Поворот завершился, тут же шестидюймовки "Грозящего" ударили вновь, и борт "Аугсбурга" осветила вспышка разрыва. Попадание?! Да это же просто праздник какой-то!
— Беглый огонь!
Но еще до того, как "Грозящий" послал вторую пару "гостинцев" вражескому крейсеру, вновь ударили пушки "Храброго". И один снаряд нашел-таки свою цель, выбив массу малиновых искр в корпусе крейсера — вспышки в этот раз почему-то не было видно, о чем Постригаев пожалел, поскольку разрывы снарядов хорошо подсвечивали крейсер. Но жалеть оказалось совершенно не о чем, потому что сквозь сумрак ночи показалось что-то багровое, почти тут же полыхнувшее открытым пламенем: на крейсере начался пожар. В этот момент снова ударили шестидюймовки "Грозящего", и вновь — попадание!
Вот на корме крейсера засверкали выстрелы — это артиллеристы, чьи орудия нельзя было навести на "Храбрый" ударили по новой, внезапно появившейся цели. Что-то тяжко взыкнуло над головой командира "Грозящего", но попаданий не было, очевидно вражеский залп лег перелетом.
— Бейте его, ребята! Мы его раскатаем! — азартно взревел Постригаев. Немцы, наконец-то нащупали "Храброго" и тот горел, получив уже второй снаряд, но ведь и "Аугсбург" вздрагивал от новых и новых попаданий. Лев Георгиевич чувствовал, что весы Фортуны заколебались: безусловно, что крейсер способен выдержать куда больше снарядов, чем его канлодка, но сейчас артиллеристы "Храброго" и "Грозящего" буквально фаршировали "Аугсбург" огнем и сталью. Стрельба немецкого крейсера сбилась и стала какой-то заполошной, его бак полыхал огнем. Постригаев, плотоядно улыбаясь, уже предвкушал триумф двух отважных Давидов над зарвавшимся Голиафом...
...когда черная ночь позади "Аугсбурга" вдруг расцвела вакханалией огня. Глухой удар потряс "Грозящий", а еще несколько снарядов подняли столбы воды вокруг канонерской лодки. Свист осколков прорезал ночь, и один из подносчиков бакового орудия тяжело застонал, упав на колени. Лев Георгиевич скорее чувствовал, чем видел, как растекается под несчастным лужа темной крови.
Один лишь взгляд на "Храбрый" подсказал Постригаеву, что битва, в сущности, окончена: его верный товарищ горел сейчас от носа на две трети корпуса, и сквозь охватившее кораблик пламя видно было только перекрученное железо. Лишь на корме сохранялся какой-то порядок, рявкнула пушка... но это была агония.
За "Аугсбургом" шел дредноут. Чертов дредноут чертова хохзеефлотте, он притаился во мраке, неторопливо выцеливая русские корабли. И когда Лев Георгиевич уже поверил в свою удачу и в то, что они смогут сокрушить вражеский крейсер — один, всего лишь один залп гигантского корабля расставил все по своим местам. Если выстрелы "Грозящего" качнули весы Фортуны в пользу русских, то удар, нанесенный дредноутом, просто сорвал эти весы с крючка, отшвырнув их далеко в сторону.
"Похоже, они приняли "Храброго" за кого-то более крупного, может быть — за "Славу" или "Сенявина"" — в каком-то оцепенении думал Постригаев: "И ударили по нему одиннадцатидюймовыми, а по нам долбят противоминным калибром. Но какая, в сущности, разница? Проживем чуть дольше "Храброго", только то и всего. И даже переносить огонь на новую цель нет никакого смысла — линкор мы даже не оцарапаем, а вот крейсеру наши снаряды все же чувствительны". Дредноут ударил вновь, и два шестидюймовых снаряда вошли под верхнюю палубу "Грозящего". Грохот разрывов, вспучившаяся сталь, чей-то заполошный, исполненный муки крик... Что-то резко толкнуло Льва Георгиевича в плечо, но боли он не почувствовал, лишь только по коже, толчками, хлынуло что-то горячее. "Ранен" — проскочила паническая мысль, ну да снявши голову, по волосам не плачут. Вновь ударили обе шестидюймовки, в надежде забрать как можно больше врагов с собой, а "Храбрый" уже не стрелял, потому что лежал почти на боку, да и похоже, на нем уже не осталось в живых никого, кто мог бы вести огонь. Лев Георгиевич схватился за раненное плечо — наконец-то пришла боль.
