Стоп! Лаборатория! Чудище, сумка. Грибочки!
Девушка открыла карман — на месте! Несколько бумажных пакетиков, целых и позабытых. Ну что ж...
Странница вновь посмотрела на площадь — оценить обстановку. Племя опять вытеснило атакующих к домикам-тюрьмам. Значит, не только можно, но и нужно действовать. Дуня надорвала обёртку, дождалась, когда резкая вонь перебила местные ароматы, и кинула снаряд в толпу.
Ничего не произошло.
Во-первых, "бомбочка" далеко не улетела — малый вес способствовал разве что планированию в воздухе. И как это ею Тацу швырялся? Да и Дуня не отставала. Во-вторых, взорвись плесень там, где упала, единственной пострадавшей оказалась бы именно девушка. В-третьих, аборигены не удосужились заметить ни диверсии в тылу, ни диверсантки как таковой — лишь самые крайние на миг замерли, принюхиваясь, наверное, ветерок в их сторону дохнул. Н-да.
Что же не так? Странница нахмурилась, вспоминая туннели огромной лаборатории. Там грибочки проявили себя не мгновенно, сначала ударив по обонянию, а уж потом разнесли мозги чудовищу. Время? Возможно, конечно, но что-то сомнительно: пакетик прохудился, когда беглецы карабкались по лестнице на свободу или чуть раньше, в вентиляции — запах ведь мог просочиться наружу не сразу. Тогда нужно немного подождать? Но вряд ли заботливый юноша Райдан втянул бы в сбор "урожая" подругу Лёсс, зная, что одно неуклюжее движение приведёт к трагедии. Молодой повар не стал бы рисковать ни девушкой, ни тем более окружающими — любимой сестрой и племянниками. Выходит, дело в ином. Вода? Пасть-то у крокодильчика была влажной, слюнявой.
Взгляд сам собою наткнулся на котёл с "супчиком". Собственно, что она теряет? Ещё один пакетик с вонючкой? Так у неё их пять! Навалившись на какой-то постамент (разделочный стол?), горе-террористка попытала удачи снова, теперь догадавшись использовать в качестве утяжелителя то ли толстую стрелу, то ли маленький дротик.
Фортуна поворачиваться лицом к девушке не торопилась: если носитель угодил туда, куда надо (и это притом, что в прицельных играх на школьных ярмарках и на развесёлом дне факультета Дуня победителем никогда не бывала, а заметным успехом в этой области оказалось попадание бадьёй в голову "ниндзя" при спасении сэра Л'рута), то снаряд отлепился на полпути, явно намереваясь приземлиться неподалёку от собрата. Девушка чертыхнулась — и словно бы заклинание какое жуткое сработало! Мимо проскочил абориген и, как Тацу до него, отмахнулся от источника непереносимой вони — чудом гадость булькнула в мерзость.
— Эть, — сказал Дуня и рухнула на спину.
Очнулась девушка оттого, что скрючило в судороге всё тело. Или же странница попросту дёрнулась и пришла в себя одновременно. Под спиной что-то острое, на груди — тяжёлое, ног, казалось бы, вообще нет. Всё лицо и волосы в липкой пакости и пыли.
Дуня полежала, собираясь с мыслями и силами. Крышей... девушка беззвучно фыркнула — балдахином на катафалке, не крышей... Балдахином — небо голубое, чистое, будто постиранное и выглаженное, без единой складки-облака. Вон и золотая лампада — яркая, режущая глаза, ещё не в зените. Одром — вытоптанная земля да чужой скарб. Саваном — каменное крошево. Ну, а то, что на лице, видимо, посмертная маска, косметика для покойников. И тишина. А как же скорбящие родственники? С трудом повернувшись, странница заметила лишь одного — того самого призрака, сидящего рядышком на корточках. Даже в нынешнем положении обоих к Дуне первым пришло смущение.
Призрак поплыл. Кажется, он хихикал. Затем поднялся и покрутился, старательно замирая в самых удивительных позах. Эксгибиционист! Издевается! Он явно собрался продемонстрировать несколько очевидных телодвижений, но из-за общей своей текучести передумал.
— Получилось? — обиженно прохрипела Дуня.
