На этот раз мы сидели в полупустой столовой вдвоем с Мэлом. Основная часть студенчества ринулась после второго занятия наводить красоту перед праздником.
К большому перерыву я смогла разбудить в себе самообладание. Уселась, вытащила справочник и тетрадь, старательно игнорируя присутствие Мелёшина. Неторопливо перелистывала страницы в поисках нужного параграфа, а в душе завозилось разочарование оттого, что Мэл вовсе не собирался объясняться. Мне бы радоваться, что он не ославил меня на весь институт как девицу определенной репутации. Вместо этого я начала раздражаться на неопределенность, а раздражение породило недовольство. Словом, хотела сама не знаю чего.
Пока меня одолевали терзания, желудку надоело стесняться, и он выразил негодование голодным бурчанием. Мелёшин ел вяло, не поднимая глаз от подноса. Я же выписывала из справочника, делая вид, что ничего особенного не рычит голодным зверем на всю столовую.
Вдруг Мэл прокашлялся и спросил:
— Почему не обедаешь?
— Не твое дело, — ответила грубо, и в животе солидарно рыкнуло.
Мелёшин нахмурился и поелозил ложкой в борще.
— Я хотел сказать...
— Не мешай. А то собьюсь. Очень сложная формула.
Мэл замолчал. Так и прошел наш обед, вернее, обед Мелёшина. Он практически ничего не съел и отнес полный поднос на мойку. Зажравшийся богатей! — бросила я злобный взгляд, сглатывая слюну. Приняв уход Мэла как молчаливое разрешение покинуть столовую, ринулась из помещения и, забравшись на чердак, изгрызла половину дневной порции сухарей.
После обеда институт опустел. Ну и что с того, что никто не отменял работу и учебу? А когда же прикажете гладить нарядные платья, завивать кудри и накрашивать ресницы? Повседневные будни достались тем, у кого один свитер и одна юбка на все случаи жизни.
На занятии у Стопятнадцатого я повторила ранее разученные заклинания и поблагодарила декана за "засирайку". Генрих Генрихович пребывал в благодушном настроении и мурлыкал под нос, изредка вальсируя рукой. Он тоже заразился духом предстоящего праздника. А кто бы заразил меня, хоть чуть-чуть?
— Эва Карловна, идете на новогодний вечер?
— Иду.
— Прелестно! Запланирована грандиозная программа. Обещан фуршетный стол.
При последних словах я навострила уши. Мне не послышалось? Стол? Видимо, высшие силы смилостивились, решив подправить упадническое настроение, и сделали неожиданный подарок. У меня тоже появился повод ожидать с нетерпением праздника.
— Здорово! Генрих Генрихович, а правда, что охранник зарезал кассиршу?
— Упаси бог, — замахал руками декан. — Только убийств нам не хватало. Он связал ее, вставил кляп и очистил кассу, а наш Монтеморт задержал преступника, показав себя во всей красе. Нашего стража теперь кормят на убой.
— Да, Монька не подкачал, — согласилась я. Понятно, почему пес разленился и плюет на мелкую преступницу вроде меня. От излишеств рациона мне бы тоже было недосуг ловить всяких мошенников. Важнее хорошо усвоить пищу и освободить место для новой порции вкусненького.
Потом спросила, надеясь, что просьба не прозвучала подозрительно:
— Генрих Генрихович, я начала писать реферат по символистике, но профессору не сказала, потому что он считает меня тупой. — При этих словах Стопятнадцатый посмотрел укоризненно. — Хочу попробовать свои силы. Сейчас набираю статистику по современным мастерам раритетов.
— Изучаете индивидуалов?
Я кивнула.
— Источников катастрофически мало. Не подскажете, в каком направлении двигаться?
Декан огладил бородку:
— Не так давно, при наведении в кабинете порядка на верхних полках, мне попалась на глаза подборка по интересующему вас вопросу.
Я подскочила:
— Неужели? А можно посмотреть?
— Непременно, Эва Карловна. Завтра и заходите, — пригласил мужчина.
— Обязательно! — Еще чуть-чуть и запрыгаю от радости.
