Он резко встал из-за стола, ухватил недоеденный расстегай, а другой ласково потрепал девушку по волосам и улыбнулся.
— Все закончится хорошо, малышка. Ну, пока.
— Пока... — слабо ответила Оксана, провожая его взглядом. Только когда он вышел за дверь, она сообразила, что не взяла с собой сумочку, в которой лежало несколько монеток, припасенных на мелкие неожиданные расходы. Ну и пусть, решила она. За еду заплачено, а места здешние она уже знает, так что домой дорогу найдет и пешком. Солнце еще не село, и места здесь приличные, так что приключений на обратной дороге случиться не должно. Внезапно она почувствовала себя спокойно и уверенно. Если Олег сказал, что все закончится хорошо, значит, так и есть. Она отломила кусок расстегая, осторожно, чтобы не рассыпать мясной фарш, набила им рот и принялась жевать, черпая из тарелки бульон большой деревянной ложкой.
Зубатов сидел в своем кабинете, выходящем окнами в Большой Гнездниковский переулок, и сосредоточенно грыз деревянное перо, вчитываясь в лежащий перед ним документ. Тусклая шестисвечевая электрическая лампа под потолком с трудом разгоняла сгустившиеся сумерки. Директор Охранного отделения бросил мимолетный взгляд на стоящую на рабочем столе лампу под желтым абажуром, но решил пока ее не зажигать. Лучи угасающей на западе зари тихо растворялись на зеленых обоях кабинета, и комнату наполнял особый таинственный полумрак, что свойственен только этому времени суток. И полумрак идеально способствовал тоскливому настроению директора.
Он еще раз перечитал строки письма, написанные бисерным каллиграфическим почерком:
"В очередной раз доводим до вашего сведения, что Его Императорское Величество не видит никаких особенных опасностей в сложившейся в стране ситуации. Отдельные бунты в простонародной среде с успехом подавляются войсками. Нет никаких оснований полагать, что существует опасность распространения смуты по всей стране. Попытки же запугать Е.И.В. мифической опасностью революции не делают вам чести и ставят под сомнение ваши профессиональные навыки.
Дело Охранных отделений — борьба с террористами. Предлагаю целиком и полностью сосредоточиться на выявлении и разгроме террористических ячеек (в первую очередь ячеек с.-р.) и не вмешиваться в вопросы внутренней государственной политики, выходящие за пределы ваших должностных обязанностей".
Его взгляд скользнул вниз страницы. Да, подпись, несомненно, Булыгина. Да и кто рискнет подделать подпись министра внутренних дел? Эх, Александр, Александр... До моей опалы ты был куда дружелюбнее. Но ведь и сейчас ты думаешь примерно так же, как я. И такая отповедь... Неужто Государь на самом деле не понимает всей опасности сложившегося положения? Может, письмо — результат каких-то подковерных игр? Очередной звонок? Возможно, мое место хотят отдать кому-то еще? Не понимаю. Кому хочется сидеть на пороховой бочке в наше неспокойное время? Или просто ищут козла отпущения? Или, наконец, кто-то из старых недругов подкапывается? Но вряд ли у меня в Москве есть настолько крупные недоброжелатели, что к их мнению прислушиваются в столице. Генерал-губернатор вроде бы на моей стороне... стоп! Что он там упоминал в последний раз? Что-то про недовольные письма из Санкт-Петербурга. Ну да, все правильно. В очередной раз ему сообщили, что в предоставлении ему особых прав, равно как и во введении в Москве чрезвычайного положения, нет никакой необходимости.
Неужели в самом деле Государь не понимает? Неужели распространяющиеся как пожар стачки, забастовки и крестьянские волнения не пугают никого в его ближнем окружении? Неужели даже тот факт, что в столице власть де-факто наполовину перешла к красным Советам, не могут пробить броню равнодушия? Не верю. Но другого объяснения нет. Кощунственно думать так о Государе, но, похоже, он и в самом деле не понимает...