Мертвец не ответил, вернувшись обратно на корточки. Ну да, с языком у них проблема.
— Буду считать, что получилось, — договорилась с собой странница и решительно начала подниматься. Но не тут-то было! Слабость, ненакачанный пресс и отсутствие рук для опоры не дали ни сесть, ни перекатиться на бок.
Белёсый покойничек сочувственно покачал головой и коснулся плеча девушки. Похоже, именно из-за этого "электрошока" Дуня не покинула мир живых — тело подбросило с такой силой, что укрывавшие его камни фонтаном брызнули в стороны. Верно, мастер Лучель тоже отправлял незваную гостью башни в полёты.
— Спасибочки.
Вместе со свободой пришла боль (на удачу, вроде бы не из-за переломов и вывихов), тошнота и шум в ушах. Впрочем, у последнего имелся внешний источник. А ещё пахло гарью. Деревня?
Наверное, от встряски открылось второе дыхание. Во всяком случае, Дуня сумела утвердиться на ногах и оглядеться. Селение, радостно потрескивая и рассыпая снопы искр, полыхало. Вместе с ним превращались в золу "кухонные" принадлежности и те, кто ими пользовался. Получилось. И это только в полуобморочном состоянии можно было не заметить столп чёрного вонючего дыма.
Танцует ветер на полях,
Вздымает к небу ветер прах...
Ей даже удалось не переврать мелодию недописанной "шедевры".
— А где же спасители? — Дуня в общем-то и себя не спрашивал, так, бормотала вслух. Да и к нападавшим странницу не тянуло, мало ли... Однако призрак, каким-то образом догадавшись, о чём речь, принял вопрос на свой счёт — мертвец тоже встал и указал рукой вдаль. У горизонта клубилась пыль. Ушли. Не потрудившись погребением останков невинных жертв. — Не больно-то и хотелось...
Призрак и сейчас понял. Он пожал плечами — мол, права, подруга — и медленно начал исчезать. Он тоже её покидал, отомщённый и не сдерживаемый долгами. Практически испарившись, он вдруг стал резким, отчётливо видимым. В его неожиданно цветных глазах читался озорной огонёк. Вот мертвец окинул Дуню откровенно оценивающим взглядом, задержавшись на плоском, чистом (благодаря защите сумки) животике, весело подмигнул и вытянул вверх большой палец — словно говорил, кому-то повезёт. И всё-таки пропал. Покрасневшая всем телом, Дуня вздохнула. И побрела прочь. Вроде бы к морю. Прежде чем одеться, хотелось смыть с себя грязь.
Босая и нагая она шла по степи, немного прихрамывала. Сумка не стучала по бедру только потому, что Дуня из боязни нового обрыва ремешка поддерживала компаньонку рукой. Голову напекло, плечи и спину сожгло, кожу саднило. Пальцы на ногах были разбиты в кровь. Второе, третье и даже четвёртое дыхание иссякли, но девушка не задумывалась над тем, как она всё ещё двигается.
Ни обрыва к вожделенному морю, ни речушки — да хоть лужи! — ни деревца или кустика. Только суховатая трава.
Ошиблась направлением. Но Дуня не стала метаться, искать да размышлять, как быть, а шла, пока шлось.
В какой-то момент обнаружила, что идёт по чему-то, отдалённо напоминающему заброшенную сельскую дорогу. А потом появился он. Прискакал откуда-то сбоку, выбрал тот же путь, но обогнал. Затем вернулся и пустил странную, округлую, судя по тени, животину шагом.
Дуня не смотрела на незваного спутника. Какое ей до него дело? Хочет плестись рядом — пусть плетётся. Хочет пялиться — пусть пялится, благо всё едино не на что. Дуне плевать.
— Девочка, — наконец решился он. Странница не вздрогнула, виду не подала, что услышала, хотя в голосе незнакомца слышался шорох далёкого прибоя. Маг. Или тот, кто умеет пользоваться заклинаниями. — Девочка, ты безусловно красива и даже сейчас вызываешь интерес и желание, но должен отметить, ты поступаешь опрометчиво, гуляя обнажённой по пустыне. Ты неместная, у тебя слишком нежная плоть для здешнего солнца. Да и раны тебе следует промыть.
