* * *
Земля с шорохом осыпалась в каменную горловину. Спарк прикрыл глаза, крепче взялся за веревку. Над головой заскрипел ворот, и парень поплыл вниз, в каменный мешок. Срок испытания ему не сказали: таковы правила. Обычно срок не очень большой. Да и сейчас, наставник ведь хотел послать его с третьей тройкой на разведку. Значит, три... в крайнем случае, четыре октаго...
"Когда ангел любви нажмет клавишу play," — вспомнил Игнат песню. Кажется, "Крематорий" ее пел. Там, на Земле, у Кузовка. А вот нажать бы перемотку! И сразу — в конец пленки. Все, что я делаю здесь, можно описать единственным словом: жду. Ну, а потом? Я ведь выпал, напрочь вывалился из прошлой жизни — куда мне возвращаться?...
Спарк соскочил с беседки на пол неширокого каменного мешка, отвязал сверток с кошмой. Веревка живо скользнула вверх. Заскрежетала — камень по камню — крышка. Надвинулась. Глухо бухнула, погружаясь в пазы.
Тьма.
Тихо. Ничего не слышно. То есть, абсолютно ничего.
Спарк постоял некоторое время, привыкая к весу собственного тела. Открыл и закрыл глаза. Никакой разницы. Переступил по полу. Нащупал сток и отверстие в полу для туалета. Вернулся к стенам. Наощупь разыскал небольшую нишу, куда по хитро изогнутому ходу будут проталкивать воду и еду — раз в день. Потоптавшись еще, нашел ровную площадку для сна. Постелил там свою неизменную кошму. Вообще-то в "испытании ничем" ему не полагалось совсем никаких вещей. Одежды тоже не полагалось, как и постели. Но после памятного полета, когда Спарк попал в снежный шквал, и крепко перемерз, он стал покашливать. Нечасто, и только в сырую погоду. Однако — ни с того, ни с сего. Лечился гусиным жиром, храбрился, а сам все же опасался. Вот Хартли и приказал взять войлок: чтобы не усугублять.
Спарк сел на кошму. Холода он пока что не чувствовал. Да и не будет тут холода. Прохлада, свежесть, или, напротив, палящее дыхание — это все Ветер. Жгучее пламя, боевая ярость, когда имени своего не помнишь — это Огонь. А Земля — молчаливая тьма. Грозная, неподвижная и неизменная. Селевые потоки, как и осыпающиеся при откапывании ям комочки — не в счет. Меньше, чем слезинка на щеке планеты. Из всех стихий земля меняется медленнее всего. Опора сущего.
Спарк поднял голову к невидимому небу. Где-то там, за квадратным люком, между рябиновых веток плывут звезды. Яркая, иссиня-белая Пятка, в иных местах называемая Опора. Над ней высоко три маленькие звездочки — Вершина или Наконечник. А все вместе — созвездие Стрелы.
* * *
Звездочки Стрелы то и дело ныряли в облака, прятались за острые верхушки, но держались правильно: за левым плечом, медленно проворачиваясь к закату. Первым бежал Сэдди, вторым скользил Рикард, третьим — Остромов. Ночной бор никто из них не разглядывал, полагались на слух. В густом лесу и днем-то редко видно дальше восьмидесяти шагов. К границе мокрых ельников троицу доставил Кентрай. Сесть грифону было негде, и на землю разведчики соскользнули в очередь, по веревочной лестнице. Потом чьелано улетел на север, а следопыты побежали на юг — в Бессонные Земли.
— Ну что там может происходить? — шепотом спросил Остромов на привале, к исходу следующего дня. Сэдди дернул плечами: не знаю. Мягко напомнил:
— Осторожно. Школа уже рядом.
И действительно, совсем скоро над краем леса показался шпиль дозорной вышки: Школу построили на единственном в округе сухом холме и высоко вывели сторожевые башни. Треугольные крыши блестели свежим лемехом. Рикард прикинул на глаз: если исхитриться влезть на гибкую тонкую верхушку вон той елки, да толкнуться — и то до площадки под сапогами дозорного останется добрых два человеческих роста. Обзор у часовых наверняка превосходный, и далеко-далеко под заходящим солнцем взблескивают их тяжелые копья. Засланцы поежились: здесь был уже не беспечный север, а самая тревожная окраина Леса — Бессонные Земли.