На прощание Стопятнадцатый продекламировал с чувством:
— Особый праздник Новый год вагоны счастья нам везет! Увидимся на вечере, милочка.
Хорошее пожелание. Хочу заграбастать весь состав.
Оставшееся время я распределила по первоочередности задач и сперва отправилась в архив. В помещении приятно пахло.
— С праздником! — поприветствовала начальника. — Пойдете на вечер?
— Нет, — ответил он сиплым голосом. — Некогда.
Что ж, у каждого своя нелюбовь к массовым мероприятиям. Наверное, Штусс решил встретить начало следующего года в кругу семьи, в домашнем уюте и любви близких. При этой мысли в носу у меня засвербело. Может, позвонить отцу и поздравить? — подумала и тут же отбросила самую нелепейшую идею из всех возможных.
Архивариус опять определил для работы стол рядом с растительностью и опять принес стопку приличных на вид карточек. У меня начало складываться впечатление, что он поручал бессмысленную и ненужную работу. Подняв голову, я заметила в густой листве огромный лиловый цветок со щедро опушенными тычинками. Наверное, это он благоухал, источая тонкий сладковатый аромат, наполнивший помещение.
— Что за цветок? — поинтересовалась у начальника. — От него так вкусно пахнет?
— Понятия не имею, — пожал плечами мужчина. — Я не люблю растения.
— Но как? — растерялась я, обводя взглядом пышущее благолепие зелени. — Тогда зачем?
— Мне незачем, — пояснил Штусс. — Наши исследователи выяснили, что в архиве наблюдается природная аномалия, поэтому растениям здесь хорошо. Вот и тащат сюда из кабинетов, что ни попадя. Я давно бы избавился от всей этой мерзости, но не получается. Завалили меня ею.
Я оглядела жертвы неудачного ухода. Действительно, между горшками с великолепными здоровыми растениями ютились коробочки и баночки с чахлыми и дохлыми пеньками. На многих из них пробивались росточки и зеленели молодые листики.
— Кто же поливает хозяйство?
— Василиса Трофимовна приходит по пятницам, — сказал архивариус таким тоном, будто я должна была знать всех Василис в окрестностях института.
— И все-таки у вас отличный живой уголок.
Мужчина, задрав верхнюю губу, подвигал усами:
— Уже смирился. Регулярно пью капли от аллергии. Что поделать, не могу отказать страждущим в просьбах о помощи.
Отработав положенные часы и сдав архивариусу переписанные на сто рядов карточки, я пошла по пустому институту к Альрику, питая слабую надежду, что профессор сбежал начесывать чубчик, и остановилась как вкопанная перед стеклянной лабораторной стеной. Меня озарила светлая идея. Вернее, в моем воображении идея блистала подобно солнцу, а вот архивариусу она бы не понравилась. Хотя какая ему разница — одним растением больше или пятью?
Мне пришло в голову притащить в архив оставшиеся кустики разъедалы из оранжереи. Все равно погибшим растениям нечего терять — всеми листьями и корнями они почти в горшково-кадочном раю.
Большой палец оставил потную отметину, отпечатавшись на электронном устройстве. Огонек засветился зеленым, и я направилась поздравлять Альрика с предстоящим праздником. Несмотря на предновогоднюю лихорадку, профессор оказался на месте и записывал в толстой зеленой тетради.
— Здрасте, — швырнула сумку под стол. А чего церемониться?
Мужчина оторвался от записей и посмотрел на меня.
— Что-то не так? — спросил он. — Страхи? Подозрения? Ночные кошмары?
— Все отлично, — пробурчала я, забираясь на кушетку. — Кстати, с праздником.
Альрик крутанулся на стуле, развернувшись ко мне, и принялся разглядывать, положив локоть на раскрытую тетрадь.
— Рановато поздравляете, Эва Карловна. До вечера... — посмотрел на запястье, — целый час.
— А я заранее.
Язык дерзил откровенно, на грани хамства. Наружу лезла непонятная агрессия, желание крушить, ломать и топтать. Профессор встал, достал из ящика стола перчатки и натянул их.
— Вас что-то беспокоит, — утвердил он.
