— А, ну молчать! — рявкнул на разошедшегося ротного подошедший комдив. — Развели мне тут базар словно спекулянтки! — Полковник Бобров, пригладив непокорные седые волосы, смотрел сквозь командиров на бойцов. — Дожил, — с горечью пробормотал он, пробегая глазами по людям. — Командир дивизии лично распределяет три десятка бойцов по ротам... Так! — грозно протянул он, переводя взгляд на вытянувшихся в струнку командиров. — Весь личный состав, все... сколько вас там, все тридцать семь человек, направляются в первую роту! Лейтенант Мареев! — тот подскочил к нему. — Разведка докладывает, что немцы перебрасывают два моторизованых батальона в стороны Каховки... Считай, прямо к тебе на задний двор, братец! Короче принимай, пополнение! Остальные, в расположение своих подразделений, бегом … марш!
— Они хоть оружие держать смогут? — угрюмо спросил Алексей, стоявшего рядом санинструктора, который и возглавлял весь этот табор. — Поди всех стоячих выскребли из санбата...
Тот, кашлянув в огромную варежку, буркнул:
— Ничего, товарищ лейтенант, смогут. Не смотрите, что в бинтах. Почитай, почти все сами вызвались... А тот, вообще, вон еще вчерась удрать на позиции хотел, — пожилой боец кивнул в сторону невысокого больного в потрепанном со множеством дыр ватнике. — Еле удержали.
— Хорошо. Давай, иди отец, назад, — лейтенант сделал два шага вперед и внимательно посмотрел на бойцов. — Товарищи бойцы, скажу сразу, спокойной жизни вам не обещаю. Наша первая рота находится на острие обороны дивизии и именно по нам придется первый удар врага. Стоять придется насмерть!
— Так и нас, товарищ лейтенант, не пальцем делали, — выкрикнул из строя тот самый боец, на которого указывал санинструктор. — Чай не первый день воюем... Не струхнем.
— Боец, два шага вперед! — повысил голос Мареев. — Доложить по форме!
Тот сразу же подобрался. Несколько движений руками и дырявый ватник словно по волшебству приобрел более или менее опрятный вид, а сама фигура стала подтянутой.
— Глованко Илья Степанович, старшина пограничной заставы №... ..особого района, — энергичным голосом произнес боец.
— Пограничник, значит..., — слова сами собой вырвались у лейтенанта. — Добро! Вот и принимай взвод... У нас старшина как раз и не было. Команду и в расположение
Уже позже, когда закончились земляные работы и пополнение разбрелось по землянкам, Голованко стал вспоминать события прошедших дней, котрые сейчас казались совершенно далекими и туманными...
«— … Давай, забирайся внутрь! — старался перекричать гул самолетного двигателя летчик. — Есть приказ!
Дрожа словно от нетерпения, самолет раскачивался на месте. Летчик практически высунулся из небольшого окошка, сверкая большими круглыми очками.
— Товарищ старшина, у меня приказ — вас вывезти в первую очередь! Здесь должна остаться только небольшая группа... Вы слышите?! — движок оглушающе ревел. — Скорее, уже светает!».
В землянке было тепло, что особенно чувствовалось после тридцатиградусного мороза на улице. Самодельная печурка еле слышно потрескивала сгоравшими досками от снарядного ящика, скудно освещая тесное помещение. Старшина поправил скорчившийся вещмешок и вновь провалился в полусон...
«... Говорю, что теперь с нами будет? — Голованко наклонился к высокому майору, который и курировал эвакуацию партизанского отряда, а точнее тех, кто был приобщен к Тайне. — А, товарищ майор?!
Тот, пытавшийся все время полета уснуть в продуваемом всеми ветрами салоне самолета, недовольно прокричал:
— Вас приказано доставить в Москву, в наркоман внутренних дел. Там и решат, что с вами делать».
