Ученые мудрецы днями и ночами работали в лабораториях, изучая окружающий мир в надежде вырвать у него тайны. И они добивались успеха. В конце концов человек добрался до окружающей его мир холодной пустоты и научился жить посреди нее — сначала в умных домах, сохраняющих его жизнь, а затем, когда смог изменять свое тело, и сам по себе. Тот мир оказался не одинок в своей Вселенной. Его ночное небо выглядело совсем иначе, чем здесь, на Текире — не черная бездна с несколькими наперечет известными звездами, а мириады искр, как от гигантского лесного пожара. Люди создали дальнозоркие трубы и узнали, что каждая искра — такой же огромный костер в ледяной бесконечности, как и согревающее их мир солнце. Вокруг многих солнц вращались каменистые шарики-планеты — но все они оказались мертвыми, как мертвы обледенелые вершины высоких гор или песок южных пустынь, раскаленный полуденным солнцем.
И люди снова стали несчастны. Утратив человеческие тела, они сохранили человеческую природу — а она настойчиво требовала соперничества. Но соперничать оказалось не с кем — мертвый мир безразлично покорился им, а других противников не находилось. Они не могли даже вернуться к прежним путям и сражаться друг с другом — орудия для покорения мира, что они изобрели, являлись одновременно и могучим оружием, от которого нет защиты. Междоусобица немедленно привела бы к их полному истреблению. Да они и не хотели ее. Они пережили чудовищную катастрофу, почти полностью уничтожившую их род, а выжившие, став бессмертными и испытав все, что только возможно, утратили вкус к жизни и начали уходить по собственной воле. Их осталось слишком мало, чтобы тешить свои звериные инстинкты за счет собратьев.
Конечно, люди пытались выкручиваться. Они создавали бездушных призраков и стравливали их друг с другом или же сами воевали против них. Другие, сравнявшись по силе с богами, намеренно отказывались от своих способностей, низводя себя на уровень почти зверей и сражаясь с природой — карабкаясь в горы, пересекая убийственные пустыни на самодвижущихся повозках, голыми руками убивая лесных чудовищ... Но ничто не приносило им удовлетворения. Природа равнодушна и не осознает, что ее победили. Призраки же, даже очень походящие на людей, так что вы не отличили бы их от живых, все равно оставались ложью, подделками, детскими куклами. Фальшь насквозь пропитывала их, убивая все удовольствие от развлечений.
Время шло. Люди научились зажигать новые звезды и гасить старые, и каждый мог построить себе мир по вкусу, даже не вспотев по ходу дела. Они докопались до таких тайн мироздания, о которых их древние предки, походящие на вас, не могли даже помыслить. Покорная Вселенная лежала у них под ногами, и старые боги скончались от черной зависти. В своей гордыне они даже отринули прежнее имя и назвали себя Демиургами, что на одном из древних языков означало "Творцы". Но они все равно оставались несчастны — ибо даже избавившись от старых несовершенных тел, они не могли, да и не хотели переделать несовершенные души. И хотя они могли всё, осталась в мире загадка, не поддававшаяся лучшим умам — зачем им жить?
Нет, конечно, никто не признавался в бессилии вслух. Люди, ставшие Демиургами, жили и исследовали Вселенную, ибо велика она и никогда не исчерпать всех ее тайн даже богам. Они любили друг друга и ссорились, поддерживали друг друга и соперничали, развлекались как могли и на тысячелетия уходили в темный сон без сновидений, чтобы, проснувшись, обнаружить мир все тем же скучным и неизменным. И то один, то другой Демиург неожиданно исчезал. Исчезал навсегда. В разговорах его друзья отводили взор и прятали глаза, случайно упомянув его имя. Всемогущая, но одряхлевшая раса медленно умирала, и ледяное отражение смерти то и дело мелькало в зеркалах их душ.
Но однажды Демиург по имени Джао совершил то, что никто до него не делал. Экспериментируя с законами природы, он создал новую вселенную, совершенно новый мир, время внутри которого шло гораздо быстрее, чем во внешнем мире. А новая вселенная совершенно случайно создала звезду, похожую на древнее солнце Демиургов. Джао так никогда и не рассказал никому, чего он хотел поначалу — но мы знаем, что из остатков раскаленной материи он слепил планету, похожую на давно мертвый родной дом Демиургов. Неумелой в то время, но все равно божественной рукой он направлял его развитие в течение невообразимо долгих лет локального времени. Поначалу он наведывался туда лишь изредка, но потом стал появляться все чаще и чаще, создавая растения и животных по образу и подобию тех, что сохранила его память. И однажды он направил естественное развитие природы таким образом, что на тамошних просторах вновь зазвучала человеческая речь, позаимствованная из древних, давно забытых книг.
Новые люди не подозревали о существовании бога. Однако они быстро размножились, изобрели дубину и лук, огонь и парус и с энтузиазмом новообращенных принялись убивать друг друга в бесконечных войнах. И тогда Демиург перепугался. Он, в сущности, являлся неплохим парнем и меньше всего на свете желал зла своим созданиям, придуманных для жизни, а не для смерти. Обнаружив во время очередного визита, что в гигантской по тем меркам войне гибнут тысячи и тысячи людей, он поначалу потерял голову и бросился наводить порядок, создавая новые государства.