Пришлось отойти поодаль, и обосноваться в такой ложбине, которую с вышек не было видно. Как условились раньше, Сэдди остался готовить временную стоянку — не слишком скрытную. Так, шли охотники, пристали на пару дней, шкурок наловить, да гусей накоптить... На Школу посмотреть, диковина ведь.
Под этим предлогом Рикард и Остромов смело отправились прямо к воротам Школы. И попали в самый разгар событий. Думали сперва походить неспешно вокруг, подивиться — тем более, было на что. Школу, как хорошую крепость, охватывал изрядных размеров сухой ров, над которым подымался мощный вал, укрепленный поверху еще и забором из заостренных бревен. Те самые дозорные стрельницы, издали глядевшиеся тонкими острыми иглами, росли с верхних площадок массивных срубов-восьмериков, в тридцать два бревна высотой, а срубы размещались по всем четырем углам крепостной ограды.
Завидев густую толпу пестро одетого и снаряженного народа, входящего в школьные ворота, гости двинулись следом. В малозаселенном краю такое большое собрание означало нечто важное. По опущенному мосту лазутчики пересекли ров. Среди множества людей и зверей никто на них лишнего взгляда не бросил. Внутренний двор Школы, ограниченный слева фундаментом будущей магической Башни, справа — длинной конюшней и плетеной хворостяной изнанкой вала, а напротив ворот перегороженный главным зданием — весь этот двор битком забили жители Бессонных Земель.
— Что происходит? — спросил Остромов у тощего охотника. Тот повернулся, и крепыш изумленно хлопнул глазами:
— Гренхат!
— Рик, Ост?! — не менее удивленно отозвался человек.
Встреченный был Геллер Гренхат — тот самый лесовик, который в черную весну обежал всю северо-восточную окраину, созывая охотников на выручку. Хотя он и считал себя трусом, но помог здорово, а потому на прощальном пиру ватаги ему нашлось место. С того лета Рикард его и запомнил.
Гренхат почесал тщательно выбритый затылок:
— Сегодня Школа будет Опоясанного менять. И Хельви взметную грамоту зачитает, чтобы краю дали право помимо Совета границу держать. Потому, с Владыкой Грязи снова заелись в запрошлый год. А письма пока туда-сюда...
— Стой, — обескураженно махнул рукой Рикард, — Это ж вроде не по закону. Нам, — хотел сказать "в Школе", вовремя поправился:
— Волки говорили той весной... ну, помнишь... На Опоясанного надо жаловаться в Совет, там особый суд на такое выделен.
Геллер раздраженно дернул острыми плечами:
— Не единожды посылали! Так, видишь, нынешний Опоясанный чьим-то золотом ставлен. На все жалобы ответ одинаковый, мол сами виноваты и все. Ну, один раз мы неправы, второй... Но не всегда же!
— И что теперь? — богатырь Остромов привычно поднял руку, почесать затылок.
— Пусти вперед! — потребовали за спиной, — Еще и руку поднял! И так ничего не видно!
Остромов повернулся на звонкий голос, наклонился и легко забросил на плечи пару ежей:
— Отсюда видно?
Ежи попытались проделать вежливый поклон, но едва не кувыркнулись. Пришлось им ограничиться короткой благодарностью.
Голоса слились в неразборчивый гул: на крыльцо вышел наставник Хельви. Оба засланца узнали его сразу: маг был очень похож на брата. За ним двое медведей вывели под руки мужчину среднего роста с коротко остриженными каштановыми волосами, в богатой красной рубашке и таких же шароварах, заправленных в синие сапоги. На алом шелке белой молнией горел серебряный Пояс. Этот самый пояс — из квадратных, до блеска отполированных пластин, соединенных кольчужным плетением — наставник Хельви без всякого почтения прилюдно снял с мужчины и высоко поднял в правой руке.
Собрание настороженно затихло. Конечно, Опоясанный был плох. Но и законы Леса тут знали все. Ни один не мог припомнить, чтобы Пояса лишали вот так запросто, без суда, обвинителя, защитника и присяжных.