Илья перестал ворочаться и открыл глаза. Огненные блики плясали по перекатам землянки, завешанным чьей-то плащ-палаткой от просыпавшейся сверху земли. Он бегали от одного выступа к другому, временами сливаясь во что-то совершенно причудливое и странное.
«— Слушай, старшина, — так и не уснувший майор снова наклонился к нему. — Как там немец, лютует? — по его вопросу было не ясно, знает ли командир или нет правду.
— Да уж не сахар, — бросил в ответ Голованко. — Товарищ майор...
В этот самый момент их мощно тряхнуло и самолет задрожал от попаданий зенитных снарядов, а его борт, только что казавшийся надежной и несокрушимой стеной, украсился рваными отверстиями.
— А-а-а-а-а-а! — с безумным воплем кого-то вырвало с места и швырнуло в хвост. — А-а-а!
— За скобы держись, за скобы! — в самое ухо заорал ему майор. — Иначе размажет... Черт!
Сидевший прямо напротив них боец, вцепившийся в оружие, резко дернулся. Рифленый ствол автомата и круглый магазин разлетелись в разные стороны.
— Вот, гад, в вилку взял! — майор с трудом удерживал большой вещмешок одно рукой. — Лупит не переставая!»
Голованко аж застонал от бессильной злобы, вспоминая как зенитные орудия разбирали самолет по частям, как как летчики бросали борт из стороны в сторону...
«Дверь кабины распахнулась и кто-то проорал оттуда:
— Идем на посадку! Километров десять до наших не дотянули... Черт! Двигатель! — из кабины что-то кричал второй пилот. — Тяни! Дотянем!
— Нам нельзя к немцам! — майор каким-то чудом отцепился от сидения и бросился к кабине. — Нам нельзя к немца! Ты понимаешь?! — в этой сумасшедшей болтанке он взял за грудки пилота и начал его трясти как тряпичную куклу. — У меня приказ! Ты меня понимаешь?! Приказ, подписанный лично народным комиссаром внутренних дел...!
Раздался дикий скрежет и в фюзеляже образовалась огромная дыра, в которую спокойно можно было протолкнуть взрослого человека. Ледяной ветер ворвался в салон...
— Отпусти! — дикие глаза летчика вперились в хвост, который ходил ходуном. — Разобьемся, в бога душу мать! Отпусти! — пальца майора были словно клещи. — Все равно не дотянем! Двигатель горит. Хоть стреляй, не вытянем!
Майор толкнул его обратно в кабину и странным взглядом окинул разворошенный салон...».
Старшина, вздрогнув, вскочил с лежанки и уставился на занавешенный выход. Руки сами собой опустились на винтовку. Однако, шли секунды, минуты, но на улиц было тихо.
— Ни к черту, — сплюнул он, снова устраиваясь на свое место.
«В салоне еще оставалось шесть человек, один из которых, прилетевший вместе с майором, висел на ремнях без движения. Случившего потом не ожидал никто...».
В полумраке землянки глаза старшины напоминали поблескивающее в огне стекло. Он совершенно не моргал...
«Вытянув руку за спину, майор вытащил пистолет и передернул затвор.
— Майор..., — закричал было Голованко, подумав, что тот решил застрелиться, чтобы не попасть в плен.
Бах! Бах! Бах! Он стрелял практически не целясь. Да собственно и расстояние было детским для военного — метров шесть — семь. Пусть самолет болтался, но ведь люди были крепко стянуты ремнями.
— Стой! — но было уже поздно. — Нет! — закричал Илья, дергая на животе страховочные ремни. — Нет!
Стрелял он точно в голову. Сначала, в тех, что сидел вблизи от него — два партизана — муж с женой. Им досталось по пуле... Они умерли сразу же: он откинулся к борту самолета, а она головой склонилась к нему на плечо».
— Тварь! — скрипел зубами старшина, неосознанно сжимая приклад винтовки на своих коленях. — Вот же тварь!
«Следом получил пулю молоденький солдатик из сопровождения. Она вошла ему прямо между удивленных глаз. Он даже не пытался отстегнуться, вскинуть руки... Боец искренне удивился.
