Дед бережно доставал вещи, присланные неведомым Авером.
-Машка, ты у меня теперь королевишна в зиму будешь! — восхищенно гладя расшитый орнаментом полушубок, дед хитренько поглядывал на неё. — Ну-ка, примерь.
-Дед, но ведь...
-Тебе написали — от души. Назад ведь не отправишь, да и нет у нас таких денег пересылку оплатить, тут, смотри, ещё и обувка есть теплая.
Минька расстарался — полушубок, унты, шапка и меховые же варежки — все было подобрано в тон.
-Машка!! Ты у меня красотка. О, а это что? — в углу коробки лежал незамеченный дедом небольшой пакет, полез туда и вытащил... сибирский малахай с маленькой припиской:
-"Маша, размер головы деда не знаю, но надеюсь, подойдет."
-Ух ты, Машка. Я тебя точно за такого мужика замуж отдам. Смотри, как угадал!
-Только вот с обувкой просчитался, великоваты на размер.
-Велико — не мало!!
А Машка, снимая полушубок, увидела внутренний карман и по наитию полезла в него, достала деньги и обессиленно уронила руки с деньгами:
-Дед?
-Маш, ты смотри на это проще. Это же не мой сынок-подлюга прислал. А человек от души, сколько там тысячи три?
— Нет, десять.
-Ух, Машка, да мы теперь день варенья твой как следует отметим!! Ай да Миша, ай да молодчага!! Будешь звонить, дашь мне трубку. — Категорично сказал дед.
А Миша, сдерживая себя, два дня не звонил, давая Маше время остыть. Позвонил в день рождения, тепло поздравил, поговорил с дедом и с облегчением выдохнул — 'приняла и не ругалась'.
А как было ей ругаться, когда перед этим позвонил хитренький дипломат Филюшка и долго пояснял, что это он заставил Минечку подарок Маше прислать — он-то ещё не работает.
-Маш, а чего он хоть прислал, духи или косметику какую?
-Нет, Филюнь! — Маша перечислила, что было в посылке. Филюха заорал:
-А-а-а, вот что значит настоящий Авер!! Маш, я своего Минечку безумно люблю, он у меня такой один!!
Осень у всех выдалась спокойная, кроме Чертовых. Их Дарья Ивановна собралась-таки к Стоядиновичу. Ванька пытался уговорить, чтобы хоть годик подождала, ага, как же. И поехали Ванька, Наташка и Санька обустраивать молодых. Саня Плешков нашел им однушку в соседнем доме — арендовать, квартиру пока покупать не спешили, мало ли как пойдет жизнь у молодых.
-Стоядинович-то мужик серьезный, а вдруг наша через полгода к мамке прискачет, наживется? — Ванька больше жены переживал за дочку.
А у той ответ был один:
-Ты что-то мамку через два месяца после восемнадцати за себя утащил и не жалеешь.
-Ну, сравнила. Тебе до мамки...
-Не боись!
-Ох, и чего ты такая борзая выросла? Вот мужики у меня... радуют, а ты вроде девочка, а хуже меня, молодого!! — ворчал Ванька. — Одно утешение — сынок мелкий рядом. Иди сюда, пожалей папку.
И Санька, изо всех силенок обнимая своего папку, приговаривал:
-Хоросый мой, зыланный мой! Люблю синно-синно!!
А желанный, хитро подмигивая жене, бурчал:
-Вот, учитесь, как надо меня любить и жалеть!!
Обустроив дочку — вот ведь вредина, свадьба ей не нужна — поздравили молодых с законным браком, те как бы попутно забежали в ЗАГС.
-Нечё деньги тратить на атрибуты! Мы с Михой лучше летом куда-нибудь отдохнуть съездим на эти деньги, оторвемся!!
Вот и весь сказ доченьки. Поехали на выходные к Аверам и Стоядиновичам — там от души отметили такое событие .
Дети уехали в Екатеринбург, родители в Медведку, где сильно сдавший дед Коля не мог нарадоваться на Саньку Чертова. На внешность — вылитый Плешков, в три с половиной года был такой рассудительный и спокойный,в отличие от синхронистов, он не лазил по заборам и черемухам, но вопросы задавал не переставая. Городской житель много чего деревенское видел впервые. Дед же с готовностью отвечал и пояснял что, как и почему.