Надо еще раз поговорить по проводу с Герасимовым. Жесткий он человек, не слишком приятный в общении, иной мог бы сказать — солдафон, но сейчас я радуюсь, что во главе Санкт-Петербургского Охранного отделения стоит такой человек. Ох, насколько я нуждаюсь в обстоятельном разговоре с ним за чашкой чая, с глазу на глаз! Но оставить Москву сейчас решительно невозможно. Особенно с учетом того, что, возможно, из-за очередной железнодорожной забастовки вернуться назад не удастся. Так что же мне делать? Как достучаться до Государя?
Громкий стук в дверь прервал его размышления. Зубатов удивленно поднял взгляд и открыл рот, но дверь уже распахнулась, впуская гостя. Ага. Кислицын Олег Захарович собственной персоной, кто же еще! Уволю секретаря к чертовой бабушке...
— Добрый вечер, Сергей Васильевич, — негромко произнес Кислицын, и на губах директора замер недовольный окрик. Что-то слышалось в его тоне такое...
Кислицын решительно захлопнул дверь перед носом пытающегося удержать его секретаря и повернулся к Зубатову.
— Прошу прощения за вторжение, — все тем же негромким уверенным тоном произнес он, — но мне нужно с вами поговорить. Немедленно.
— Присаживайтесь, Олег Захарович, — Зубатов кивнул на стул. — После доклада Крупецкого я решил, что вы проваляетесь в постели как минимум до завтра. Что случилось?
— Что случилось... — задумчиво произнес Олег. — Не суть важно. Скажем, дурной сон. Видите ли, Сергей Васильевич, сегодня я почти весь день посвятил раздумьям.
— Обнадеживает, — Зубатов потер воспаленные красные глаза. — Не так часто вы головой работаете, как хотелось бы. И каков результат?
— Скажите, Сергей Васильевич, — Олег постучал пальцем по подбородку, — все действительно так плохо? Я имею в виду ситуацию в стране?
— Что? — делано удивился директор. — О чем вы говорите?
— Я говорю про всякие слухи-шепотки, гулящие по Охранному отделению, — пояснил Олег. — За последнее время я наслушался их когда явно, а когда и случайно. Ваши сотрудники перепуганы, Сергей Васильевич, перепуганы тем, что надвигается на страну. О грядущей революции говорят чуть ли не как о неизбежном факте.
— Мало ли о чем шепчутся, — пожал плечами Зубатов. — Говорят, что в Москве кур доят...
Несмотря на внешнее спокойствие и иронию, он чувствовал, как его колотит мелкая дрожь. Почему его странный подопечный внезапно решил завести разговор?
— Сергей Васильевич! — Олег наклонился вперед и уставился прямо в глаза директору. Спустя пару секунд тот не выдержал и отвел взгляд. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, как вы понимаете. Вы лично понимаете, а не официальные циркуляры из столицы гласят. Давайте, я слушаю.
По спине директора пробежал легкий холодок. Внезапно он понял, что его действительно подмывает излить душу этому странному человеку. Да, он с самого начала не мог противиться напору его непосредственного, почти щенячьего любопытства, как невозможно противиться напору любимого ребенка, но сейчас чувство присутствовало совсем иное. Словно тугая часовая пружина где-то внутри рвалась высвободиться, раскрутиться мощной волной, разнести в клочья мешающие ей препятствия...
— Не понимаю, почему я должен перед вами отчитываться, — ледяным тоном произнес он. — Тот факт, что я принял участие в вашей судьбе...
— Бросьте, Сергей Васильевич, — отмахнулся Олег. — Я Эталон, а вы, хотя и наверняка принадлежите к первой страте, всего лишь подстраивающаяся под меня психоматрица. Я же по глазам вижу, что вам хочется высказаться. Валяйте, я слушаю.
Зубатов, прищурившись, взглянул на него. В глубине души зародилась и начала нарастать волна гнева.
— Олег Захарович, — с расстановкой произнес он, — тот факт, что вы не совсем здоровы...