— Сидеть! Сидеть, я сказал! — почти вставший старшина от сильного удара в грудь снова впечатался в сидение.
Бах! Бах! Бах! Последний все же успел выстрелить в ответ. Неуклюжий, длинный карабин, который когда-то служил верой и правдой своему хозяину — немцу, здесь подвел. Он уже почти развернул ствол — не хватил какой-то секунды или двух! Подскочивший майор в упор застрели и его».
Огонь в печке почти погас; из черной кучки золы лишь изредка выстреливали язычки пламени. Холод медленно наступал, заставляя спавших бойцов плотнее укутываться.
«Самолет снова тряхнуло! С громким хлопком что-то взорвалось в кабине. В это же мгновение борт начал заваливаться набок. Сиденья, секунду назад располагавшиеся на боку, переместились на пол... На Илью упало что-то сверху... Окровавленная шапка, слетевшая с головы того самого солдата.
— Запомни, старшина, никто не должен попасть в плен! — сквозь воющий звук едва пробивался голос майора, который, зажимая рану на голове, полз в сторону Ильи. — Никто! — нос самолета наклонился еще круче и майор кубарем скатился прямо к ногам старшины.
— Ты что же это делаешь, гнида?! — проорал Голованко, прижимая ногой головы убийцы. — Своих же стреляешь! — сапог все сильнее давил на лицо, собирая щеки в одну складку. — Это же свои!».
В землянке уже стало ощутимо холодно, но он этого совсем не замечал. По его щекам продолжали стекать слезы. Крупные, соленые, они катились куда-то к подбородку, где застревали в густой щетине.
«Практически не управляемый самолет пилотам, а точнее одному пилоту (второго взрывом убило на месте), посадить все же удалось. Верхушки деревьев сумели немного погасить его скорость, а высокие сугробы приняли на себя основной удар... Дальнейшее, вновь для Голованко представало сплошным туманом, в густой белизне которого он едва узнавал знакомые места.
… Вот грубое, словно вырубленное из дерева или камня, лицо майора, по которому стекала кровь. Оно то приближалось к нему, но, наоборот, отдалялось...
— Запомни, старшина, никто не должен попасть в плен …, — шептал майор, всматриваясь в его глаза. — Это приказ командования...
Он прислонил ствол пистолета к его груди и несколько раз выстрелил...».
Видение было настолько реальным, что сразу же отозвалось болью в левой стороне груди. Старшина непроизвольно потянулся туда рукой и осторожно коснулся пальцами места ранения.
«— Светка, глянь-ка, еще один дышит! — всплыла в его голове новая картина. — Тащи носилки, может донесем, — прямо над ним кто-то склонился; в глаза было все мутное и неразличимое. — Тяжеленный какой! Давай, шустрее, а то и нас накроет здесь...
Вновь очнулся он уже на операционном столе, если грубо сколоченные обрубки еловых столбов можно назвать столом, да еще и операционным. Мутный свет еле светил где-то у потолка. Остро пахло хлоркой и какой-то гнилью.
— Давно ранили? Боец? Не слышит, — Илье быстро разрезали гимнастерку и обнажили левую грудину. — Ну и хрен с ним! Рана вроде хорошая... Нет! Она просто отличная! Чистая, розовенькая...
Резкая боль только на мгновение пронзила его тело и сразу же ушла.
— Вот и все, — что-то шмякнулось рядом с ним. — Почитай в рубашке родился, от такой пули спасся!».
97
Отступление 27. Реальная история.
27 ноября 1941 г. г. Наро-Фоминск. Сообщение дежурного по аэродрому капитана Стеблова Е.П. «В назначенный срок экипаж старшего лейтенанта Захарова не вернулся на аэродром».
Отступление 28. Реальная история.
