И все же в данный момент я была по-настоящему счастлива, прекрасно понимая, что мое место здесь, в объятиях Диллана, ощущая его каждой клеточкой тела, чувствуя как саму себя. И именно сейчас мне было наплевать на хладнокровие, с которым он убивал людей, на жестокость, присущую его натуре, на разницу в социальном статусе и даже на то, что мы потеряли ту разорванную связь, его метку, которую я больше не ощущала на себе.
Лишь он и я. Всего на минуту, украденную у целого мира, мы остались вдвоем и упивались каждой подаренной нам секундой.
— Кхм...
Деликатное покашливание опустило с небес на землю, заставив очнуться, и отстраниться друг от друга. Однако далеко меня не отпустили, придержав за талию.
— Лира?!
— Привет, Рид, — улыбнулась ошарашенному мужчине, не зная, как понимать происходящее.
Диллан сказал, что Рид возглавляет охрану правящей династии, значит мы в таборе. Но при этом обещал Кайру...
— Мы останемся здесь? — обернувшись, я с надеждой уставилась на райта, прекрасно понимая, чего стоило ему это решение. Отойти в сторону, передать руководство своими воинами Кайру, а самому уйти в тыл, скрыться за маской "охраны правящей четы". И все ради моей безопасности. Ответ прочла в его ласковом взгляде и, не удержавшись, быстро поцеловала. — Люблю тебя.
— Простите, что прерываю, но что, тьма побери, происходит?
Впервые видела обычно спокойного Риддана в таком состоянии: хмурился, глядя на Диллана и явно не понимая, что мы здесь делали, но взгляд все время возвращался ко мне и то, что я в нем видела, только подтвердило правильность сделанного выбора. Удивление, сменяющееся радостью, облегчением и теплотой. Да, я обязана была вернуться хотя бы ради этих Драйгов, ставших мне семьей, ну и людей, никогда не перестававших ею быть.
— Лира, девочка, это действительно ты? Но как это возможно? — Ответа, к моему удивлению, Рид ожидал от райта.
— Долгая объяснять, но это действительно я.
— Все потом, — отрезал Диллан. — Никого не было?
— Нет, — мгновенно подобрался Риддан. — Знаешь, даже странно, я думал, они быстро нас вычислят.
— Уже вычислили, не сомневайся. Тут два варианта — либо ждут подкрепления, либо готовят что-то похуже. И мне это не нравится. Надо обсудить с Эллеотом, он все же лучше знает своего советника.
— Рид,— заставив успокоиться рвущееся из груди сердце, решилась задать самый страшный для меня вопрос. — Моих... Из табора... Их много погибло?
— Семеро, — глухо ответил мужчина и отвел взгляд. — Пятеро мужчин и две девушки. Еще трое ранены.
Семеро. Семеро из тридцати шести. Тридцати пяти, учитывая, что я сама ушла от них. Больно ли мне было? Нет. Боль не то слово, чтобы описать чувства, разрывающие меня изнутри. Дикое чувство вины, такое яростное, что тлеющий уголек в душе грозил перерасти в смертоносное пламя. Твари! Те, кто развязал эту войну, те, кто пренебрег столькими жизнями ради собственных целей. Те, кто спокойно отсиживался в тени, в то время как сотни людей гибли просто так.
Нет. По крайней мере, эти семеро погибли не напрасно. Они уберегли свои семьи, сохранили будущее — детей. И я не могла позволить им пожалеть об этом.
— Мне жаль.
Ободряюще сжав плечо, Диллан попытался мягко, ненавязчиво притянуть меня к себе. Но я не двинулась с места, тщетно стараясь унять полыхающий в груди пожар. Слишком сильны эмоции, слишком велика боль и горечь потери, слишком много смертей. Всего...слишком.
Но я старалась, понимая, как опасна стала для окружающих. Все же до того как познала собственную суть и вошла в полную силу было намного легче. Теперь же приходилось разрываться между инстинктами, подталкивающими к мести, призывающими уничтожить всех, кто так или иначе причинил боль, заставил страдать, обидел. Стихия мстительна, она не скована рамками совести и чести, не знает понятия долга и жалости, она поистине жестока. И эту жестокость я всеми силами старалась подавить.
