— Да нет, — сказала я. — Просто на земле опасно. Мои лошади могут убить меня ночью, если я буду сильно пахнуть тобой. Я никогда не спала рядом с ними на земле, только в седле. Одна из них такая злюка!

Он улыбнулся.

— А, это дело поправимое!

— Не отходи от меня! — предупредила я, оглядывая деревья в поисках вершин. Только не зная, как туда сейчас забраться.

— Это тоже поправимо! Но если ты думаешь, что я буду всю жизнь держаться за чью-то юбку и прятаться за ней, то ты глубоко ошибаешься.

— Под нее поместятся разве только твои громадные лапищи, — сказала я, непроизвольно автоматически представив, как бы это было бы прямолинейно. Он ведь такой огромный! Но вдруг, поняв, что я сказала, мучительно заалела.

— К тому же юбки сейчас нет, и тебе пришлось бы всю жизнь держать руку на моем бедре, поскольку за его гладкую и эластичную кожу и железные мышцы ты не ухватишься, — разглядывая свои голые ноги, поспешила я развеять нечистые помыслы.

И прикусила язык от злости, став красной как буряк, — такие подлости вырываются! Нет, я точно больна чуток.

Но он только качнулся ко мне.

— Ты не валяй дурака, шестнадцатый труп тут ни к чему! — суровым строгим голосом предупредила я. И вдруг воскликнула: — Ты ранен!

— Чепуха, — отмахнулся он. — Я тэйвонту!

Но я все-таки в отместку стащила с него одежду и зашила раны.

— Ты что-то не там зашиваешь! — воскликнул он.

— А я и не зашиваю! — обиделась я. Я восторженно ласкала руками эти громадные, но гибкие и гармонично расположенные мышцы плеч, стоя сзади его. Треугольник спины был просто потрясающе красивым, могучим и широким. Ничего низкого, только легкость и восторг в сердце... Все кричало во мне от гордости... Он мой!!!

— Хватит на сегодня, — Радом поймал мои руки и посадил на колени.

— Ты все время забываешь, что я голая! — возмутилась я, отчаянно прижимаясь к нему. — Нельзя ли повежливей! И зачем было полностью снимать платье?

— Порезы все равно шли ниже бедра. И потом оно промокло от крови. Да и разрезы в нем такие, что туда свободно проходит моя рука. Так что оно тебе не зачем.

— Твоя рука свободно могла пройти и под юбку, это не аргумент... — опять ляпнула я, правда уже не так ужасно.

— Если ты еще будешь меня провоцировать, то ты станешь моей женой здесь же и сейчас, и ничто тебя не спасет.

Я счастливо улыбнулась.

— Хотела бы я посмотреть, что бы я сделала с тем, кто мешал бы мне ... Почему меня так тянет к тебе? Я, наверное, бесстыдна, да? — спросила я, целуя его и вытягиваясь на его руках в струнку. — Ты же сказал, что мы женимся... Я и сама не знаю, что со мной творится. Я не испытываю похоти от твоих рук, но мне очень радостно, что они там... Слово чести, ты первый в моей жизни, с кем я так разговариваю... — бессмысленно болтала я без умолку, пытаясь удержать в сердце светлое чувство. — Может это оттого, что ты со мной скоро будешь делать я и становлюсь бесстыдной уже сейчас? Ведь с того момента, как мы поженимся, естественность и закон изменятся для меня. Теперь стыдным будут не чужие руки, коснувшиеся того, что укрыто от нескромных взоров, а отсутствие их там, где их присутствие назначено природой. Девчонка, всю жизнь ребенком спавшая одной, теперь до конца жизни будет спать с другим, и не только спать, но и допускать его туда, куда казалось стыдно. Но теперь стыдно, если муж тебя не любит и не спит с тобой. Для девчонки меняется закон, образ физического бытия, может потому и придуман обряд, чтоб легче провести чистые души через этот момент, не допуская губительного влияния разврата? Иначе искренне, сильно влюбленные не решились бы преступить эту грань? Может, обряд, это разрешение для любви? Чем мощнее, подлинней любовь, тем она чище и тем труднее представить им себя в этой роли, ибо любовь выявляет сознание. При мысли о любимой в роли жены чистому сердцу сам ты кажешься нелепым и сами помыслы не умней курицы, мечтающей об орлином полете. Вот для этого и создан обряд, чтобы облегчить двоим переход в новое физическое бытие их тел как естественное? Ибо природа ставит запрет для спонтанного соединения, чтоб не было разврата. Хотя и зарождение естественно, особенно в браке, когда они уже и телесно слиты. Когда естественным будет кое-что, о чем ты даже не могла думать без краски раньше? Просто естественное, желанное бытие? Любовь не вожделение, она спокойна и естественна, любовь это когда рука любимого на твоей груди просто радостна?

