Миваки плакала, сидя на снегу.
— Простите... простите меня...
— Здесь не детский сад, Миваки-сан, — угрюмо и гневно произнес капитан Рюозо, стоявший в первом ряду кольца самураев. — И ломали вы со своими сообщниками не игрушки, а жизни людей. Думаешь, за такое можно извиниться?!
Миваки давилась слезами и молчала.
— Черная Вдова. Мастер маски, за пять лет убивший больше шестисот людей в странах Лугов и Лесов. Нелюдь, отмечающая самые интересные жертвы шрамом у себя на запястье. Ты! — Хару рявкнул так, что Миваки вскрикнула и отпрянула, упав на спину. — Ты привела ее в свой дом! Ты указала на родную мать как на следующую жертву!
— Спросите у леди Йори! — в отчаянии выкрикнула Миваки, понимая, что еще секунда, и ее разорвут на куски, даже не вынимая мечей из ножен. — Спросите у леди Хикари! Они подтвердят, что я ничего не знала! Леди Хикари сообщила мне обо всем только перед самым началом боя! Я хвалила Черную Вдову за сделанное, но только потому, что очень сильно испугалась за свою жизнь! А вы бы не испугались на моем месте? Я... я... я не знала о Черной Вдове! Я... я не хотела...
— Не хотела?! Но что ты хотела? — глухо прорычал Хару, до безумия взбешенный позорным заговором внутри его клана.
Миваки умолкла и сгорбилась, глядя в снег под собой. Что ответить? Что хотела избавиться от Кицунэ и сама стать гостьей принца Кано? Хотела настраивать его на союз с Северной Империей и уговаривать принять отца советником? Хотела стать женой дайме и правительницей Водопадов?
— Я... я хотела спасти страну от войны...
— Ложь! Ты лишь хотела власти и рада была получить ее через убийство! Если бы не героические дела леди Кицунэ и защищающих ее солдат, зло свершилось бы. Ты не попыталась помешать планам Черной Вдовы и не держалась в стороне, напав на леди Хикари и помогая пауку-людоеду справиться с ней!
Девчонка тряслась, как осиновый лист. Все кончено. Неужели все кончено?
Хару склонился и положил перед Миваки короткий, острый меч.
— Если действительно считаешь что действовала верно, вырази нам протест. Если считаешь что ошибалась и была обманута, вырази свое раскаяние.
Миваки, закрыв лицо трясущимися руками, горько рыдала. Слезы текли по ее щекам и ладоням, но они не затронули ни единой струны в сердце сурового самурая.
— Ты никогда не была достойной дочерью нашего клана, — сказал Хару, вставая справа от девчонки и обнажая катану. — Если проявишь малодушие и сейчас, не жди пощады. Умереть как дочь самураев или как презренное ворье — это твой выбор.
Кицунэ соскочила с коня и, не замечая капающей с пасти зверя голодной слюны, побежала к дому, откуда навстречу ей уже спешили леди Хикари и несколько слуг.
— Мама! — девчонка нырнула в объятия камигами-но-отоме и прижалась к ней ласковым котенком. — Мамочка моя, как же я испугалась! — Кицунэ шмыгнула носиком и, почувствовав запах крови, тронула руку матери в том месте, где Хикари под одеждой прятала тщательно забинтованную рану. — О нет! Ты ранена! Мамочка, ты же ранена! Подожди, я сейчас позову врачей! Больно? Очень больно, мама?
— Не пугайся, маленькая моя! — Хикари целовала лицо разревевшейся от страха и паники девочки. — Со мной все хорошо! Пока ты рядом, ничто другое не важно. Солнышко мое, лисенок ласковый! Все хорошо.
— Мам, ты только потерпи немножко. Все уже позади, врачи нас вылечат, а чудовища больше не вернутся. Вот, смотри. — Кицунэ раскрыла ладошку, в которой всю дорогу до дома держала мамино обручальное колечко. Эта вещь, наверное, была дорога маме, ведь она никогда его не снимала.