Но у него все шло наперекосяк. Создаваемые им для мирной жизни царства и республики шли войной на окружающих. Те оборонялись, совершенствуя оружие и придумывая новые способы противостоять организованному врагу. Сами по себе возникали новые империи, противостоящие старым. Война кипела, словно масло в железном котле. Армии вытаптывали посевы и сжигали амбары с запасами пищи, голодоморы стали такими же обычными, как и смена времен года, и эпидемии волнами прокатывались по разоренным землям, добивая чудом уцелевших. Мир все больше и больше скатывался к хаосу и гибели.
Тогда Демиург решил сменить тактику. Он бросил создавать могучие государства и разрушил уже созданные. Многие, очень многие погибли во время окончательно вырвавшегося на свободу хаоса — по крайней мере половина населения, а то и три четверти, никто не считал. Взамен Джао создал массу мелких царств, не способных по-отдельности победить друг друга. А чтобы они снова не слились в крупные воинственные империи, Демиург создал сеть тайных товариществ, названных Хранителями. По его замыслу, Хранители, являясь людьми и обладая великими знаниями и артефактами, могли сочетать естественную человеческую мудрость и силу Демиургов, предотвращая войну и поддерживая мир. Он рассчитывал, что при его ненавязчивом руководстве Хранители сумеют направить человечество к сияющим вершинам безмятежного процветания.
Но и здесь бог потерпел неудачу. Раз за разом Хранители перерождались, превращаясь в собственную противоположность. Стремясь к миру и процветанию, они не могли не применять силу для подавления стремлений королей и генералов, для уничтожения и сокрытия опасных изобретений. Привыкая править невидимой, но железной рукой, они сами становились деспотами, причем деспотами наихудшего пошиба — истово верящими в правоту своего дела. Стремясь защитить своих собратьев, они несли несвободу, застывшую стабильность, неизбежно ведущую к деградации и распаду. Из-за ограниченных возможностей полиции и армии множились разбойники и воры, которых никто не мог поймать и с которыми не могли справиться даже сами Хранители. Из-за отсутствия новых — "опасных" — изобретений не развивались умения, не появлялись новые вещи, и экономика все время балансировала на стадии стагнации, часто в нее сваливаясь. А стагнация все так же неизбежно вела к голоду, деградации, распаду городов, эпидемиям и тому подобным вещам. Такой мир оказывался ничуть не лучше войны. Тогда Демиургу приходилось вмешиваться снова — уничтожая старых Хранителей и создавая новых, перестраивая царства, подталкивая развитие и тем самым снова приводя общество на грань войны.
После полутора десятков циклов Демиург устал. Он понял, что его попытки найти идеальный баланс между развитием, миром и стабильностью обречены на провал. Человек — слишком хаотичное существо, чтобы заранее предугадать его порывы и отделить полезные от вредных. И тогда он в отчаянии уничтожил последнюю организацию Хранителей, тоже переродившуюся к тому времени, и навсегда бежал из созданного его усилиями мира, бросив его на произвол судьбы.
Но великое, казалось бы, поражение, обернулось неожиданной победой совсем в другом месте. Ведь Демиурги наконец-то обрели то, что потеряли, казалось бы, навсегда — возможность воевать.
Вскоре после того Джао разослал другим Демиургам рассказ об эксперименте, беспощадно обрисовав собственную беспомощность. Отчет завершился рекомендацией никогда больше не пытаться создавать разумную жизнь. Но призыв прозвучал гласом вопиющего в пустыне. Вскоре после публикации истосковавшиеся по новым ощущениям Демиурги бросились творить собственные миры, населенные людьми, а также другими существами, существовавшими ранее только в детских сказках. Сначала Демиурги просто забавлялись, наблюдая, как их детища живут и сражаются друг с другом. Но вскоре они обнаружили, что их созданиями очень легко управлять. Новая наука, созданная Джао и получившая название "социомоделирование", подсказывала простые рецепты. Укради жену одного царька и отдай ее другому такому же — вот и война. Раскрой ему секрет хорошей стали — вот и победа. Проще простого, да еще и весело. Но еще веселее оказалось самому стать таким царьком, управляя подданными с высоты тайного знания. Конечно, богоподобному Демиургу нет никакого интереса сходить к людям во всем блеске своего могущества, но если временно упростить себя... Вот так родилась Большая Игра.
— ...в которой мы рождены и живем, — спокойно заметил Хлаш. — Верно?
Ольга вздрогнула. До сего момента она слушала, как-то даже не очень понимая, что к чему и зачем Тилос вообще рассказывает странную и страшную сказку. И только тут до нее дошло. Неужели Хлаш прав?
— К сожалению, верно, матха, — медленно кивнул Тилос. — Но я уже почти закончил.