— Четыре румба вправо! — хрипло выкрикнул он, но не потому, что рассчитывал сбить немцам прицел, а потому что хотелось сделать хоть что-то, а не погибать, покорно идя на заклание. Но рулевого на месте не было, и Постригаев не сразу сообразил, что тот лежит, свернувшись калачиком без движения тут же. Рявкнули шестидюймовки, но сейчас командир погибающей канонерской лодки смотрел не на горящий "Аугсбург", по которому стреляли с "Грозящего", а на две низкие тени на его фоне, скользнувшие к "Храброму".
"Миноносцы... На кой ляд они отправили миноносцы, ведь "Храбрый" уже все?" — подумал Лев Георгиевич, но вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Он повернул голову, чтобы разглядеть знакомый силуэт корабля, только что перерезавшего курс "Грозящего", и даже открыл было рот для того, чтобы сказать что-то ободрительное уцелевшим комендорам на баке. Но в этот момент под мостик "Грозящего", на котором стоял Постригаев, ударил тяжелый снаряд, пламя прянуло во все стороны...
Боли он не почувствовал.
* * *
Тихий охотник в беззвездной ночи, "Новик" скользил по волнам, выискивая корабли немецкой эскадры. Его командир пока не давал воли мощнейшим турбинам: словно гепард, эсминец должен был тихо и незаметно подкрасться к жертве и лишь потом взорваться скоростью, нанося молниеносный удар. Поэтому сейчас "Новик" держал всего 18 узлов — предельный ход для эскадренного броненосца, однако новейший эсминец мог выдать вдвое больше.
Крадущийся под черным балтийским небом "Новик" был во многом подобен хищному зверю, но увы — боги не дали ему кошачьего зрения, позволяющего видеть ночью. Сумрак надежно оберегал корабль от чужих глаз, да только вражеские корабли от "Новика" он скрывал столь же хорошо.
Сигнальщики всматривались в темноту до рези в глазах и молчали — докладывать было нечего. Экипаж стоял по боевой тревоге, и только "первый после Бога" находился не на месте, каковым обычно полагалась боевая рубка. Высокая, худощавая фигура Евгения Андреевича Беренса украшала собой ходовой мостик "Новика", а его узкое и вытянутое лицо с высоким лбом, короткой бородкой клинышком и пижонскими, торчащими в стороны усами было обращено вперед, словно бы командир не доверял впередсмотрящему.
В этом был свой резон. Ночной бой краток и хаотичен, в нем часто побеждает тот, кто первым увидел врага и первым отдал нужные приказы, а обзор из рубки и вполовину не так хорош, как с ходового мостика. Конечно, в рубке безопаснее. Но сама концепция эскадренного миноносца строится на квинтэссенции скорости и силы удара в ущерб защите — так почему же его командир должен следовать иным принципам? Подобная игра ума забавляла Евгения Андреевича, но, будучи человеком практического склада, он понимал и другое: тонкие стенки рубки вряд ли уберегут его от преждевременной гибели, а вот вовремя отданный приказ — запросто.
Пока, впрочем, никаких приказов не требовалось, потому что никого не было видно. На закате миноносцы разделились на полудивизионы, с тем чтобы охватить поиском как можно большую акваторию, а "Новик" ни в каком дивизионе не числился, и потому пошел самостоятельно. Впрочем, корабль Беренса — сам себе дивизион, старые русские миноносцы могли атаковать неприятеля только двумя торпедами, в то время как "Новик" — двенадцатью.
Прошло уже больше двух часов после захода солнца, азарт постепенно выветривался, но напряжение только росло. По расчетам Беренса они как раз сейчас должны были выйти в район маневрирования германских кораблей, и требовалось держать ухо востро: драка могла начаться в любой момент. Возможно, до нее остались считанные секунды, вот сейчас как выплывет из теней знакомый силуэт "Бремена" или "Аугсбурга" и тогда...