— Философ, — ласково сказал он, целуя меня.

Я радостно улыбнулась...

Потом изменилась...

Улыбка осталась лежать внизу...

Глава 52.

Все изменилось в долю мгновения, и особенно я, что мне самой было неприятно. Но иначе я не могла.

— Опасность! — пронзительно холодным, профессиональным голосом вдруг резко крикнула я; холодным голосом, в котором уже не слышалось ни одной нотки, звучавшей перед этим. Вскочил на ноги уже другой человек, не имеющий ничего общего с прежней, властно зовущий коней и отдающий Дару и его банде холодные, четкие, безжалостные приказы убивать... Точным толчком отправив Радома за камень, я мощно выстрелила второй нож в один из кустов, неведомым образом уже оказавшись сама рядом с ним, как вспоминал потом ошарашенный Радом. Второй, потому что первый я метнула еще до того, как произнесла слово, просто на смутное серое чувство. Говорили, что я вгоняю нож с восьмидесяти метров полностью в дерево по рукоятку с скоростью и силой арбалетного болта ...

Трое в таких же черных масках не успели одуматься. Одному я размозжила голову камнем, второй опрокинулся от удара пробившего его череп метательного клинка, а третьего, напряженно кружившего вокруг меня, убил налетевший сзади Дар, который помчался дальше на следующие кусты. Мало того, что его метало из стороны в сторону, чтоб не стать жертвой метательного оружия, так он еще применил знаменитый фокус — перед самыми кустами вдруг перекувыркнулся, будто упал раненный, и ударил кусты всеми своими копытами с налету. Оттуда с воплем вылетел человек, которого тут же добила несшаяся с другой стороны Белочка.

— У них, как у тэйвонту, здорово распределены роли! — восхищенно сказала я подошедшему Радому, стреляя из арбалета погибшего черного в дальние кусты. Оттуда послышался вопль. Мигом кончившийся с прибытием Дара. Как раз туда и скакавшего.

Я хладнокровно зарядила арбалет еще раз и выстрелила в еще раз в черную скалу. Оттуда с криком свалился человек, мучительно цепляясь за камни. Я выстрелила еще раз, и он затих.

Кони с фырканьем проверяли ближайшие кусты, куда я метала ножи, и что-то топтали там.

— Я боюсь за тебя! — сказала я Радому.

По лицу его мелькнула странная улыбка. Но, отложив все, он просто взял меня в охапку и притянул меня к себе. И крепко прижал... И крепко поцеловал в губы и так раз, другой, третий... Волосы мои растрепались, я почувствовала, что у меня кружится голова. Я таю... Еще мгновение и мне все станет все равно и уже никто не остановит нас...

Рядом зафыркали вернувшиеся кони.

Я с трудом оторвалась от Радома. Я ничего не думала — просто голова кружилась, а тело падало куда-то в пропасть, точно не мое...

— Мне нельзя быть голой, — запинаясь, сказала я, пытаясь отстраниться. Но куда там — я упиралась в его руки голой спиной. Словно камень. — Ты от этого наглеешь...

Меня приподняли как пушинку и молча прижали к громадной груди, чуть не раздавив. Я просто замерла, задыхаясь от огромной радости сердца. Почему-то я не чувствовала того, что должны чувствовать девушки в такой ситуации. Никакой тяжести и острой сладости внизу. Скорей сладость была в сердце, которое таяло, и я вся обмирала...

