— Натурщица — вполне себе профессия, — бросает Хейс через плечо, — Не первую сотню лет существует.
— Эриде может плохо стать. Тут полным-полно страшных оскорблений её представлениям о прекрасном.
— После анатомической машины её никаким видом человеческого тела целиком или кусочками нарезанного, не удивишь.
— Это одно из трёх так называемых 'Чудовищ Дины', которые национальные сокровища? — уточняет Хейс.
— Ну да. Женщина. Сейчас в её комнате в школе стоит.
— Тогда точно здесь ничему не удивится.
— Но её сюда не потащим, — Марина настолько убийственно серьёзна, что сложно сдержать смешок, — ибо в противном случае, до конца столь насыщенного денёчка мы обе просто не доживём. Её отец нас убьёт.
— Из-за неподобающих видов? — недоумевает Хейс.
— Из-за мирренов, чуть не убивших нас сегодня.
— Лучше бы мирренов убивал, а не принцесс, — с чёрными шуточками у бывшей старосты неплохо.
— Он и так их изо всех сил убивает, а они всё не кончаются и не кончаются, — Софи задумчива, — миррены никогда не бомбили этот район. Возможно, усыпляют бдительность, и в следующий раз именно сюда наведаются. И всех нас тут. Молодых и старых. Мокрых и сухих. Деталями окружающего пейзажа сделают, — чеканит принцесса каждую фразу.
— Сомнительно, что сегодня их ещё принесёт, — Марина косится в сторону выхода, припоминая, сколько обычно проходит времени между сигналом воздушной тревоги и визитом 'гостей'. И насколько быстро она сама бегает. Громкоговорители на стенах заметила раньше, да и пвошные указатели выхода на месте, — наших летунов наверняка всё начальство с отца начиная, поимело в грубой и извращённой форме. Сейчас над городом наверняка максимальная концентрация истребителей.
— А где-то их сегодня нет. Туда и могут заявиться.
— Раз уж о мирренах речь, зашла то можно кое-что про их обычаи применительно к данному месту, узнать?
Сёстры переглядываются.
— Они подобного не строят.
— Хочешь сказать, у них и бань нет?
— Есть конечно, но там больше моются, вот так, как мы в водичке полежать да поплавать у них не принято. Да и лезть в их банные бассейны... Бр-р-р... — Софи аж передёргивают.
— Хочешь сказать, миррен может в мыле и грязи залезть в общий бассейн?
— Ну да. У них так принято. Это мы в бане сначала моемся, потом ополаскиваемся, и только потом в бассейн идём. Это у нас куча важных решений во всех областях и на самых разных уровнях принималась в горячей воде сидя.
Вещи важные миррены уже после бани обсуждают. Ладно, хоть сейчас воду стали регулярно менять, раньше в общественные ванны просто горячую подливали.
— Неудивительно, что с такими банями у них столько эпидемий бывало. Как не вымерли только!
— Да уж лучше бы вымерли. У них одно время вообще бани в городских стенах запрещено было строить. Считалось, это источник разврата.
— У нас, в общем-то, тоже так, — хмыкает Марина, — цензурно выражаясь, весёлое времяпрепровождение с противоположным полом и баня — почти синонимы. Если совсем дословно 'баня' с древнего диалекта переводить, получится 'место, где горячая, чистая вода'. Сравни с мирренской свиной лужей. Вулканов у нас сейчас не так много, как на погибшем Архипелаге, а вот любовь к горячей воде с тех пор осталась.
— Ага, и ещё поговорка есть по грязнулю 'воняет, как миррен', они ведь в Великую Эпоху вообще не мылись, — добавляет Софи.
— Из-за этой поговорки разговор и завела. Сами этого периода в истории своего быта стыдятся и кучу оправданий придумывают. 'Всё было не так!'
— Да сколько угодно писать могут! Факт есть факт, водопровод и канализация наше изобретение. В руинах на Архипелаге уже обнаружена. Причём, в наиболее сохранившейся части города после прочистки труб водопровод заработал снова.