Евгений Андреевич подпрыгнул от неожиданности, когда прямо по курсу ночь внезапно взорвалась артиллерийским залпом. Но вспышки и грохот выстрелов сразу же подсказали ему, что стреляющий находится далеко, слишком далеко, чтобы видеть "Новик" и наводить по нему орудия. И тут же Беренс увидел далекий свет, луч прожектора. Никакой сумасшедший не стал бы пытаться нащупать его эсминец на таком расстоянии, а это значит, что "Новик" пока не открыт неприятелю, но впереди кто-то с кем-то сражается.
Эсминцы, ушедшие с "Новиком" в ночной рейд? Крайне сомнительно, чтобы они успели так обогнать Беренса. Кто еще? Быть может, канонерки из дозора, или же из тех, кто ходил днем обстреливать захваченные немцами берега?
А бой впереди разгорался не на шутку. Прожектор погас, но теперь огонь вели уже три корабля, причем два из них находились едва ли не прямо по курсу "Новика". И они были не так далеко, как показалось Беренсу вначале, спустя какие-то минуты они сойдутся со сражающимися вплотную.
— Два румба вправо! Ход — полный! — распорядился Евгений Андреевич. Вот сейчас уже не было никакого смысла экономить нефть, и эсминец рванулся вперед ровно и мощно, словно орловский рысак по наезженной дороге.
Ход схватки был вполне ясен. Корабль, начавший бой, загорелся, и в свете пламени Беренс опознал крейсер "Аугсбург". Он напал на какой-то русский корабль, может быть — на канонерскую лодку, надеясь быстро уничтожить ее своими скорострелками, но неожиданно для себя попал в два огня и теперь терпел поражение. Судя по повреждениям, полученными крейсером, по нему работали из многих стволов и Беренс поздравил себя с тем, что угадал правильно. "Аугсбург", или какой-то его близкий родственничек воюет сейчас против двух канонерских лодок, скорее всего — "Грозящего" и "Храброго". Эти старички сегодня ходили в дозор, и они несли тяжелую артиллерию. Может и не они, конечно, потому что в море сейчас и "Гиляк" с "Корейцем", но у тех пушки куда скромнее — даже в два огня им крейсера не одолеть.
Из рубки показалась голова, и голосом лейтенанта Федорова взмолилась:
— Евгений Андреевич, прикажете...
— Не прикажу! — отрубил Беренс. Понятно, что артиллеристам хочется принять участие в разгроме вражеского крейсера, но... Собственно говоря, Беренс пока и сам не понимал, что ему делать. Идти в торпедную атаку на "Аугсбург"? Можно, но похоже было, что канонерки разберут его на запчасти и без помощи эсминца. Какой смысл тогда тратить торпеды? Может, кивнуть Федорову, чтобы тот поддержал канлодки из своих четырехдюймовок? Но что если крейсер ответит и повредит "Новик"? Прощай тогда ночная охота. Беренс про себя хмыкнул — на самом деле, конечно надо бить "Аугсбург" торпедами, современный легкий крейсер очень даже лакомая цель для эсминца. Канонерки — слишком уж маленькие кораблики, сейчас счастье на их стороне, а через две минуты все может поменяться, так что... Но какое-то непонятное предчувствие останавливало Евгения Андреевича, почему-то ему казалось, что правильнее будет еще некоторое время изображать таинственного невидимку, о присутствии которого никто не догадывается.
"Да что не так-то?" — спрашивал Беренс сам у себя: "Были бы тут другие немецкие корабли, давно уже поддержали "Аугсбург" ог..."
И в этот момент командир "Новика" едва не подпрыгнул повторно, потому что прямо по курсу и не далее, как двух-трех милях от него, ночь расцвела многочисленными вспышками выстрелов тяжелых орудий.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Дредноут!"