— Ах ты, лапочка моя, золотая, — камигами-но-отоме стиснула девочку в объятиях изо всех сил. — Прости. Прости за то, что это ты, а не я, защищаешь нас всех от преследующих нас ужасов.
— Ма-а-ам... каким бы ни был страшным враг, я никому и никогда не позволю тебя обижать! Я же — волшебная!
— Чудо мое! Глупое и пушистое.
— Ма-а-ам... — Кицунэ сладко млела от счастья.
Томео меж тем, сойдя с коня, двинул зверю в скулу для напоминания, кто здесь главный, и поспешил к небольшим саням, в которых домой доставили леди Кадзуми. Протянув руку, он помог женщине выйти и, обняв за плечи, повел по дорожке к дому. Кадзуми все еще не пришла в себя от долгого заточения, и передвигаться ей было сложно. Шепча любимой что-то ласковое, Томео поддерживал ее и помогал стоять ровно. Кадзуми сделала пару шагов, и вдруг ноги ее подломились. Она едва не упала, но Томео мгновенно среагировал, подхватив ее на руки.
— Томео-сама! — испуганно охнула Кадзуми. — Прошу вас, не надо! Ведь вы еще не совсем оправились от болезни! Я не смогу простить себе, если буду отягощать вас...
Самурай только крепче прижал ее к себе и, ответив улыбкой, понес к дому, но их взаимное счастье бесцеремонно прервала прибежавшая повариха, Чиоко, что совершенно ошалела от произошедших вокруг нее событий и теперь не знала, что делать и кого из пострадавших подруг утешать первой. Она одна из немногих до сих пор верила, что Миваки на самом деле хорошая девочка, просто испорченная и избалованная отцом.
— Кадзуми-сама, Томео-сама! — Чиоко, подбежав, упала на колени перед госпожой и, не выдержав, разрыдалась. — Пожалуйста, поспешите! Миваки-сама повели... — сердобольная женщина указала направление рукой. — ...Туда! Хару-сама хочет казнить ее!
Глаза Кадзуми, которую Томео поставил на ноги при приближении служанки, испуганно расширились. Силы взялись неизвестно откуда, и женщина устремилась, спотыкаясь и увязая в снегу, в направлении, указанном служанкой. Сделав своим самураям знак "следуй за мной", Томео побежал за Кадзуми.
Миваки дрожала от холода и ужаса, рыдания ее обратились в судорожные всхлипы. Девчонка так и не протянула руку за лежавшим на снегу мечом.
— Похоже, мои надежды на проявление чести и самоуважения от тебя были напрасны, — Хару поднял катану над головой, замахиваясь для удара, но отчаянный крик Кадзуми, увидевшей блеск металла, остановил его.
— Нет! — женщина бросилась к дочери, но двое самураев встали на ее пути и удержали. — Нет, не убивайте ее! Прошу вас, Хару-сама, будьте милосердны!
— Мама? — Миваки, сбрасывая оцепенение, подняла голову и, взглянув на Кадзуми, вскочила на ноги. — Мама!!!
Хару схватил ее за плечо и хотел усилием руки снова поставить на колени, но леди Кадзуми, пробежав мимо расступившихся самураев, уже обняла девочку руками и заслонила ее собственным телом.
— Мама, спаси! Спаси меня! — причитала Миваки, прячась в объятиях матери. — Я не хочу умирать! Пожалуйста, спаси меня!
— Тише, тише, глупая моя, — Кадзуми улыбалась сквозь слезы с любовью и нежностью. — Я здесь. Ничего не бойся.
Хару хмурился, не спеша убирать меч.
— Рад видеть вас в добром здравии, леди Кадзуми, — сказал самурай, глядя на женщину, обронившую во время бега одеяло, в которое до того стыдливо куталась. Лишенная волос голова и грязный костюм куноичи нисколько не красили благородную даму. Обладающие повышенным чутьем, самураи силой воли сдерживали в себе желание поморщиться от резкого запаха. — Сожалею только, что внешний вид ваш сейчас в столь плачевном состоянии, и хочу напомнить, кто всеми силами содействовал безумному чудовищу, заживо похоронившему вас.