— Их историки очень любят отвечать в стиле, 'в руинах наших городов не обнаружена медная проволока, значит наши предки уже тогда знали радиосвязь'.
— Не скажи. Даже тут склочницы найдут к чему придраться. На моих глазах случай был — из-за загара разодрались.
— Как это? Он же тут хорошо просматривается.
— В том-то и дело. Сама видишь, сейчас не сезон, и все беленькие, кроме тех, кто от рождения чёрненькие. Летом по следам от одежды можно даже определить, кто чем занимается.
Есть такие — замуж не смогла выйти, или просто послали из-за дерьмового характера. Вот и начинают считать молодых злейшими врагами. Шариков рисовых не давай — дай только молодых позадевать.
Вот и поцапались две. Одна — рыба сушёная, клинический перестарок, другая — меня чуть старше, только росточком — вряд ли тебя выше. Повод — как раз, загорелая кожа одной и бледность другой.
Вообще-то, видно было, да, где-то на южном песочке девушка повалялась. Только валялась она там в армейском белье известного тебе, фасона.
Тётка её шлюхой с юга обозвала, татуировка ей не понравилась, и ещё сифилисной, кажется. Не знаю, на какую реакцию рассчитывала, только забыла, а то и вовсе не знала, не все девочки от обиды плачут. Некоторые могут и в глаз дать. Та ей и врезала. Да ловко так, с пары ударов оба глаза подбила, и не собиралась останавливаться на достигнутом.
— Надо понимать, ты полезла разнимать? — бегло окинув взглядом фигуру, и не заметив явных повреждений, продолжает, — Самой не попало?
Хейс смеётся.
— У меня большой опыт. А зал этот ещё больше. Паскудство у некоторых зашкаливает, но уж совсем клинической дурой надо быть, чтобы на третьем году войны не знать военных татуировок.
— Какая была?
— ПВО флотского подчинения. Там ещё пальма есть.
Марина кивает.
— Её я увела, потом довольно мило посидели, поболтали да пивка попили. Ту грымзу тётки похоже ещё поколотили.
— Армейские?
— Нет, самые обычные. Думать надо, на кого рот разевать.
— Как ни стараюсь, всё не могу от чувства усталости избавится, — Хейс снова устраивается в парной, лёжа на животе, — кажется, как в школе привыкла вечно под нагрузкой жить, так и не могу избавится от этого ощущения, тупо превратившегося в хроническую усталость.
Марина сидит рядом. Жара не кажется такой нестерпимой, хотя на градуснике та же температура, что и до их ухода. Видимо, сказывается многократно описанная возможность человеческого тела привыкать к чему угодно.
— Только не говори, будто ты от столицы устала.
— А если именно это сказать и собиралась?
Марина хмыкает.
— Вот уж не помню, с какого моста советуют прыгать, когда совсем от жизни устаёшь. У нас тут не Приморье. И не Архипелаг. Скал Самоубийц нету. Хотя, есть очень развитая железнодорожная сеть и множество мостов над путями...
— В очередной раз понимаю, почему тебя столько раз хотели отколотить в своё время. У самой иногда возникало подобное желание.
— Вроде как сейчас... Рискнёшь попробовать?
— Как уже сказала, я слишком от всего устала... Мы и раньше были в разных весовых категориях. Ты подросла. Но не настолько.
Вроде бы Хейс не шевелилась. Но щиколотка Марины вдруг оказалась резко сжата.
— Так нечестно!
— Напомнить, что ты сама по этому поводу говорила? — осведомляться Хейс, разжав руку.
— Да помню я всё! Не ожидала, что ты о мостике начнёшь задумываться. Самоубийство во цвете лет от общего разочарования в жизни — весьма распространённое явление в довольно близкой к тебе среде.
— Я тебе про среду что говорила? Вроде бы, ты на память никогда не жаловалась, — Хейс садится. Вблизи Марины всегда полезно иметь возможность быстро перейти в вертикальное положение.