— Ты специально меня раздел, чтоб иметь возможность надо мной так издеваться! — возмущенно догадалась я, тщетно болтая в воздухе ногами.

— Никогда не думал, что мне, учившему воинов терпению и выдержке, будет так трудно дождаться до утра. Как подумаю, что завтра ты станешь женой, и сама позовешь и откроешь мне свое тело, и никогда нам больше не придется стыдиться друг друга, так просто схожу с ума.

Я злокозненно улыбнулась.

— Иногда полезно и помучится немного — так сладче будет, — детски сказала я.

— Лукавица!

— И ценить меня больше будешь!

— Больше невозможно... И так схожу с ума от страха за тебя.

Я фыркнула.

— А я то думала, что это на кого-то нападали, и он не смог защититься. Радом, я тревожусь за тебя! Столько этих черных! Ты не можешь защититься!

— У них плохая подготовка! — усмехнулся он. — Если бесшабашная девчонка в одиночку убила сегодня треть школы.

— Я боюсь не за них, а за тебя...

— Я мастер тэйвонту! — гордо сказал он.

— Не ври! — ласково потерлась я об него. — Я понимаю твое желание хвастовства передо мной, но с каких это пор мастер тэйвонту не смог победить сто бандитов голыми руками? Признайся, что ты бродячий воин и попросил друзей тэйвонту, чтобы произвести на меня впечатление! Все равно они тебя не слушаются — второй раз отпустили меня...

— Я представляю, как тебя отпускали... — ухмыльнулся он. — Они хоть там еще живы? Как хорошо, что ты плакала!

Я отвернулась и спросила Дара, в упор подошедшего к нам и внимательно следившего за действиями Радома своими недоверчивыми конскими глазами. Чего это вы тут делаете?

— Как ты мог проворонить нападение? — с укором сказала я ему. Тоже мне охранник!

Дар фыркнул.

Тут везде воняет этими черными, попробуй уследи, — поняла я.

— Еще нашел кого-то? — спросила я.

Они с Белочкой зафыркали и замотали головами.

— Пойдите обыщите еще раз! — сказала, сопроводив мысленным разъяснением, они охотно помчались прочь, но я почему-то подумала, что заниматься они будут вовсе не розысками убийц. Такие противные и непослушные. Тем, чем завтра я буду заниматься с Радомом. И чем отныне священно стану для него. И чем отныне и навсегда будет мое тело... Как странно мне расставаться с детством, с одиночеством, с юностью... Была ребенком, и вдруг повзрослела... Как-то неожиданно и пьяняще это чувство юной девушки, почти уже женщины...

— Будто мы с тобой, — восхищенно сказал Радом.

— Не похож ты на Дара. Тот дикий и сильней Белочки. И быстрей в бою. А ты слишком окультуренный.

— Не думаю! — ухмыльнулся он. — Просто она не показывает ему все, что может...

Я растаяла.

— Радом, дай я одену какую-то одежду! — взмолилась я. — Из-за этого ты ко мне неуважительно относишься, и я сама виновата.

Он крайне неохотно это сделал. Точно ему доставляло удовольствие пасти на мне свои глаза.

— Не зачем тебе одевать запачканные темным магнетизмом вещи этих мерзавцев. А в мою рубашку тебя пять влезет, словно это ночная рубаха.

Я подумала, что она будет мне как платье, и это хорошо, но он почему-то уклончиво не согласился. Я рассудила, что ему жалко рубаху, и вздохнула. Плащ я, конечно, безнадежно переделала, но...

Он, наконец, нашел выход — тэйвонту ведь — и закутал меня в свой плащ, дав его мне опять.

— Я с ним не расставалась, — по-детски сообщила я. —Пока эти гады не отобрали... Хорошо хоть, что вернули. Только не суй под него свои ручищи. Потерпи. Завтра я буду уже твоей половинкой, и руки не будут уже чужими, — по-детски сказала я. — Так странно все это... Точно и не я буду... Не могу себя это представить.