Пользуясь упавшей тишиной, Хельви звучным голосом прочитал грамоту, которую ему протянули из-за спины. Рикард и Остромов стояли у самой стены, а потому услыхали с пятого на десятое. Впрочем, главное было понятно и так. Бессонные Земли объявляли, что впредь себе Опоясанных станут выбирать сами, "а Седой Вершине и городу Исток Ветров в то не мешаться." Затем шел долгий витиеватый перечень законов и обычаев, которые Бессонные Земли обещались соблюдать без изменения. Рикард легонько потянул богатыря за рукав. Тот кивнул, не поворачивая головы: понял, дескать. И решительно пошел в первые ряды, забрасывая Геллера вопросами.
Длинноусый тем временем отступил к стене. Сделал вид, что схватило брюхо: спешно развязывал штаны и высматривал укромное место. Свернув за угол большого дома, Рикард затолкал усы под рубашку, перестал теребить завязки шаровар. Хищно осмотрелся, схватился за сдвижную ставню. Понял, что не выдержит тяжести, оставил. Подпрыгнул, вцепился в обвес кровли, с руганью и кряхтеньем — висел почти на пальцах — раскачался, подтянулся, закинул ноги на водосток, а потом, извернувшись по-змеиному, ввалился в слуховое окно. Через мгновение он был уже в пахучей темноте сеновала. Вспоминая добрым словом опыт Ратина — когда тот подслушивал магов, занятых распределением — лазутчик осторожно пробирался по чердаку, прикидывая, где в здании могла располагаться палата советов или рабочая комната Хельви. Или любое иное место, где была надежда подслушать нечто важное.
Остромов во дворе досмотрел все до конца: и как зачитали список обид, нанесенных краю, и за каждую отвесили разжалованному один позорящий удар — кожаными ножнами по ягодицам. И как долго, с тасканием за бороды, ревом, криками и стуком в щиты выбирали нового носителя Пояса — им стал Чанка Йши, уважаемый среди окраинных лесовиков, но северянину вовсе неизвестный.
Потом Остромов поблагодарил Геллера, пригласил бывать на заимке, и потек со двора вместе с прочими. Когда он добрался до знакомой ложбины, сумерки уже сгустились. Первым делом хотел рассказать Сэдди новости, но поразился: Салех сделал запрещающий знак, а потом второй: "Тревога."
— Кто? — одними губами прошептал Остромов.
Сэдди ответил, не переставая стричь глазами по сторонам:
— В округе мало людей. Возле нашей Школы живут многие, а тут за весь день ни одного костра. Но птиц кто-то поднял там и там, и там вон, — Салех расположил на земле щепочки, остриями в нужных направлениях. — Потом на мой костер никто не вышел. А вон с того места до третьего, — крепкий желтый ноготь прочертил линию от щепки к щепке, — Если идти, только мимо нас. Либо напрямую по болоту. Иначе никак. Тут кругом корбы, мокрые ельники, то есть...
— Лось? — сам у себя спросил Остромов. — Им что болото, что сухой путь...
Черноволосый и плотный Салех скривился:
— Может и лось. Кто знает...
Остромов опустил руку, поправил штаны и на обратном пути незаметно отжал защелку ножен — чтобы меч можно было выхватить одним движением.
— Балду, — велел Сэдди. Крепыш согласно кивнул. Оба набили спальники травой и ветками. Потом Сэдди остался сидеть у огня, а Остромов улегся рядом. Выбрав миг, когда угли почти погасли, откатился в темноту и затаился под корнями ближней сосны. Спустя некоторое время, воспользовавшись порывом ветра, под шумок ускользнул от костра и Сэдди.
Над Бессонными Землями струной натянулась ночь.
* * *
Ночью наставник Хельви не спал. Расхаживал по комнате, яростно вдавливал половицы. Злился на собственную нерешительность. Был бы здесь Рыжий Маг! Давно бы с дурака Пояс снял... А вчера чуть до самосуда не дошло. Наставник поежился: больно ведь, двадцать ударов-то. Незадачливого Опоясанного он больше жалел, чем ненавидел.