— Ты же сама говоришь, как устала от столицы.
— А это здесь вообще причём?
— Ну, говорят же, от столицы невозможно устать. Тут всю жизнь прожить можно, и всё равно, многого не увидеть. Если человек говорит, он устал от столицы — значит, он уже и от жизни устал. И такому уже не помочь.
— Похвально, ты теперь на страницы классической литературы заглядываешь, а не только в технические справочники.
— Я всегда много читала!
— Читать и понимать — это знаешь ли, две совершенно разные вещи.
Заходит Софи. Оценив ситуацию, усаживается с другой стороны от Хейс. Вроде и рядом, и от Марины на некотором расстоянии.
— Что обсуждаем?
— Да вот, пора ли с моста вниз головой под поезд кидаться, или обождать ещё.
— Так! Кто из вас бреда про 'Скалы Самоубийц' начитался? Вроде, обе достаточно разумными выглядите. Да и несчастной любви за вами вроде бы не числится.
Марина страдальчески вздыхает. Хейс, неожиданно, поддерживает.
— Ах, молодость так быстротечна.
Софи не знает, плакать или смеяться.
Хейс, положив руки на плечи, прижимает сестёр к себе.
— Как же здорово молодой быть!
Отстранившись, Марина отходит на пару шагов. С показной задумчивостью потирая подбородок разглядывает сидящих в обнимку Софи и Хейс.
— Красота! Так ми-и-иленько смотритесь! — выдаёт с противно-пищащей интонацией, — Эриду в следующий раз надо позвать. Ей бы такое точно понравилось.
Софи в ответ показывает сестре язык. Хейс смеётся.
— Как быстро растут чужие дети! Вот уже и взрослые проблемы начались!
— Марин, у тебя как с координацией движений?
Показав язык, Херктерент демонстративно встаёт в стойку на одной ноге, нагнув тело разведя в сторону руки и вскинув ногу высоко вверх.
— Вопросы есть? — осведомляется, приняв обычное положение.
— Да нет, я не об этом. Что ты гнёшься, как ваши клинки, я никогда не сомневалась. Хотела тебя попросить, вина холодного принести. Подумала, никогда не пила с вами обеими игристого по-настоящему.
— Это, смотря с кем не пила, — хмурится Софи.
— Я же сказала, с вами обеими.
— А когда с Сонькой успела? Ах вы, плохие девочки, нам же нельзя ещё.
— Кто бы говорил... В такое время, границы 'можно' и 'нельзя' очень сильно смещены. Особенно, у тех кто уже много раз доказывали, что куда старше своего возраста.
Марина за две ручки притаскивает тяжеленную ёмкость со льдом с торчащими бутылками. Судя по весу, серебро самое настоящее. Удивляться нечему,место известное, гости самые разнообразные бывают. Банально, могли и догадаться, гости не только с деньгами, но ещё и сильно не из простых.
— Вот! Принесла, хватит ворковать, за бокальчиками сами сходите.
Первой встаёт Софи.
Бокалы оказываются аж на подносе, тоже, похоже серебряном. Там же тарелка с кистями винограда и тарелка, заполненная кусочками сыра десятка разных сортов. Софи идёт, откровенно виляя бёдрами.
Марина закрывает ладонью лицо.
— Софи Саргон в роли прислуги. Кажется, теперь я всё в этой жизни теперь видела.
Поставив поднос, Софи усаживается, закинув ногу на ногу.
— Представляешь, это именно тот тип бокалов, из которого полагается это вино пить. Даже марка и бокалов и вина из тех, что 'поставщики двора'. Расщедрились.
— Ну,так за ваши деньги — любая прихоть.
— Думаешь, они знают, кто мы?
— Абсолютно в этом уверена. Они тут все актёры ещё те. В театры не идут только из-за того, знают на таких, как мы куда больше заработаешь. Не только ведь мы сюда поиграть в других ходим. Тут и более развесёлые игрища случаются, — хитренько-хитренько смотрит на Хейс.
— Ты же знаешь, я далека от подобных вещей.