Я взяла его руку и положила на лоно. Сквозь плащ, правда. Странно, но я при этом ничего не чувствовала плохого. Только чистоту, гордость и радость. Радость от того, что этот сильный мужчина станет частью меня, станет моим, войдет в меня, навсегда, будет поклоняться моему телу и находить в нем радость, войдет в мою жизнь неизменно, будет моим спутником жизни и будет отцом моих детей. И зарождение их казалось мне чем-то священным и даже нужным. Ни одного вожделения не шевельнулось во мне при этом. Спокойная, широкая радость от его рук.

— Я наглая, низкая и бесстыдная и мне чуть страшно. Но уже не стыдно.

— Никакая ты не бесстыдная, ты просто настоящая Женщина. Уже изменившая психологию. Которая согласилась выйти замуж за любимого и просто отсчитывает последние часы своей одиночной жизни, — возмутился он. — Чтобы начать жить вдвоем. Психологически ты уже со мной, вместе, часы перевела, а обряда еще нет. И сознание твое крепко в сердце и претворяет импульсы тела, мощно распространяя их на все, а не падает в половые органы, концентрируясь на причиняемом раздражении органа. Ты же думаешь не о себе, а о любимом, и его действия лишь сосредоточивают твое сердце и сознание на нем...

Радом сказал однажды, что это ощущение чистоты, идущее от меня, полное отсутствие вожделений и детскость и в то же время непонимание стыда баламутило его так, что он терял всякое ощущение реальности.

— От ощущения того, что этот ребенок скоро станет моей женой, я просто умирал от сердца, расширявшегося из груди, — сказал как-то он. — Ты сама не сознавала, насколько ты чиста и незапятнанна ничем грубым. Шоа неправа, — ты не кокетничала... Ты просто пожелала, полюбила и взяла... Я все время почему-то ощущал твое сердце и чистоту побуждений, что бы ты внешне не делала (крайне невинное) и что бы не казалось со стороны... Ты просто была женщиной...

— Научи меня владеть мечом, — попросила я. — А то я как без рук. Метание ножей вспомнила, и даже кое-какие удары руками и ногами, из тех, что Шоа и Юурга показали, тренировала эти дни, а с мечом беда. Только один рубящий и оттренировала...

— А что Шоа и Юурга показывали? — заинтересовался он.

— Все, — сказала я. — Шоа хотела меня убить, а Юурга не давала, вот я удары и запомнила... Да, а у этих мальчиков техника похожа на твою. И никакой ты не тэйвонту и это даже хорошо, — сказала я, — замирая у него на груди. Тоже воин и нет в этом ничего обидного. Тэйвонту уже бы давно все проверил.

Вот тут Радом впервые выругался.

— С тобой я теряю не только голову, но и рассудок!

Он хотел пойти проверить кусты, но я не пустила, вцепившись в него.

— Кони! — сказала я. — Во-первых, пойдем вместе, а во-вторых, надо тоже зашить им раны. Они же не виноваты, что на тебя напали, правда?

Мы вместе осторожно проверили все. Радом обыскал всех и собрал у всех оружие, и все, что было, в том числе и у прежних.

— Странные бандиты, — сказала я. — Почему напали на тебя?

— Это не бандиты, — как-то отрешенно сказал Радом. — Это черные тэйвонту... И они знали, на кого напали... Кстати, что тебе сказал тот умирающий? — вдруг резко переменил он разговор.

— Спросил, жива ли я? — равнодушно вспомнила я. — Предсмертный бред. Удивлялся, что Дар не выполнил приказ. И что снова служит мне... Как это может быть? — задумчиво спросила я.

— Может, он должен был убить тебя раньше? — спросил Радом.

— Но ведь никто не знал, что я убегу? — возразила я.

— Где ты его встретила?

— Возле заимки тэйвонту... — сказала я и задумалась. — Он привел туда стадо прямо к противоположному берегу... Если Дар принимает мысленные приказы, а это так, то такое живое орудие убийства удивительно удобно. Ты просто посылаешь его в ту область, дав образ и задачу, и никто не заподозрит тебя. Все знают, что он убийца... Чисто случайная гибель... Тогда это действительно страшно... Но ведь никто не знал, что я там, — вдруг радостно воскликнула я, — кроме разве что...