— А то я не знаю! — отреагировал Мирошников таким тоном, что ещё немного, и к нему можно было бы применить эпитет 'огрызнулся'. — При нашем товарном голоде выцарапать что-нибудь в резервы даже совместным нажимом ЦК, СНК и РКИ не всегда удается.
— К сожалению, дело гораздо серьезней, — глядя на мою помрачневшую физиономию, Иван Иванович тоже посуровел лицом. — Сельскохозяйственная статистика неумолимо свидетельствует: у нас из пяти лет два неурожайных, и только один — урожайный. После трех не слишком удачных лет, следующий, 1930-й, может дать весьма крупные сборы зерновых. А вот за ним, скорее всего, опять погода принесет нам неприятности.
— Так мы погодой не управляем, — хмыкнул мой собеседник.
— В том-то и дело. Вы засуху 1921 года ещё не успели забыть? — мне показалось, что при этих словах Мирошников дернул рукой, как будто собираясь перекреститься. — К такому обороту событий надо быть готовым. Если в 1930 году действительно будет богатый урожай, нужно — кровь из носу! — как можно больше закачать в резервы. Случись серьезный недород, ведь с вас же спросят — где же запас на черный день?
— Спросят... — выдохнул Иван Иванович. — Да вот, попробуй, возьми зерно на хранение. Всем нужно! Растащат по зёрнышку.
Ну да, ну да, — киваю в ответ. — Кто-то растащит, а голову, случись что, с вас снимать будут.
— Вот только не надо меня пугать! — заместитель председателя Комитета резервов при СТО не выглядел испуганным, однако следующая фраза показала, что опасения в его душу я все-таки смог заронить. — Всё равно Наркомторг и Центросоюз упрутся, и будут тянуть одеяло на себя. Каменева с наркомата сняли, а что толку? На них даже весь ЦКК с Куйбышевым во главе всерьез надавить не может!
— Оттого и пришёл к вам. Не с пустыми руками, а с предложением, — раскрываю папочку, которую держал в руках, и кладу ему на стол два листка бумаги. — Тут обоснование необходимости наращивания запасов, ускорения строительства хранилищ, и установления обязательных нормативов формирования зерновых резервов. Заодно — поручение Комитету по науке и технике и АН СССР разработать предложения по совершенствованию технологий хранения зерна и снижения потерь. Выходите с этим на Рыкова и готовьте постановление СТО. Решение такого уровня обойти будет сложно. Особенно, если будет соответствующая резолюция Политбюро.
Мирошников промолчал, но листочки взял, пробежал глазами...
Похоже, идея утвердить Положение о Государственных резервах, в котором устанавливался обязательный минимум запасов зерна, из расчета, чтобы этот запас мог обеспечить одну посевную кампанию семенами, фуражом и продовольствием, возражений не вызвала. Проект Положения так же обязывал все ведомства обеспечить передачу Комитету резервов необходимый по нормативам объем материальных ресурсов. Подняв глаза от документа, он спросил только:
— И в чём тут ваш интерес? — вот же, без этого вопроса ни один разговор с чиновниками из других ведомств теперь не обходится! Всё подвохи ищут и подводные камни.
— Если будет сильная засуха, придётся переходить на карточное снабжение, — объясняю ему. — И я не хочу, чтобы на наших заводах начались волнения рабочих, если они свою норму по карточкам получать не будут. А тут без поддержки госрезервами не обойтись.
Уф, кажется, договорились. Может быть, и удастся немного лишней соломки подстелить под засухи 1931 и 1932 года. Но что получится, а что нет — покажет будущее...
Эпилог
Покинув Комитет по снабжению, возвращаюсь к себе — назавтра у меня очень серьезный доклад. Как раз в Совете труда и обороны: предстоит расширенное совещание Военно-промышленного комитета при СТО, где будет рассматриваться программа развития военной промышленности. Фактически же речь идет о том, какая доктрина развития РККА и РККФ будет принята на ближайшие годы.
Но попадая в семейное гнездо, все служебные дела оставляю за порогом. Точнее, хочу оставить — но первый же вопрос жены заставляет вспомнить о них.
— Ты чего такой вздернутый, — спрашивает Лида, — как после хорошей драки?
— Драка и была, — привычно вздыхаю в ответ, — отбивались, плечом к плечу с Углановым, от введения непрерывки.
— Это что ещё за зверь? — удивляется она. Не дошли, значит, ещё до нее эти новомодные веяния...
— Есть такая идея, — поясняю, — заменить неделю на пятидневку. Но главный фокус в том, чтобы выходной работникам давать не одновременно всем, как сейчас, по воскресеньям, а строить график выходных через четыре дня на пятый с таким расчетом, чтобы фабрика, завод, или организация, работали непрерывно, на выходные дни не останавливаясь. Тем самым снизятся потери рабочего времени, увеличится выпуск продукции...
— И почему же ты против? — сразу же интересуется жена.