А Минька прикидывал... если в начале января рвануть на повышение, то, может, и Машу можно на каникулы вытащить в Москву? Не было с Машей чего-то внезапно вспыхнувшего и вмиг ослепившего, но как-то тепло и приятно становилось на душе от её разговоров, ворчания, смеха, подколок. И начинал подумывать где-то глубоко в душе Минька, что вот с такой Машей будет ему, наверное, так же надежно и душевно, как бате с мамулей. Но... вслух такое не произносил, задумав — если все срастется, определиться после зимних каникул.
Аверы теперь постоянно звонили Козыревым — молодые дедушка и бабушка старались не упускать ни одного события в жизни маленького человечка.
-Алюнь, на самом деле, внуки — это что-то особенное, их любишь совсем не так, как деток, более желанные что ли.
-Согласна, с возрастом воспринимаешь многое иначе, но нашим-то детям не на что обижаться — у них папа всегда был номер один, а потом уже мама.
-Алюнь??
-Да я и не обижалась, наоборот, мне даже мои орлы говорили, что ты у меня такой... такой... Сашка, я целую жизнь не перестаю удивляться. Как ты меня смог заметить? Ты даже не солнышко мое, ты, наверное, воздух, я без тебя дышать не смогу!
-Подсолнушек, я точно так же — столько лет, как скажет Филюнька, в глубине души тащусь. Мы рядом, у нас трое деток, и вот уже внучок есть, а я все как в молодости — обожаю тебя!! Ещё бы Мишуку нашему так подфартило, может, Филюнька и прав — и Маша Нечаева и есть его половинка?
Игорек подрался в школе. Папка, заехавший за ним на продленку, в изумлении застыл. Его рассудительный, бережливый ребенок вышел к нему с фингалом под глазом, оторванным воротничком рубахи и грязными разводами на пиджаке...
-Что?
-Да, папка, я хотел нормально, как мужики, мирно все решить — ни фига. Пошли к Елене Сергеевне, велела.
Оказалось, Игорешка заступился за девочек из своего класса, хулиганистые мальчишки — третий и четвертый класс, решили поразвлечься. Начали пинать ранцы его подружки — Кнопки и Оли Грековой. Игорешка сначала, как учил папка, разговаривал, а потом...
-Ну папка, лесли они не понимают нормальный язык и обзываются по-всякому, пришлось морды бить, папка, ты у меня такой молодец и дядь Серега тоже, приемчикам научили. Вот я и подрался.
В кабинете директора стояли и зачинщики драки — три крепеньких пацана, у одного из них было исцарапано лицо.
-Игорек, ты что, ещё и царапался?
-Да это Кнопка визжала и царапалася, чисто Мурка. Я чё, девка, у меня и ногтей-то нету.
Елена Сергеевна сурово разговаривала со всеми, заставляя краснеть не только школьников, но и их родителей.
-Мы это, мы пошутить хотели, — пробормотал самый крупный из ребят.
-Ничё себе шутки! Кнопка — самая маленькая в классе! Чё, можно таких мелких обижать? — возмутился Игорек.
-Маленькая, хуже тигры царапается.
-А еще не так буду, ещё и кусаться стану! — буркнула насупленная Кнопка Галя.
Елена Сергеевна отпустила Тонковых и девочек, а мальчишек ещё долго стыдила.
Два угомонились, а один, исцарапанный, ещё несколько раз пытался достать Игорешку — то толкнет, то подножку подставит, и подумав, вызвал Тонков-младший этого придурка на честную борьбу, за школой, "чтоб ничё не помешало."
"Ничё" конечно было, но мудрая Елена Сергеевна остановила Надежду Ивановну.
-Пусть поборются. Иначе этот Волков так и будет задираться, вмешаться успеем.
Игорек не зря приемчики всякие запоминал и повторял — в общем, навалял он этому прилично, тот ни разу не сумел стукнуть Игорешку — оказывался на земле.
-Учися бороться с пацанами, а не обижать мелких девочек!
Мурка его в начале сентября окотилась — опять три, только в этот раз две кошечки и один котик, рыжий-рыжий.