— Беспокоит, — ответила я с вызовом. — Чем от меня вчера пахло?
— Горьким миндалем, — отозвался мягко мужчина.
— Вот именно, — хмыкнула недовольно, хотя исподволь порадовалась, что не разило сыростью и плесенью на весь кабинет.
— Как обстоит дело с галлюцинациями? Не было рецидива?
— Нет. А хотелось бы продлить ощущения, — заявила с видом вселенского зла. — Я бы весь институт взяла в оборот, зная о чужих желаниях.
Альрик рассмеялся, а потом спросил:
— Вас кто-то обидел?
— Не кто-то, а что-то, — поправила я. — Жизнь.
И неожиданно вспомнила, о чем мечтал на семинаре Мелёшин. Его мечта исполнилась, и даже больше.
Альрик ушел в комнату отдыха, погремел и вернулся с полной мензуркой. Достав из стеклянного шкафчика пузырек, накапал зеленой жидкости и протянул мне. Я подозрительно посмотрела на зеленоватую водичку.
— Выпейте. Это успокоительное. Настойка на основе пустырника.
Еще ни разу в жизни мне не предлагали мензурку в качестве стакана. Сделав разобиженное лицо, я выпила большими глотками. Альрик наблюдал с легкой полуулыбкой. Внезапно в моем животе громко заурчало, словно жидкость переливалась с шумом по пустым трубам. Мужчина снова сходил в комнату и вернулся с пирожком.
— Последний, — сказал извиняющимся тоном.
— Нет-нет-нет. Категорически.
— Ешьте и не препирайтесь, — сунул мне пирожок.
— Спасибо, — потупила я глаза. Ела, стараясь не торопиться, чтобы выходило благовоспитанно и аккуратно. Профессор снова вернулся к писанине.
Пирожок оказался невероятно вкусным и с печенью. От Альриковой доброты я расчувствовалась и поймала себя на том, что хочу спрыгнуть с кушетки и ластиться к мужчине, мурлыкая и потираясь о штанину, как прикормленная кошка. Ну, ладно, как тощий облезлый котенок.
Закончив писать, профессор закрыл тетрадь, сходил к раковине и принес мне салфетку.
— А теперь начнем осмотр, — сказал, мимолетно улыбнувшись.
Мне обстучали ноги и руки, проверили условные и безусловные рефлексы, опять заглянули в ухо-горло-нос, просветили глазное дно, тщательно изучили побледневшее колечко на пальце и заставили отвечать на логические вопросы. Я долго соображала и путалась.
— Вы несобранны, — констатировал Альрик.
А зачем мне собираться? Наоборот, надо расслабляться в предвкушении фуршетного стола.
— Можете спускаться, — сказал профессор. — Осмотр законен. Не прощаюсь, потому что увидимся на вечере.
С чего он взял, что пойду глазеть на светское общество?
Я подхватила сумку, и в это время в дверь постучали.
— Войдите, — разрешил Альрик. На пороге возникла Лизбэт в белом халатике. Как истинная соратница ученого, она не бросилась после занятий в общежитие прихорашивать внешность. Девушка рассчитывала сразить профессора наповал в его родной среде.
— Альрик Герц... — начала Лизбэт и заметила меня. Пришлось протиснуться мимо нее бочком, причем девица не сдвинулась с места, чтобы пропустить. Ох, уж эти подозрительные ревнивицы, — вздохнула я и потопала занимать место на празднике поближе к фуршетному столу.
____________________________________
adventi*, адвенти (пер. с новолат.) — приближение
Это могла быть 30.2 глава
Стол и в самом деле был великолепен и манил меня как мотылька — пламя свечи.
Для празднества переоборудовали большой спортивный зал. Сбоку поставили высокую сцену, натянули трос и повесили плотный темно-синий занавес, установили прожектора и усилительные колонки.
Готовясь к празднику, устроители не пожалели иллюзий. На потолке распростерлось ночное небо с мириадами звезд. Под молочными реками звездных туманностей парили огромные снежинки. Медленно проворачиваясь на невидимых глазу нитях, они меняли окраску и конфигурацию лучей, завораживая взгляд гибкой пластикой форм.
