасил, сынок и не самого вятшего, но всё равно вятшего, всегда его раздражал. Ни рыба, ни мясо, но гонору — что твой хёльг. Вятшие уже повадились и болярами себя на болгарский лад называть, ну так и этот, выпьет лишнего, и болярство из него так и прёт. О нём так и шутили в таких случаях, что он — уже болярин. А тут как раз и учения успешно прошли, и пирушка небольшая по этому случаю была, после которой, как водится, уже втихаря нашли и обильную добавку. Все тогда хороши были, по совести говоря, не исключая и самого Стемида. Ну и Фрасил этот, как водилось за ним, до болярского состояния как раз наклюкаться успел. И сперва-то просто болярством своим со всяким встречным мерялся, к чему давно уже успели и попривыкнуть, и одно это до беды бы не довело. Но тут челядинку молодую нелёгкая мимо проносила, и глаз не оценённого окружающими болярчонка за неё зацепился. Ах, не уважают они? Ну, сейчас он им всем и на деле покажет, кто тут самый вятший из всех! Как раз и девка очень вовремя попалась — заступил ей путь, да хвать её за титьку, та затрещину ему влепила походя, и только после разглядела, кому влепила. Девка в ступоре, а Фрасил сходу и оплеух ей надавал.
Потом вспомнил, ради чего цеплялся, хвать её под задницу, да на плечо. Девка визжит, брыкается, но разве вырваться ей от гридня без пары дней? Тот только ржёт, да к палатке её несёт, да на остальных оглядывается, все ли увидели и оценили. А когда начали ему говорить, что не дело он затеял, Фрасил вообще в дурь попёр и решил прямо на виду у всех разложить челядинку, да опробовать. Расцепили их, велели девке исчезнуть с глаз, так у Фрасила изобиженного сразу же из всех щелей болярство его попёрло. И челядинка какая-то не уважить целого болярина посмела, а они — что, заодно с ней? Ну и принялся в каждого тыкать, напоминая, кто есть кто. Даже в подпитии Стемид помнил о своём зароке не цапаться с вятшими без крайней нужды, но когда до приёма в гридни считанные дни, и дело это решённое, и отрочество дружинное, считай, уже позади, не следовало спесивому болярчонку холопством его попрекать. По крайней мере — перед всеми. Настолько прямое оскорбление спускать было нельзя. А слово за слово — и в драке сцепились.
И сам хёльг Эрибулл, верша суд, рассудил так. Хайло, хаявщее его не по делу, Стемид расквасил Фрасилу по справедливости. Нос расквашенный, раз уж все свидетели клянутся, что с того же самого удара, не в счёт, а до кучи к хайлу. И рука, которой Фрасил нож выхватил, сломана ему по делу, как и сам нож. А вот за слова о том, на который свой член Фрасил собрался Стемида насадить, снова хайлом сказанные, в хайло и добавить ему кулаком следовало, и тогда он Стемида оправдал бы. А вот носком сапога по указанному члену, да со всей своей молодецкой силы — этого ни оправдать, ни простить никак нельзя. Мало того, что бесчестье вятшему нанёс, так ещё и изувечил его. Сможет ли он теперь и потомство-то иметь? За такое — вон из дружины и обратно в холопы. Без выдачи головой отцу изувеченного, но с отправкой на продажу ромеям первым же караваном. Так мечта и сбылась, что называется. Мечтал ведь к "гречникам" в караван попасть? Попал, только не гриднем в его гребцы и охрану, а живым двуногим товаром с дорогой в один конец.
На хёльга Стемид обиды не держал. Вятшие — его первая опора, а с ними если в ссоре простолюдин, то всегда хоть в чём-то, да окажется виноватым. Да и гридни, ведя его к отобранным для продажи ромеям рабам, объяснили ему по пути, что своим приговором Эрибулл спас ему жизнь. Ну, оправдал бы он его даже, а дальше что? Долго бы прожил в Вышгороде простой гридень, который изувечил сына вятшего? Отец болярчонка уж всяко нашёл бы способ извести его. Да даже и открыто убить. Заплатил бы потом виру, для него не разорительную, и дело с концом. Дворового холопа — тем более. И в любом части Руси дотянулся бы до него рано или поздно. А к ромеям — товар ценный и хорошо охраняемый, и дотянуться труднее, и спрос за него строже. До отправки надо, конечно, поберечься, но как отплывёт караван — считай, от верной гибели спасён.
Да и наказанием продажа ромеям считается достаточным. Это девка пригожая может надеяться в наложницы к толстосуму угодить, да жить у него не хуже вятшей. Или, допустим, мальчонка пригожий для любителей мальчиков, которых у ромеев тоже немало. Евнухи им ещё нужны, но таких им иудеи обычно готовых продают, а сами ромеи парней без вины не кастрируют. А крепких парней покупают обычно для тяжёлых работ. Или на рудники, или в каменоломни, или на стройки, или на судоверфи — найдётся где сильному рабу надорваться. Но это — как судьба сложится. Кто его купит, и как ему повезёт. Для без трёх дней гридня может и по его воинским умениям судьба найтись. От всех богов только отречься придётся, кроме ромейского, а в остальном — может, ещё и они позавидуют ему.
Так бы и гадал Стемид всю дорогу, какая судьба ожидает его у ромеев, если бы не нарвался их караван на запорожцев. Продавать его никому не спешат, сами не холопят, не шпыняют, кормят наравне с собой, да и работают сами наравне с ним. И не только ведь с ним одним так, а со всеми ими. Хорошо обращаются с людьми, обижаться не на что. Да и интересно ведь у них всё. То, что быт ещё толком не налажен, так он у них и у самих не налажен. Видно же по ним, что и сами ещё толком здесь не освоились. И жаль только, что не аланы, если это правда, а не выдумка специально для них. Но как знать, вдруг ещё и не хуже аланов окажутся, когда наладят всё здесь так, как сами считают правильным? Но это — только будущее покажет.
18. Смысл самостийности.
Следующий день, условное 27 мая.
.
— Ну что, Игорь, "фортами" вы с напарником довольны? — спросил Семеренко.
— Абсолютно не к чему придраться, Сергей Николаич, — ответил Уваров, — Даже не ожидали такого от самодельных стволов — ничем они не хуже тех трофейных, которые были у нас в той прежней жизни.