— Моя дочь ничего не знала! Она выполняла приказы Черной Вдовы только потому, что принимала ее за меня! Поверьте! Та безумная куноичи приходила ко мне и хвалилась тем, как ловко ей удалось обмануть мою дочь!
— Даже если это так, если бы Черная Вдова обрисовала ей свои намерения раньше, ваша дочь тотчас заключила бы союз с пауком и не выдала бы нам врага! Эта юная дама готова на сговор с кем угодно, стоит им только упомянуть имя ее отца, интригана, подлеца и труса, вырастившего дочь полным своим подобием!
— Неужели вы считаете, Хару-сама, что она была согласна покончить с собой?
— О чем вы?
Кадзуми, спешно закутываясь в одеяло, которое подал ей Томео, вкратце обрисовала план, которым хвасталась ей Черная Вдова. Лицо Миваки, когда она слушала об истинных намерениях недавних союзников, вытянулось от потрясения и побелело еще больше, хотя минуту назад казалось, что она уже мало отличается цветом от лежащего вокруг снега.
— Но... но мне все говорили... что... — голос ее становился все тише, и она умолкла, полумертвая от холода и полного душевного истощения.
— Черная Вдова всегда была трусливой и подлой тварью, — сказал Томео. — Она любила играть чужие роли, но жить под видом леди Хикари в замке принца Кано не отважилась бы по той простой причине, что оттуда почти невозможно сбежать. Скрыться от самурая гораздо сложнее, чем от простого горожанина, заподозрившего неладное в поведении своей жены или подруги. Черная Вдова слишком осторожна, даже черный воин-дракон не смог бы заставить паучиху зайти в смертельную ловушку, откуда слишком сложно выбраться в случае провала маскировки. Поэтому я глубоко убежден, что ехать в Серую Скалу она не собиралась.
Хару задумался, но медлил недолго.
— Это ничего не меняет, — сказал он. — То, что Миваки-сан обманули и обрекли на смерть вместо сближения с принцем, не может служить оправданием. Лично мне нелепа даже мысль, что вы, Кадзуми-сама, могли замыслить убить другую женщину и присвоить ее имя. Могла ли ваша дочь не подумать о том, что вы попросту не способны на то злодейство, что замышлялось?
Миваки издала сиплый стон. Она действительно до последнего признания была убеждена, что мама — это мама. Как любая настоящая сволочь, она искренне верила, что все люди такие же, как она. Просто мама наконец-то показала свое истинное лицо...
— Как бы то ни было, — продолжал меж тем Хару, — когда она узнала о совершенном Черной Вдовой преступлении, то поддержала сделанное! Готова была на все ради возвращения ее отца и Юидая к власти в стране! О чем же может быть речь? Перед нами враг, воспитанный врагом и думающий только о том, чтобы причинить нам вред!
— Умоляю вас, Хару-сама, — Кадзуми, выпустив дочь из объятий, упала на колени перед главой клана и склонилась, касаясь снега лбом. — Пощадите мою дочь! Она еще очень молода, ей не хватило жизненного опыта, чтобы принять верные решения! Я обещаю вам, что смогу ее перевоспитать и скоро вы увидите перед собой истинную леди, достойную своего великого имени!
— Слишком поздно, Кадзуми-сама, — довольно резко прервал ее Хару. — Из черного скорпиона не вырастет соловей! Она достойная дочь Черной Вдовы, а не ваша!
Хару взмахнул катаной, намереваясь срубить Миваки голову, но Кадзуми с криком снова заключила дочь в объятия и закрыла ее собой. Не на шутку разозленный капитан хотел приказать своим самураям оттащить женщину, но резкий окрик Томео остановил его.
— Ваши слова логичны и полны правды, Хару-сама, — Томео сделал пару шагов вперед и коснулся рукояти катаны у себя на поясе. — Но все же вынужден просить вас убрать оружие. Клан волен судить своих преступников по собственным законам, но я не могу остаться сторонним наблюдателем в этом деле по той причине, что люблю и хочу взять в жены эту благородную даму, Акизуки Кадзуми. Ее дочь — моя дочь, воспитанием которой отныне займется клан Огасавара.