Окна по обе стороны зала закрыли экранами со слабой подсветкой и организовали на них падающий большими хлопьями снег — актуальный антураж, поскольку в канун новогодья погода взбунтовалась и передумала баловать свежим снежком. В углах зала свисали мощные разлапистые еловые ветви, наряженные большими сверкающими шарами и серпантином. С определенной периодичностью в глубине густой хвои бесшумно взрывались петарды, осыпая пространство густыми облаками конфетти. Иллюзия рассеивалась, и через некоторое время повторялась заново.
Что и говорить, организаторы постарались на совесть. Зрелище украшенного зала впечатлило меня. И все же новогодняя суматоха бледнела в сравнении с Днем национальной независимости, отмечаемым с грандиозным размахом ежегодно в середине мая.
Для заслушивания торжественной части подготовили посадочные места, расположенные широким фронтом перед сценой, но внимательная Эльза позаботилась, чтобы на моем пригласительном билете не поставили оттиск с указанием номера ряда и места. Ну и ладно, больно надо. К тому же кресел значительно меньше, чем желающих, поэтому около стен начали понемногу скапливаться такие же, как я, невезунчики, которым предстояло заслушать официальную часть мероприятия на ногах.
Минутная стрелка перешла на отсчет последней четверти часа. Гости прибывали, зал наполнялся.
Недавние соседки по занятиям преобразились до неузнаваемости, превратившись в блистательных принцесс. Они дефилировали в роскошных платьях, увенчанные великолепными прическами. Парни, во время учебного процесса щеголявшие в расхлябанных джинсах и скучных растянутых свитерах, проходили в зал в строгих костюмах, с галстуками и бабочками. Новогоднее торжество не обошли вниманием и работники института, рассаживаясь согласно билетам. Евстигневу Ромельевну я узнала по королевскому профилю, которым она развернулась к сидящему рядом молодому декану факультета внутренней висорики Миарону Евгеньевичу, беседуя с ним. Недалеко от них, в том же представительском первом ряду восседали Ромашевичевский и седовласый Михаслав Алехандроваич, покровитель элементарной висорики — похожие друг на друга высоким ростом и сухощавостью, разве что Ромашка имел вдобавок богатый нос.
В это время в зал вбежала Бабетта Самуиловна, заламывая в панике руки. Увидев, что я подпираю без дела стену, она потащила меня обходными коридорами за кулисы, на ходу умоляя помочь в облачении участников предстоящего театрализованного представления в костюмы.
Ох, и употела же, я не меньше артистов! А каково им, несчастным, под слоями ткани, поролона и ватина?
Когда на самодеятельных актеров спешно надели громоздкие корсеты и каркасы и нацепили колпаки и носы, я вернулась в переполненный бурлящий зал и, пробравшись в толпе, очутилась у стены. Передо мной мелькали знакомые и незнакомые лица, поздравлявшие друг друга с надвигающимся праздником. Я вертела головой в надежде увидеть Аффу или Петю, но неожиданно заметила своего бывшего дрессировщика.
Мелёшин сидел в третьем или четвертом ряду вместе с блондинкой. С его блондинкой. Она не впустую отсутствовала два дня, собираясь вручить себя Мэлу в качестве самого ценного подарка. Девушка была великолепна даже издали. Открытая спина матово поблескивала в электрическом свете, поднятые и забранные в сложную прическу волосы сверкали россыпью капелек.
Мелёшин в элегантном темном костюме тоже не ударил в грязь лицом. Девушка повернулась к Мэлу и что-то сказала. Он обнял ее хозяйским жестом за талию, а сам начал оглядываться, ища друзей, сидящих на задних рядах. Чуть шею не свернул, пока всем кивал, а потом наткнулся на мой взгляд. Повернулся к своей подружке и, погладив по обнаженной спине, что-то сказал на ухо — интимное, предназначенное для них двоих. Девушка ответила, рассмеявшись, и потянулась к Мэлу. Они поцеловались, легко и мимолетно, чуть коснувшись губами, но поцелуй был настолько личным, настолько собственническим, что... у меня сдавило грудь.