Приехала баба Тоня, Игорешка привык к ней, и днем частенько вели они долгие разговоры за жизнь, вечера же были целиком и полностью с папкой и мамой. Когда заканчивали с Сониными уроками — выпускной класс у неё уже — начиналось время Игорька, он по-прежнему интересовался всем на свете. Иногда папка честно говорил, что не знает ответа, и лазили два Тонковых на просторах интернета, разыскивая ответ на вопрос сына.
Сын учился. Были пятерки там по пению, физкультуре, природоведению, труду, конечно же, чтение -любимейший предмет Игорешки, а матика и русский — тут выше четверки никак дело не шло. Но Тонковы и баба Тоня совсем не унывали — у ребенка было желание учиться, а четверки всегда самые стабильные оценки.
Баба Тоня совсем освоилась у них, да и Тонковы привыкли к ней: что у Алины, что у Мишки не было никого. Вот и была она всехней баушкой и мамой-тещей, как посмеиваясь называл её папка. Дед Иван Петрович её одобрил, а чё ещё надо?
Игорешка под её руководством лепил пельмени, научился отваривать их, лепить и жарить "коклеты", постоянно помогал баб Тоне, взявшей на себя приготовление еды. Баушка нет-нет да начинала плакать, Игорешка ворчал:
-Чё уже реветь-то, нету тех родителей. Зато у тебя щас есть и я, и папка, и мама, и Соня, чё, мало что ли? А ещё Мурка с рыжиком.
Рыжика Игорешка не смог отдать, уж больно кот по душе пришелся, правда, свозили Мурку к ветинару. Операцию сделали позже — мальчик долго думал, решал, дотошно выспросил врача-ветинара, поужасался, что без операции его Мурка часто будет требовать котов, а и куда потом котяток девать. И, скрепя сердце, решился, предварительно долго разговаривая один на один с Муркой, объясняя ей, что так будет лучше.
-А то получится, как вона мы с тобой — котят много и чё, будут брошенные?
Очень трогательно ухаживал за прооперированной подругой, носил её на руках до туалета, следил за тем, чтобы были корм и вода, пока он в школе, и не переживала, что её оставили одну.
Лешниковы — красавицы подрастали на радость всем, девчушки были забавные, как смеялся дед Дрозд — 'с оччень большим чувством юмора!' Стоило ему только подать голос, как обе малышки, а им потихоньку набежало четыре с половиной месяца, радостно молотили ручками-ножками и строили уморительные рожицы.
-Надо же, дразнятся! — изумлялся дед, а девчушки и впрямь только с ним так себя вели.
Галюнька была папина дочка может потому, что так и шла на четыреста-пятьсот граммов тяжелее сестрички, и папа старался всегда нести дочку потяжелее, а Тасенька — мамина.
Дед Вишняков полностью забросил свое холостяцкое жилье — перебрался к Дрозду.
-А как иначе, пока малышки не подрастут, грешно своему медику и не быть рядом!
Левка же, запинаясь, признался, что решили родить совместного ребенка со своей медсестричкой.
-Будет твоим девицам, Лизунь, пацан в друзьях, а может и дочка, мне не столь важно. Я долго не соглашался, после своей бомжиковской жизни, мало ли чего, но Танюха... зудела и зудела— обследовался вот, вроде все пучком, ну и в июле должны родить.
Лиза после рождения дочек как-то незаметно округлилась, расцвела, не стало той резкой нетерпимой дохтур-ки, теперь это была уверенная в себе и окружающих её папашках женщина с сияющими глазами. Глаза сияли особенно, когда она смотрела на Егорушку, обожающего носить своих малышек сразу вместе — на каждой руке по дочке. Егор же посмеивался и ждал хотя бы двух лет девчушкам.
-Сына надо обязательно родить, а я и на парочку согласен! Опыт приобрели колоссальный — вон сколько нянек, нет, нянев, вырастим!