— Я ничего не имею против того, что вы готовы забрать из нашего клана леди Кадзуми, но Миваки несет в себе наш геном! Она — часть нашего клана.
— Расценивается ли это как сокрытие генетического материала? Означает ли это, что договоренности, по которым клан Акизуки взял двух жен из Огасавара, являлся обманом и воровством генов?
— Тот договор был заключен с прежним главой клана, а не со мной!
Клинки с шелестом вылетели из ножен. Двадцать четыре самурая Акизуки встали спиной к спине, а около полутора сотен стражей города окружили их. Численный перевес был, несомненно, за воинами Томео, но среди бойцов Хару не было никого, кто не прошел бы суровую школу морских сражений. Бугры мускулов вздувались под одеждой. Битва обещала быть похожа на стычку красных и черных лесных муравьев, в которой черным "малышам" не было дано гарантированных шансов на победу.
— Вы представляете, что это будет означать для вашего клана, если сейчас мы начнем бой? — выкрикнул Томео, взывая к благоразумию старого карателя. — Вне зависимости от исхода вам придется уйти из Инакавы!
— Я не хочу начинать сражения с вами, Томео-сама. Но и терпеть попрание прав нашей семьи, молчать при запрете Акизуки вершить суд над собственными преступниками я не намерен! Предатели должны быть уничтожены из простой и понятной необходимости обезопасить свою спину! Эта девочка — не просто девочка! Это — дочь главного советника Юидая, через которую изменник может командовать лояльными ему людьми в городе! Мой меч обращен не против вас, а против предателей и заговорщиков, которые желают видеть наш народ в рабстве у дайме Северной Империи! Предупреждаю, что если ваши воины сделают еще один шаг в нашу сторону, она первая, кто умрет в начавшейся бойне!
— Остановитесь! — звонкий девчоночий голос прозвучал в сгущающемся сумраке угасающего дня. Больше сотни взглядов тотчас устремились на Кицунэ, которая без страха и колебаний приближалась к солдатам.
Городские стражи расступились перед ней, и девочка, не задерживаясь ни на мгновение, ровным шагом направилась к Хару.
— Не вмешивайтесь, Кицунэ-сама, прошу вас, — грозный самурай смутился под суровым взглядом малявки, которая, может, и выглядела обычной хрупкой девчонкой, но на деле являлась подругой принцессы Мичиэ, желанной гостьей принца Кано и героем, о которой в Инакаве повсеместно шептались. — Это внутренние дела нашего клана. После того, что замышляла против вас обвиняемая, слишком милосердно будет с вашей стороны заступаться за нее.
— Милосердие — удел глупцов, — ответила Кицунэ и мило улыбнулась. — Так, кажется, говорил верховный лидер Чистой Крови и повторяли тысячи палачей его армии, расправляясь с детьми и женщинами генетически измененных? Должны ли мы, люди, отрицающие правду кровавых мясников, пытаться в то же время уподобиться им? Я прошу вас освободить Миваки и передать ее клану Огасавара. Уверена, Томео-сама сумеет правильно позаботиться о своей приемной дочери и сделает так, чтобы она впредь никому не причинила вреда.
— Но, Кицунэ-сама... — Хару обрадованно уцепился за возможность решить проблему, не теряя лица перед жителями города и соклановцами. Приказ от самой Кицунэ, в которой сейчас многие, может быть и ошибочно, но видят посланницу богини Инари. Нет проявления слабости в том, чтобы исполнить ее волю.
— Нет ничего удивительного в том, что Миваки подчинялась Черной Вдове, — продолжила оборотница, печально поникнув. — Она была уверена, что ее отец и мама едины в мнении, что поступки правильны. Нельзя недооценивать доверие ребенка к своим родителям, а обвинять ее в подчинении — значит... — Кицунэ резко вскинула голову и повысила голос, — ...обвинять всех, для кого родители и семейные узы являются важнейшей составляющей жизни!
Самурай молчал несколько мгновений, прежде чем ответить:
— Но как она могла не заподозрить...
— Поднимите меч, — Кицунэ отбросила одеяло, в которое была закутана.