— Я знаю только, что ты большая девочка. А таких часто тянет на немаленькие глупости.
— Тогда включи свою знаменитую логику: позволили бы мне с вами встретится, будь я замечена в чём-то предосудительном?
— Аргумент, — хмыкает Марина, — сама, небось, хвастаться будешь, с кем ты в Большие Бани ходила.
— Скажем так, спросят — не стану отрицать очевидное. Там ведь и кроме Ленн мои знакомые были. Причём, из тех, кто язык за зубами держать совершенно не умеют.
Подняты опотевшие бокалы. Все трое стоят.
— Сказать надо что-то, соответствующее торжественности момента, — почему-то шепчет Софи.
— Видок у нас только совершенно не парадный, — хмыкает Марина.
— Многие, включая некоторых наших общих знакомых, сочтут только в браслете вид для распития вина самый наилучший.
Дзинь!
Софи чуть пригубливает.
— Никогда такого вкусного не пила.
— Хорошая обстановка и компания часто крайне положительно влияет на любые вкусовые качества.
— Кто бы говорил!
— Знаете, девочки, я сейчас просто счастлива! Крайне редко такое состояние испытывала.
— Сказать, как такое состояние называется?
— Я знаю. Это другое. Просто чистое счастье на радости настоянное.
Снова Дзинь! Марина исподтишка рассматривает великолепную фигуру. Где-то самым откровенным образом, завидует. Знает уже, у самой и близко не будет ничего подобного. Даже если услугами вспомогательных отделений ожогового центра, воспользоваться. Ладно, хоть по категории 'плоскодонок' не проходит. Тут, скорее Динке и Коаэ волноваться надо. Марина прекрасно помнит, какой была в возрасте кошмара, а змеедевочка её ровесница.
— Марин, думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
— Преступление?
— Не дуйся. Конечно, же нет. Сама помню, внешности некоторых завидовала.
— Кислотой на химии корректировала?
— Я не настолько кровожадна, — смеётся Хейс, — они банально кончили школу, а потом завидовали уже мне. Хотя, некоторых я ещё раньше с трона сместила...
— Есть, чему завидовать, — исподлобья сообщает Марина.
— Сказала же, не дуйся. С биологией спорить — не самая умная идея, а у нас уже не такое общество, где биологическая составляющая играет какую-то роль.
— Ещё говорят, это я зануда.
— Ты бы в таком обществе несомненно, успехом бы пользовалась.
— Я совершенно не горю желанием изучать быт и нравы первобытных племён.
Снова звон бокалов. Теперь уже Хейс Марину изучающе осматривает. Херктерент только голову горделиво задирает. Всё, что есть — всё ей, хотя и очевидно уступающее... Обеим.
— Понятно, какие вопросы тебя сейчас особенно интересуют. Ничего предосудительного в этом нет.
— А что, чуть что — так сразу я?
— Так не твоя же сестра на меня пялится!
Софи, сложив руку пистолетом делает вид, что дует в ствол.
— Бездымный порох знаешь, сколько лет назад изобретён? — переключается на неё Марина.
Хейс ловко оказывается между ними.
— А вот и не подерётесь! — откровенно дурачится.
— Я такие взгляды в свой адрес уже видала. Кстати, не вижу ничего предосудительного в лёгкой влюблённости в более старших подруг. Просыпаются определённые чувства, а в относительной близости — только девочки постарше. Это я сама ничем подобным не интересовалась. Но много на что смотрела сквозь пальцы. Как-никак, подобные отношения значительно безопаснее для здоровья, чем с мальчиками. С возрастом происходит переключение на другие объекты влюблённости.
— Не у всех.
— В пределах статистической погрешности. Небольшой процент людей просто не способен влечение к противоположном полу испытывать. Только к своему. Есть и такие, кого данный вопрос совершенно не интересует.
— Чтобы ты сказала, начни кто-то из нас проявлять к тебе излишнее внимание?
— Представляешь, мне не только мальчикам отказывать приходилось.