— Я полностью здоров, в том числе психически, насколько возможно в данных обстоятельствах, — оборвал его Олег. — Сергей Васильевич, поймите: ваше мнение для меня очень важно: вы — тот человек, с которым я весьма плотно общался весь последний месяц. Ваше мышление настолько здраво, насколько вообще возможно в окружающем нас мире. И мне отчаянно необходимо знать, что вы думаете по поводу текущей ситуации.
Директор Московского Охранного отделения растерянно посмотрел на собеседника. Здраво насколько возможно? Одно из двух: либо господин Кислицын свихнулся окончательно и бесповоротно, либо... Все его существо возмутилось против альтернативы, но внезапно он понял: ему хочется верить сидящему перед ним человеку. Верить... и опереться на него? Вздор. Как можно опереться на полусумасшедшего?
— Все очень плохо, — как в полусне услышал он свой собственной голос. — Скажу вам честно: я растерян. Ситуация в Москве аховая, но Государь не понимает...
— Стоп! — Олег поднял руку. — Давайте по порядку. Первая тема — ваш государь. Что означает "не понимает"? Фигура вы достаточно крупная, чтобы при необходимости выйти на самого Императора. Вы информировали его о своей точке зрения? Обычным способом, по инстанциям, или же через голову начальства?
— Информировал, — кивнул Зубатов. — В том числе через голову. Вот ответ, — он движением пальцев подтолкнул по столешнице все еще лежащее перед ним письмо министра внутренних дел.
Олег протянул руку, взял письмо и быстро пробежал его глазами.
— Эк вас приложили, — задумчиво пробормотал он. — Впрочем, если ваш Император до сих пор находится во второй, а то и в третьей страте... Может правитель страны оказаться в третьей? А почему нет? Многое объяснилось бы, в том числе его невосприимчивость к новой информации. Ох, дорого бы я дал, чтобы узнать, какой сценарий сейчас раскручивается! Ладно, потом. Сергей Васильевич, давайте по порядку. Мне нужен анализ настроений по всем социальным группам. Начнем с правящей бюрократии, потом пройдемся по буржуазии, крестьянам и промышленным рабочим. Итак, как вы можете в целом охарактеризовать настроения в исполнительном аппарате?..
Час спустя Олег утомленно откинулся на спинку стула.
— В общих чертах понятно, — задумчиво произнес он. — Если резюмировать, основным источником проблем является сосредоточенная в столицах и крупных городах прослойка промышленных рабочих, подзуживаемая подпольными революционными партиями. Крестьянство и буржуазия пока не так критичны, хотя, безусловно, и ими тоже придется заниматься не сегодня-завтра. Рабочие... Каково процентное соотношение этой группы по отношению к общей массе населения?
— Процентное соотношение? — Зубатов потер лоб. — Я не слишком хорошо помню данные последней переписи населения, да и те, наверное, за семь лет уже устарели, но общее количество промышленных и сельскохозяйственных рабочих должно составлять что-то около семи-восьми процентов от населения. Только промышленных... ну, если предположить, что пять процентов, думаю, мы не слишком сильно ошибемся.
— Только пять процентов... Понятно. Между прочим, я заглядывал в казармы, где они живут. И я прекрасно понимаю, почему революционеры находят в лице рабочих таких благодарных слушателей, а то и последователей. Как вы полагаете, если начать планомерно улучшать их жизненные условия, ослабнет ли напряжение?
— Напряжение... — усмехнулся Зубатов. — Нет, Олег Захарович, как вы мне сами весьма убедительно рассказывали, речь давно идет не о напряжении, а о перегретом паре в паровом котле. И я не могу не согласиться с вами. Интересно, а как вы намереваетесь улучшить их жизненные условия?