А Минька собирался к десятому января быть в Москве, остановиться мог и у Козыревых, и у Чертовых -места хватало и там — и там. Маша сомневалась приехать или нет в Москву на каникулы. Дед был категорически 'за', тем более, что за имеющиеся у него акции, выданные аж в девяносто третьем году, когда их завод превратился в ОАО, стали выплачивать какие-никакие деньги, дивиденды, по-новомодному. Дед сходил к знакомому юристу, разузнал все — половину акций продал учредителям, а половину оставил себе, вот и зудел каждый день:
-Машка! Чего колеблешься? Парняга надежный, это тебе не вон, Витька Ершов, одни понты да девки на уме. А таких, как твой Миша — единицы.
-Дед, сколько раз тебе говорить-не мой он!!
. -Ну да, ну да — не твой, — соглашался дед, — но ведь не куда-то, а в Москву зовет, когда ещё шанс-то выпадет.
Достал дед, в конце концов Маша согласилась и взяла билет на двадцатое января.
Игорешка полюбил кататься на коньках — научился же летом на роликах — и постоянно тянул родителей на каток. Чаще всего ездили на ближайший с папкой, по выходным выбирались вчетвером, а иногда, когда папке было некогда, а Соня усиленно занималась с баб Тоней, ездили с мамой. Мама каталась потихоньку вдоль бортика, сынок же лихо летал по катку. Только на катке всегдашняя Игорешкина вдумчивость давала сбой, мальчуган, похоже, любил скорость.
Папка вздыхал, говоря маме, что сынок, скорее всего, так и будет всякие сноуборды-фристайлы пробовать.
-А с другой стороны, Алиш, лесли он и впрямь не передумает быть как папка, то и с парашютом прыгать будет нормально. При его рассудительности он ещё в воздухе все спланирует как надо.
Мама только кивала, а когда дети не слышали, признавалась папке, что жутко боится за них.
— Ладно, Соня замуж пойдет, дети, семья, а Игорешка... как-то у него переходный возраст скажется.
Папка утешал, говоря, что их сыночек уже занят по горло, и ему некогда будет маяться дурью. А забот и впрямь у него было много: школа, продленка, Мурка, плавание, каток, обязательная раз в неделю тщательная уборка своей комнаты и помощь баб Тоне и маме на кухне, ещё чтение.
Ребенок обожал читать книжки с красочными картинками, папка установил в его комнате большой книжный шкаф, и Игорешка постоянно затаскивал родителей и баб Тоню в небольшой книжный магазин, где их уже знали все продавцы — постоянный же покупатель приходил. У них с бабой Тоней имелась уже и грамота, врученная Игорешке на конкурсе "Дети читают стихи" — баб Тоня научила его читать с выражениями — грамоту он справедливо как бы разделил на двоих.
Дед Иван Петрович одобрил такое решение и похвалил внука за разумность.
-Я чё, совсем не понимаю что ли? Ты меня чему учишь? Быть мужиком, настоящим — сам же говоришь, надо быть внимательным к своим женщинам. А баб Тоня — она как я, совсем без родни была, чё её обижать?Дед, по секрету скажу — она на меня чаще ругается, когда я ленюся по урокам, я даже взревновал, а потома, потом, то есть, подумал — а чё ревновать-то, Соня ведь девочка да и сестрица моя, а я, как мужик, должен быть сильным. Дед, она меня вместо Игорь — Мишка иногда называет. А потом плачет, а я ворчу-ворчу, я-то у неё есть, и папка её всегда смешит, когда называет 'мам-тещь'. И Мурка, когда она начинает по тому папке плакать, тоже её жалеет, лезет к ней, морду сувает, чтоб гладила. А баб Тоня смеяться начинает. Вот так и живем, дед.
Минька сразу поехал к Козыревым. Настя категорически заявила, что братика очень ждет и никуда не отпустит. Едва он вошел в подъезд, как на лестнице протопали торопливые шаги и на нем повисла Настюшка:
-Братик! Как я по тебе соскучилась! Я тебя из окна углядела!! Пошли скорее!
Она потащила его к лифту, и пока поднимались на седьмой этаж, все так же восторженно смотрела на него.
— Минечка! Как я тебя обожаю!!
А в квартире уже ждали... Иваны Козыревы — прадед и правнук. Семимесячный бутуз, с карими Аверовскими глазами, прыгал у Игнатьича на руках, и тянулся к маме: -мам-мам-мам.