27 ноября 1941 г. 12 ч. 41 мин. Сообщение начальника особого отдела … стрелковой дивизии майора Игнатенко П.Г. «В ответ на запрос о поиске пропавшего самолета..., сообщаю, что 27 ноября отдельная разведгруппа в районе села Кочемеевка наблюдала падение самолета. В район крушения пробраться не удалось...».
Отступление 29. Реальная история.
27 ноября 1941 г. 16 ч. 21 мин. Из телефонного разговора между начальником особого отдела … стрелковой дивизии майором Игнатенко П.Г. и представителем Ставки … Н.С.
«— Ты мне что тут Ваньку валяешь?! Тебе было приказано направить в район крушения самолета еще одну разведгруппу?! …
— Так точно, товарищ …. Готовиться к выходы.
Так какого... ты спишь? … Я тебе покажу Кузкину мать, майор! Снег пойдешь на Колыме разгребать! …
— Есть, товарищ...».
Отступление 30. Реальная история.
28 ноября 1941 г. 10 ч. 13 мин. Из радиограммы старшего разведгруппы. «... Самолет опознан. Подобран уцелевший пассажир. Обнаружены противником. Прошу свободный проход».
Отступление 31. Реальная история.
29 ноября 1941 г.
Из отчета «... В момент подлета к линии фронта наш самолет был обстрелян зенитками противника. Был поврежден фюзеляж и двигатель, от чего самолет начал падать на территорию, занятую противником... В целях выполнения приказа № … мною были застрелены пассажиры самолета и сопровождавшие их бойцы. После приземления груз был уничтожен...
подпись.... майор … Никитин Н.Е.»
Возможное будущее.
Из сочинения ученицы 11 А класса Бухарской общеобразовательной школы имени Сабира Рахимова Фирсовой Ларисы на тему «Выдающиеся ученые Советского Союза».
«... Вклад в советскую и мировую науку Николая Ивановича Вавилова сложно недооценить. Его труды по прикладной ботанике, генетике и селекции, биологии и географии и в настоящее время остаются кладезем гениальных идей и открытий, обогнавших свое время Это и открытие закона гомологических рядов в наследственной изменчивости организмов, и формулировка постулатов концепции линнеевского вида как системы, и доказательство теории центров происхождения культурных растений...
Признавая заслуги Николая Ивановича как великого теоретика биологической науки, нужно всегда помнить и его роль в развитии экспериментальной ботаники. Проводимые им на протяжении десятилетий кропотливые опыты по селекции растений с заданными характеристиками оказали неоценимое влияние на дальнейшее развитие …
В тоже время для каждого советского человека Николай Иванович Вавилов был и остается тем самым ученым который смог вывести аскомицеты, получившие другое название «Второй хлеб». Именно этот подвид высших грибов — Ascomycota от латинского, выведенный Вавиловым в трудный для страны 1941 год, спас тысячи и тысячи человек от голодной смерти в осажденном Ленинграде, в холодных окопах и промозглых партизанских лесах...
В них содержится довольно много белка (примерно 15%). Благодаря устойчивости его генетической структуры аскомицеты быстро накапливают такие важные для организма человека элементы, как изолейцин, лизин, метионина и триптофана. Особенно богаты грибы данного подвида клетчаткой и минеральными солями калия, натрия, кальция, фосфора, серы, а также микроэлементами — медью, цинком, йодом, марганцем и т. д.
Особая поверхность ножки позволяет им впитывать все минеральные вещества из почвы, что сделало их неизменной добавкой к пайкам летчиков, подводников, танкистов, моряков и в особенности разведчиков....
________________________________________________________________
4 декабря 1941 г. г. Москва. Кремль.
Александр Николаевич Поскребышев поднял голову и бросил недовольный взгляд на ерзающего капитана — одного из примелькавшихся порученцев Берии Л.П., который опять порывался встать. В этот момент на этого самого худосочного капитана было страшно смотреть. Его вытянутое лицо выражало столь явное отчаяние, что Посеребышев встал и со вздохом подошел к двери кабинета.