Девушка сделала ещё шаг-другой и упала. Всё. Дальше не шлось.
Её пытались поцеловать. В нос. Вернее, во всё лицо — нос был центром чужой любвеобильности.
— Лео! Отстань! — донеслось накатной волной. Мужской голос, памятный по нравоучению о голых девицах в горячих песках. — Она не будет с тобой играть. Ей нужно отдохнуть.
Дуня проморгалась. На переднем плане — огромные мясистые губы, то ли из-за формы, то ли и впрямь вытянутые в трубочку. За ними фоном — добродушные карие глаза в едва уловимую голубую искорку. Всё это окружали короткая желтоватая шерсть и запах, от которого свербело в носу — дикая смесь конского пота и цветочных духов.
— Лео! Сейчас надаю по твоей длинной шее и выдерну хвост!
Тон не соответствовал содержанию так же, как если бы мать обещала дать обожаемому чаду ремня, который в реальности мог вылиться разве что в лёгкий подзатыльник. Впрочем, подзатыльник — тоже неприятно, поэтому губы и глаза отдалились. К ним добавились узкие ушки, постоянно двигавшиеся — вверх-вниз, вперёд-назад, а теперь по кругу — и пять рожек.
— Лео, паршивец, займись лабиринтом.
Вообще-то это были не рожки, а букет васильков. Ей снова снятся цветочные жирафы? Странно, Дуня никогда не знала, что видит сон, пока не просыпалась, даже тогда, когда сон и пробуждение тоже случались во сне.
— Лео, я тебя понимаю, она поразила тебя в самое сердце. Но ваш роман обречён.
Зверюшка печально — или всё-таки кокетливо? — затрепетала ресницами и тряхнула головой. С рожек-васильков, как и в предыдущий раз, полетела пыльца. Дуню согнуло жестоким приступом чихания.
— Ну вот, разбудил.
Жираф отпрянул, но никуда не делся, наблюдая за происходящим издалека.
— Как ты себя чувствуешь, девочка? — рядом присел мужчина.
Носил он светлые одежды и сверкал на солнце русыми волосами. Внутри всё замерло — Тацу! Дуня расплылась в счастливой улыбке — и наваждение исчезло. Незнакомец был незнакомцем. Ничуть не похожим на менестреля — только и связывал их цвет шевелюры, да и он не без оговорок. Где-то более рыжий, с проблесками седины, а где-то — тёмно-коричневый вперемешку с синими, как костюмы советских школьников, прядями. Будто в пару к чёрно-алой причёске Дуни.
— Всё так плохо? — мужчина прикоснулся ладонью ко лбу. Девушка почувствовала покалывание — не в своём теле, в его. Как с Вирьяном, когда он лечил от воспаления лёгких. Волшебство, целебная магия. — О-оо, аллергия на васильки. Лео! — он посмотрел вверх, на жирафа. — У неё на тебя аллергия, так что иди — ешь свою акацию, заодно подравняешь мне садик.
Дуня ещё некоторое время бессмысленно пялилась на чародея, а потом поняла, что под скатившимся на талию одеялом ничего нет. Совсем ничего! Девушка судорожно потянула покрывало вверх и прижала к груди.
— Хе, и впрямь пробудилась, — оценил испуг русоволосый. — Да ты не бойся. Я тебя не трону — это раз. И два: я не лгал, тебе есть что показать, девочка. Другой вопрос, ты в целом не в моём вкусе, да и кушать тебе следует побольше. Неплохо бы добавить в рацион мяса.
— Не надо мяса, — она бы захныкала, не ощущай сухости в горле. — Не надо. — Бедняжка спрятала лицо в ладонях, вновь позабыв, что собеседнику тогда будут видны те части тела, которые она не выставляет на всеобщее обозрение. — Не надо.
Она их убила. И... Дуня не знала, что способна на такое: она, как за алтарём по поводу зарезанных детей, нисколько не печалилась, не переживала из-за того, что убила их. Она не сожалела об этом. Но вот о том, что убивала... А ведь если подумать, это у неё не первый раз.
— Не надо — так не надо. Не настаиваю, лишь предлагаю. Ты вегетарианка? Дала обет почтения братьев наших?
— Н-нет. Тут деревня каннибалов. Была.