— Потому что неразберихи получается больше, чем выгоды, — начинаю рассказывать, одновременно развязывая галстук и расстегивая воротник сорочки. — Во-первых, для непрерывного производства оказывается необходимо станки или агрегаты, закрепленные за теми или иными рабочими, передавать другим, входящим в так называемые скользящие бригады, как раз и обеспечивающие работу в выходные. Получается обезличка, качество обслуживания станков падает, возрастает количество брака и аварий. Во-вторых, если выходные дни рабочих ещё можно более или менее равномерно распределить по системе непрерывки, то что делать с мастерами и инженерами? Их и при существующей-то системе не хватает, а откуда их взять ещё и для работы на выходные? Но и это не всё, — и я продолжаю перечисление, не отрываясь от мытья рук под краном. — В-третьих, на непрерывку надо переводить все подразделения, обслуживающие заводы: столовые, кооперативные лавки и магазины, фельдшерские пункты. Да вообще все организации, куда работающие люди могут обратиться только по выходным. А там та же история — зачастую негде взять людей, чтобы они вышли на работу, когда у других выходной, — закрываю кран и не успеваю потянуться за полотенцем, как его мне вручает Лида. — Может ещё получиться и так, что у членов одной семьи нерабочие дни окажутся отнесены на разные даты, что не даст им побыть вместе, порешать свои домашние дела или отдохнуть всей семьей. А ещё распинаемся насчет заботы о человеке! — бросаю под конец в сердцах.
— Погоди, не заводись, — остужает меня Лида.— И что решили?
— Хорошо, вся коллегия Наркомтруда во главе с Углановым дружно встала против. Томский и ВЦСПС тоже не одобрили. А я Президиум ВСНХ подбил дать отрицательное заключение. Но все равно, на Совнаркоме страсти кипели нешуточные. Новый председатель Госплана, Рудзутак, крайне энергично ратовал за непрерывку — без неё, видите ли, дорогое импортное оборудование работает с неполной загрузкой. Его поддержал ещё ряд руководителей, которым казалось весьма заманчивым поднять выработку едва ли не одним росчерком пера, — нервно мотнув головой, заканчиваю:
— И всё же тут номер не прошёл. Незначительным большинством, но непрерывку на Совнаркоме завалили.
— Тут? — немедленно цепляется за это словечко Лида. — Ты хочешь сказать, что там, у вас...
— Да, в том времени — ввели, — подтверждаю её догадку. — В 1929 году — кое-где, а с 1930 года — повсеместно. Затем пятидневку превратили в шестидневку, а в 1940 году вернулись обратно, к обычной семидневной неделе с выходным в воскресенье. Помаялись, помаялись, и вынуждены были отказаться от этой новации. А, к чертям все бюрократические изобретения! — энергично машу рукой. — Меня сейчас больше другое занимает. Я тут при помощи Макаренко большую авантюру провернуть хочу, на пару с секцией реактивного движения при Центральном Совете Осоавиахима. Создаем кружки изучения реактивного движения и ракетного моделирования при детских домах и школах, прежде всего там, где есть юнармейские училища или курсы начальной военной подготовки.
— Слушай, а чего ты детям какие-то реактивные дела пропихиваешь? — недоумевает моя несравненная, заодно подливая мне чай в стакан, водруженный в подстаканник. — Если уж речь идет о военной подготовке, не лучше ли им авиамоделизмом заняться, или, скажем, радиоделом? И практическая польза от этого больше будет, чем... всякие там фейерверки пускать.
— А вот не скажи! — качаю головой.
— Что, опять какая-то задумка из твоего времени? — быстро интерпретирует мое упрямство Лида.
Киваю, затем некоторое время молча допиваю чай, затем подхватываю посуду со стола и вместе с женой отправляюсь на кухню. Быстренько перемыв посуду и расставив все по местам, возвращаемся в комнату и устраиваемся на диване. Жена садится рядом, положив мне голову на плечо, и я начинаю тихонько рассказывать:
— Понимаешь, ракеты ведь уже использовались в военном деле, и довольно успешно. А с применением нового бездымного пороха и новых взрывчатых веществ они превращаются в очень грозное оружие. Так что не игрушки это вовсе. Но главное даже не в этом...
— А в чем? — негромко, почти шепотом спрашивает любимая женщина, еще теснее прижавшись щекой к моему плечу.
— Тебя когда-нибудь завораживало зрелище звёздного неба над головой? — отвечаю вопросом на вопрос. — Хотелось бы тебе иметь возможность проникнуть туда, в эту бездну, полную звезд и планет?
— Спрашиваешь! — фыркает жена. — Луну с неба тоже кое-кто хотел бы достать...
— Так вот Константин Эдуардович Циолковский ещё в 1903 году предложил выкладки, позволяющие рассчитывать на то, что реактивный принцип движения позволит человечеству оторваться от Земли и исследовать эти доселе недостижимые пространства... И до Луны мы, во всяком случае, добрались.
— Правда? — встрепенулась Лида.
— Правда. А запущенные при помощи ракет искусственные спутники Земли исчислялись сотнями.
— Как я догадываюсь, это дело не на один десяток лет вперед? И что же тебе сейчас дадут школьники и воспитанники детских домов? — заговорил в жене здоровый прагматизм.
— Они дадут тысячи, а, может быть, и десятки тысяч энтузиастов, захваченных мечтой о космических полетах. И кто знает, может быть, именно благодаря их усилиям нам на старости лет все же доведется самим стать свидетелями такого полета. А пока — пусть шаг за шагом двигаются от одной цели к другой...