Вскоре Демиурги даже создали свод законов, обязательных для каждого Игрока. Конечно, никто никого не мог заставить, но в мизерном обществе Демиургов самым ценным оказались условности и признание других. Все добровольно согласились следовать правилам и участвовать в Рейтинге, определявшем лучших. Очень скоро личный рейтинг превратился в манию, и подавляющее большинство Демиургов погрузилось в Игру, чтобы увеличить свой счет.
К счастью, создание населенных разумными существами миров оказалось не наукой, а искусством. Мало у кого из богов хватило сил и терпения, чтобы стать признанным мастером, а играть с грубыми поделками неинтересно. Постепенно среди Демиургов выделились умелые Конструкторы, создававшие миры для своих соплеменников. Желающих играть оказалось гораздо больше, чем Конструкторов, и для простоты и скорости во многих мирах создавали только одно солнце с полудюжиной сопровождающих планет и единственной стандартной расой. Многие Конструкторы черпали облик разумных биоформ из старинных, давно забытых, но спешно восстановленных преданий. Обычные люди, эльфы, орки, дварфы, гномы, тролли — вот, пожалуй, девять из десяти разумных двуногих, населяющих Игровые миры. Расы же, значительно отличающиеся от людей внешним видом, не пользовались популярностью и создавались крайне редко...
— То есть мы сделаны по образу и подобию сказок старых маразматиков, — зло фыркнул здесь Заграт. — Вот не было печали... На жабу походить и то не так обидно!
— Как я уже упомянул, основной страстью Демиургов оставалась война, — не обращая на него внимания, продолжил Тилос. — Так что Игра чаще всего и является войной. Игрок приходит на планету после того, как разумные биоформы на ней развиваются до определенной степени, и должен достичь определенных целей — развить науки и искусство, завоевать мир и построить империю, все такое. Некоторые Игроки предпочитают начинать с дикарями, другие дожидаются, пока управляющие... м-м, магические артефакты не поднимут местную цивилизацию до относительно высокого уровня. Но суть одна: спустя оговоренное время главный артефакт, называемый Станцией, оценивает ситуацию в игровом мире и выносит вердикт — победа или поражение. После окончания Игры ее следы тщательно уничтожаются, а история подделывается. Затем пуповина, связывающая игровой мир с материнским, обрывается, и брошенная на произвол судьбы вселенная навсегда исчезает в пене окружающего мира.
Тилос замолчал, нервно барабаня пальцами по краю стола. Постепенно тишина стала гнетущей, только жужжала где-то в коридоре заблудившаяся муха. Наконец Ольга не выдержала.
— Тилос, — отчаянно сказала она. — Ну а мы-то тут при чем? Я имею в виду — я, Тёмка, Заграт с Хлашем... Мы же ни с кем не воюем!
— Что? — удивился Тилос. — Ах, да... Извиняюсь, отвлекся. Итак, как я уже упомянул, Игра — как правило, война. Но Демиургам неинтересно воевать только с людьми и им подобными, слишком уж неравны силы. Полноценная война с соплеменником, управляющим такими же армиями, тоже не проходит. Сразу же выяснилось, что она вырождается в массовые побоища, заливающие кровью целый мир. Демиурги не звери, долгое развитие все-таки немного вытравило из них кровожадность. Горы трупов им претят... к счастью, так что Стратег всегда одинок в своем мире. Но есть и другие Демиурги — Тактики, любители приключений, мало интересующиеся городами и армиями, дворцами и пирамидами. Их удел — дальняя дорога, в одиночку или в компании нескольких друзей. Если Стратеги побеждают и рассеивают целые вражеские армии с помощью своих генералов, то Тактики предпочитают убить лишь нескольких, но зато своими руками. В Игре они не полководцы и правители, но лазутчики и солдаты, маги и воры, герои и злодеи. Они приходят в роскошные залы, только чтобы под звуки золотых фанфар получить награду за подвиг — или же просто украсть сами фанфары из озорства и любви к приключениям.
Обычно Игрокам-Тактикам не создают отдельного мира. Вместо того они внедряются в уже занятый чужой Игрой мир. Как правило, их цель — свергнуть Стратега, но не грубой армейской силой, а с помощью тщательно рассчитанного плана, одного верного удара под покровом темноты или же посреди людного собрания. Стратега уведомляют о начале контригры, но не сообщают, где начинает Тактик, какую команду он собирает, какие заговоры готовит. Малому отряду сложно прорваться сквозь грамотно построенную защиту, и шансы на успех у Тактика обычно невелики — один из десяти или ниже. Но сама такая возможность портит Стратегу немало крови и придает Игре особую остроту. Вот, теперь, кажется, все. Пить хотите, кстати?
Тилос взял со стола стакан, подставил его под один из рогов стоящей на столе бутылки и нажал второй рог. В стакан с шумом и брызгами ударила струя пенящейся воды, мгновенно вскипающей мелкими пузырьками.
— Угощайтесь, — радушно предложил он остальным. — Здесь просто чуть кислая вода. Нажимаете вот сюда, отсюда бьет струя, и пьете. Замечательно утоляет жажду. Кто первым рискнет попробовать?