— Была. Так ведь давно, нечего уж о ней вспоминать... хотя там до сих пор ничего не растёт при целом-то озере. Ты лучше скажи, кто тебя обидел настолько, что ты голая гуляла по безлюдной, не одну сотню лет безлюдной пустыне.
— Безлюдной? Не одну сотню лет? — отстранённо почти удивилась девушка и спросила невпопад: — Можно попить? И поесть... ничего нет? Пожалуйста.
— Хм, то не надо ей мяса, то надо...
Дуня дёрнулась.
— Ладно-ладно, извини. У меня есть каша. Предупреждаю, на молоке. И вода, просто вода. Будешь?
— Буду, если можно.
— А зачем бы я предлагал, если нельзя?
Он принёс тыквенную бутыль и котелок-каску, наполненную чуть ли не до краёв белой пупырчатой массой. Над котелком клубился ароматный пар. Действительно — каша, наверняка рисовая, такая же как у полисменов, только во много-много раз вкуснее.
— У меня есть кружка, — с трудом оторвав взгляд от еды, сказала девушка.
— У меня тоже, — фыркнул хозяин и перелил прозрачную жидкость из бутыли в округлую чашечку, из похожей подружка-соседка Флора пила редкостную гадость, вроде как чай — мате. — Не удивляйся, я немного подсластил воду, тебе полезно. — Дуня лишь благодарно кивнула, припадая к кружке. — А вот тарелку и запасную ложку я в своих завалах не нашёл. У тебя нет? — Странница покачала головой. — Ну нет, так нет — ешь прям так, сколько влезет. Только не переборщи.
Как ни удивительно, дельный совет оказался лишним: девушка, предполагавшая, что съест всё да ещё добавки попросит, насытилась всего десятком ложек и впрямь вкусной до экстаза каши. Мужчина, улыбнувшись, забрал котелок, поставил его себе на скрещённые колени и сам принялся за еду.
— Ничего, мы тебя попозже ещё покормим, — хозяина в отсутствии аппетита обвинить никак нельзя было. — Ну что? Расскажешь о себе? Или это тайна за семью печатями?
— Нет. В смысле, не тайна, — ответила Дуня. — Здесь правда никого нет?
— Никого.
— А вы?
— Я есть, — после некоторой паузы хмыкнул русоволосый. — Так ведь у меня профессия такая быть там, где никого нет. Я археолог. Род деятельности такой. Ну... ещё я маг. Да ты догадалась уже. Твоя очередь.
— Как вас зовут? — проигнорировала девушка.
— Септ. А тебя?
Дуня молчала.
— Значит, всё-таки тайна?
— Нет, задумалась, — странница, потеребив повязанное слюнявчиком одеяло, посмотрела на волшебника. Тот внимательно наблюдал за ней. Внимательно, спокойно. Пожалуй, с интересом. Ещё один маг на пути. И наверняка тоже не вернёт её домой, даже если попытается, как мастер Лучель. — Меня зовут Лебедева Евдокия Семёновна. Я из другого мира. Обидели меня каннибалы. Я в долгу не осталась.
— А ты боевая девушка, Лебедева Евдокия Семёновна.
— Не очень. То, что сделала, вышло случайно. Но я хотела это сделать.
— Вот потому я и говорю, что ты боевая девушка. Это ведь не значит, что ты великая воительница.
— Не значит, — согласилась Дуня. Она огляделась.
Лежала, точнее, уже сидела девушка на охапке чего-то трубчато-волокнистого, имеющего склонность к расползанию тонким слоем по полу, охапка эта была накрыта застиранной белой простынёй. Под поясницей — валик, на котором до того покоилась голова. Из меблировки, если тюфяк можно назвать мебелью, всё. Само помещение походило на беседку или веранду: бревенчатый пол, крыша, поддерживаемая тонкими, увитыми резными лианами столбами, да перила шпалерой. Край ограждения находился вровень с Дуниной макушкой, потому с места девушки просматривалось лишь бело-голубое небо, из-за чего казалось, что продуваемый свежим ветерком домик находится где-то высоко в горах, уединённый и недоступный. Наверняка обманчивое впечатление, иначе как бы к Дуне мог тянуться губами васильковый жираф Лео?