Беренс молчал, обуреваемый ужасом и восторгом. Ужасом от того, что сотворила мощь германского корабля с русскими кораблями — буквально в три залпа тевтон расправился с обоими. "Новик" пересек курс одной из них, когда вторая уже тонула, да и первой оставалось совсем немного. На секунду Беренс почувствовал на себе пристальный взгляд — но в этот миг на месте мостика канонерки распустился бутон оранжевого огня и ощущение пропало. Зрелище гибели людей всегда страшно, а здесь русские экипажи столкнулись с воистину необоримой силой: сопротивляться или бежать от такого противника канонерские лодки не могли. Им оставалось только умереть с честью, и на какой-то миг командир "Новика" вновь почувствовал себя на палубе бронепалубного крейсера "Варяг", идущего в неравный бой с эскадрой Сотокичи Уриу. Вот только чувства обреченности и близко не было: своей гибелью русские корабли указали "Новику" цель, о которой любой миноносник мог только мечтать. Как и в тот день, в Чемульпо, Беренс шел в бой против многократно превосходящих сил противника, но сегодня он был охотником, а не дичью, и азарт горячил кровь.
Евгений Андреевич выругал себя за глупость — задержав взгляд на горящем русском корабле, он теперь куда хуже видел в темноте, как это случается с каждым человеком, вышедшим из ярко освещенного помещения в сумрак ночи. Он специально отвернулся в темноту, чтобы зрение побыстрее восстановилось, но успел заметить тени, скользнувшие на фоне "Аугсбурга". Вражеские миноносцы! Сердце готово было вырваться из груди, в предвкушении успеха.
"Крупный отряд" — думал про себя Беренс: "Головным шел легкий крейсер, за ним — миноносцы и, собственно, дредноут. Когда начался бой, немцы, естественно, не понимали кто им противостоит, и в каких силах, поэтому бросили миноносцы вперед. И тут выхожу я, наперерез их курса, между "Новиком" и их дредноутом сейчас никого, а они меня пока не видят...". Евгению Андреевичу захотелось плюнуть через левое плечо, чтобы не сглазить свою удачу, но это было бы уже чересчур. Так что он опустил руку в карман, где лежал портсигар, отделанный мореным дубом и трижды стукнул подушечками пальцев по деревянным плашкам.
— Торпедная атака!
"Новик" несся в темноте, разрезая волну, но где же цель? "Да бахни же ты еще раз!" — умолял его про себя Беренс, потому что ему нужно было уточнить позицию вражеского корабля. На мгновение ему стало немного не по себе от своих же мыслей, ведь очередной залп гиганта, который он так желал, принесет очередную порцию смерти морякам "Грозящего" и "Храброго". Но... без "подсветки" атаковать неприятеля будет крайне затруднительно.
Вражеский корабль внял мольбам Евгения Андреевича, дав очередной залп и море встало на дыбы перед рвущимся в атаку эсминцем. Сзади что-то грохнуло, но не слишком громко, и Беренс, обернувшись, увидел черную дырку от снаряда, пробившего переднюю трубу и улетевшего, не разорвавшись.
— Бойтесь мечтать, мечты иногда сбываются — пробурчал под нос Беренс. Не хотел, чтобы стреляли по беспомощным канонеркам? Ну так получите и распишитесь. А секунды спустя обнаружился и черный силуэт дредноута, оказавшегося совсем близко и чуть правее курса "Новика".
— Влево, восемь румбов! Минеры, стрельба по готовности! — взревел Евгений Андреевич.
Дело оборачивалось нехорошо — словно услышав мысли Беренса, немцы обнаружили его корабль и, перестав обстреливать гибнущие канлодки, перенесли огонь на него. Продолжай он сближение — и следующий залп разорвет "Новик" на куски, потому что они уже сильно сблизились и на такой дистанции немцы не промахнутся. А вот его минеры... Сказать совсем сложно. Торпедный удар точен, когда понятны курс, скорость и маневр цели, и расстояние до нее, а сейчас, впотьмах, понятно ничего не было.
"Новик" накренился, входя в разворот едва ли не на полной скорости, и это спасло его от очередного германского залпа, снаряды которого рухнули правее эсминца и за его кормой — видно на дредноуте совсем на разобрали маневра. Но вот корабль лег на боевой курс и выпрямился: и тут же, через какие-то секунды глухо грохнули вышибные заряды — все двенадцать торпед "Новика", выброшенные из аппаратов, устремились к противнику