Когда припекало, Хельви всегда вспоминал брата. Он и в маги за старшим подался. А хотел не магии, хотел... власти? Что ж скрывать, и власти тоже хотел! Но больше всего желал брата хоть в чем-нибудь превзойти. Чтобы Хартли хоть раз глянул на него так же восхищенно-завистливо, как младший брат все детство и половину юности смотрел на старшего.
Потом Хельви подрос и научился свою зависть к брату сдерживать. И не позволял ей управлять своими мыслями. И покрыл ее льдом воспитания, и насадил стальные обручи обучения... А все равно, стоило судьбе нажать покрепче, и перед глазами, как живой, появлялся брат Хартли. Укоризнено качал головой: что, дескать, ты там еще натворил?
Тьфу!
Хельви несколькими глубокими выдохами очистил легкие. Посидел, сосредотачиваясь, отгоняя детские обиды и тяжелые мысли. Вытянул из шкафчика на стене свернутый лист плотной бумаги, развернул на столешнице, прижал верх чернильным прибором, а нижний край заправил в ящик стола. И принялся за писание. Рикард на чердаке, как ни старался, не мог углядеть, что и кому сообщает маг: из осторожности провертел слишком маленькую дырочку в дощатом потолке. Скоро его недоумение разрешилось. Дописав, Хельви поднял колокольчик и вызвонил дежурного. Вкатился здоровенный еж, на задних лапах — человеку почти по пояс.
— Скорастадиру?
— Да. — Хельви говорил натужно, словно резал шкурку на сале. — Еще раз прошу, чтобы дал нам выбор. Поссориться... Легко!
— А не появился бы этот... Торфоглазый... Из иного мира который... — еж сноровисто обматывал свиток цветным шнуром. — ... И не было бы разделения магов.
— И мы с тобой, Бушма, не звались бы Великими, а до сих пор носили пробирки за дедами вроде Сеговита того же... И Школ бы тогда не основали!
Еж кивнул:
— Да уж, в этих местах давно пора было построить не Школу, так хоть Башню помощнее. Округа очень беспокойная и опасная.
— Чего ты хотел? Недаром сказано: "Бессонные Земли".
Бушма закончил упаковку свитка, снял с пояса печать Школы, заклинанием разогрел сургучную палочку, свел концы шнурка и шлепнул оттиск прямо на полу. Вернул письмо:
— В ночь посыльного не погоню. Тревожно что-то. До утра под замок спрячь... Вот, будто бы и ко времени появился Спарк, — еж пробежался от стола к двери. Коготки глухо простучали по доскам, из-за чего лазутчик на чердаке не разобрал бормотания. У двери зверек обернулся:
— ...А все же от Совета откалываемся — зря. Не стоило бы!
Коротко наклонил голову и выкатился на лестницу.
Рикард осторожно расширял наблюдательную дырку кончиком ножа. Он предусмотрительно выспался днем — здесь же, на чердаке — и сейчас чувствовал себя достаточно свежим. И знал, что сделает. Вот только пусть Хельви заснет.
* * *
Новое место — новые сны. Игнату приснился Сергей. Грустно сидел на дорожном трубчатом ограждении, теребил бахрому ковбойской куртки. Мотоцикл стоял рядом.
— Привет, — выговорил Спарк, только чтобы не молчать. Приятель поднял голову, отбросил волосы с глаз. Вяло отозвался:
— Привет... О, мне тоже говорящие сны снятся. Как Игнату, про Ирку его пропавшую... А! Ты же и есть Игнат!
— Меня уже не ищут? — спросил проводник.
Сергей удивленно вскинул брови:
— А должны? — и снова повесил голову.
— Опять соседи? — посочувствовал Спарк.
— У бабушки со вторым домом спор по земле. Те по суду выиграли, ну, перенесли забор, свой поставили. Дак нет, чтобы по-человечески поговорить. Крику было, ругани... Ладно. Перенесли и перенесли. А у нас к забору была бельевая веревка привязана, ну, как забор переносили, ее оторвали, естественно... — Сергей мотнул головой. Серые волосы полетели в стороны. "А какого цвета у него были волосы в натуре?" — вдруг спохватился Игнат, и с ужасом понял, что уже не помнит.