— О, процедура отработана, — дернул плечом Олег. — Модифицируем законодательство, вводим фиксированную продолжительность рабочего дня на уровне восьми часов, повышаем минимальную заработную плату, меняем тарифную сетку, прорабатываем типовые трудовые договоры и тому подобное. А там и до Пути Справедливости недалеко, — он печально улыбнулся. — Заводчиков придется через колено ломать, ну да они у вас, как вы сами говорите, в силу еще не вошли. Учитывая, что в рабочих ходит только двадцатая часть населения, на реформы придется потратить относительно немного, так что даже инфляция слишком большой оказаться не должна. Вопрос только в том, следует ли вести ваш мир по Пути Народной Справедливости, если в перспективе светит бардак, что сейчас у нас в Ростании?
— Вы утопист, Олег Захарович, — хмыкнул Зубатов. — Я, кажется, рассказывал, как пытался проводить примерно такую же политику? Профессиональные союзы под патронажем государства, просвещение, все такое, помните?
— Рассказывали, хотя и не так подробно, как хотелось бы. Еще вы упоминали, что вас вышибли в отставку, и вам лишь чудом — или усилиями влиятельных друзей, неважно — удалось вернуть себе милость драгоценного самодержца и снова попасть на государственную службу. Помню, как же. И именно потому мне нужно побыстрее разобраться с вашими правителями. В первую очередь — с Императором, раз он единоличный диктатор.
— Разобраться? — насторожился директор. — Надеюсь, вы не держите в голове... э-э-э...
— Я не собираюсь его убивать или свергать, — жестко усмехнулся Олег. — Хотя система правления у вас дурная. В нашем мире один человек никогда столько власти в одних руках не сосредотачивал, и все равно даже с более скромными возможностями некоторые таких дров наломать умудрились!.. Нет, сейчас мне абсолютизм даже на руку. Дергать за одну ниточку проще, чем за десяток.
Завидев, что Зубатов нахмурился, он поспешил успокаивающе улыбнуться.
— Все очень просто, — пояснил он. — Сегодня ночью я имел беседу с... м-м-м, с весьма примечательных личностью. Если бы я верил в ваше христианство, то мог бы обозвать его первым замом Господа Бога на Земле. Если верить ему, я Эталон. Не стану вдаваться в подробности, замечу только, что, похоже, в качестве побочного эффекта, предвиденного или нет, я обладаю ну очень большой убедительностью. Люди верят любой ахинее, которую я несу, по себе можете убедиться. Даже милейший доктор Болотов, перевидавший на своем веку массу психов, и тот поверил мне почти безоговорочно. Со мной соглашаются все: от работяги на заводе до университетского доцента, от революционера до прожженного политического сыскаря вроде вас. И все, что мне требуется — основательно потрепаться за жизнь с Императором Всея Руси и как его там дальше. Заодно перетащу его в первую страту, чтобы перестал катиться по рельсам сценария и начинал самостоятельно думать.
Зубатов обхватил руками голову и застонал.
— Нет, вас точно когда-нибудь пристрелят в темной подворотне, — сквозь зубы процедил он. — Вы, похоже, окончательно свихнулись! Какая страта? Какой заместитель Господа Бога? Какой Государь Император? Кто вас к нему пустит?
— А вот здесь — ваша забота! — обаятельно улыбнулся ему Олег. — Ну-ка, не задумываясь: кто из влиятельных политиков, вхожих к императору, разделяет вашу точку зрения о необходимости реформирования вашего общества? Ну?
— Витте, — нехотя пробормотал Зубатов, — он недавно из Североамериканских Штатов вернулся, с переговоров с японцами. Оболенский. Булыгин, наверное. Да разумных людей хватает. Но погодите, давайте по порядку...
— Стоп! Витте — который с Японией мир заключил? Значит, Сергей Васильевич, мне от вас потребуется выход на эту персону. Завтра я еду в Санкт-Петербург. Обеспечьте мне командировочные, рекомендательные письма, карту города, ну, сами не хуже меня знаете. И кого-то в сопровождающие. Крупецкий в петербургских закоулках разбирается? Или человек из местного Охранного Отделения окажется сподручнее?