Нет, нельзя. В этом теле, в этой жизни я всего лишь Драйг. Не совсем обычный, конечно, обладающий силой огня, но все же Драйг. А наша суть — защита. И пусть хочется выть от боли, выжечь этот ненавистный город дотла, этого я себе позволить не могла. Вот наемников — с удовольствием, а Валиана — с особой жестокостью. О да, с каким наслаждением бы выжгла его сердце, изгнала тьму, осветив ярким пламенем, испепелила.
— Убей его, — глухо произнесла, даже не посмотрев на мужа, прекрасно зная, что он и так поймет, кому предназначалась эта просьба. — Разорви эту тварь на части. Не убьешь ты — это сделаю я.
Отстранившись, отошла от напряженного Диллана и окинула беглым взглядом лесную чащу, тут же точно определив, где сейчас скрывались цыгане. Как узнала? Просто потянулась к небольшому костру, на несколько мгновений слившись с племенем и посмотрев через него на мир.
— Что у нее с глазами?
Вопрос Рида оторвал от наблюдения за сидящей возле костра Райной. Она еще больше постарела за эти несколько дней. Волосы, некогда просто с проседью, теперь стали белее снега, а в незрячих глазах застыло горе. Что еще выпадет на твою долю, мамочка? Что придется пережить на старости лет? Выдержит ли твое сердечко еще одно потрясение, не помутиться ли рассудок? Как же хотелось ее обнять, утешить, да только что я могла сказать? Как исправить то зло, что из-за меня переживает моя семья? Зачем я вообще обратилась к ним, зачем появилась вновь, зачем разрушила привычный уклад жизни? Моя вина.
— Жутко? — Я посмотрела на подобравшегося Риддана, опередив с ответом райта, и вновь ощутила, как уже привычно отстраняюсь от эмоций, позволяя на мгновенье выглянуть наружу огненному элементалю, запертому в человеческом теле.
— Непривычно.
— Жутко, — подтвердила я, улыбнувшись и прекрасно понимая, что мне нагло врут. А Рид вздрогнул, встретившись со мной взглядом. — Не боишься, но опасаешься. Правильно. Но для вас я не опасна, слишком сильны, а вот для людей... Лучше сам убей Валиана, Диллан, боюсь только на нем я не остановлюсь.
— Тише, дейдре, тише. Я найду его, обещаю, — меня вновь обняли, прижав к груди, и уткнулись лицом в волосы. — Все хорошо?
— Нет. Но я спокойна, если ты это имеешь в виду.
— Врешь.
— Нет. Поверь, любовь моя, я абсолютно спокойна, — подняв голову, с грустью посмотрела на встревоженного мужа и прикоснулась к щеке, ласково проведя по жесткой щетине. — Но знаешь, кажется, лучше бы переживала. Пойдем в табор? Хочу увидеть маму.
Вместо ответа он просто перенес нас на окраину притаившейся в чаще леса поляны, а спустя мгновенье рядом остановился и Рид.
Стоянка оказалась довольно большой, вместившей более четырех десятков человек. Шатров, естественно, не было, для них просто не оказалось места, да и света от единственного небольшого костерка было явно недостаточно. Его развели для приготовления еды, но не для обогрева, чтобы случайно не выдать себя светом.
Нас заметили сразу, однако подходить не спешили, и если на райта Драйги смотрели с выражением готовности действовать по первому же приказу, то меня табор встретил гробовым молчанием. Не было приветливых улыбок, слез радости и облегчения, как впервые после моего возвращения, лишь безмолвие и... Нет, не ненависть или неприязнь — смирение. Смирение с моим присутствием, с тем, что снова выжила, в то время как другие погибли, с тем, что вновь вернулась и, вероятно, принесла еще одну беду в наш дом.
А я? Что я могла сказать или сделать, чтобы повернуть все вспять? Как исправить зло, что невольно причинила семье? Я обрекла их. Вместо того, чтобы предупредить, убедить уехать, убраться как можно дальше от беды, я попросила помочь и теперь... Семь жизней. Ничтожно мало по сравнению с общим количеством жертв этой войны, и невосполнимая потеря для табора, для одной большой семьи, вынужденной проводить в последний путь своих детей, мужей, отцов, дочерей и матерей. Кто я теперь для них? Предательница, та, что всех обрекла на смерть, чужачка или все же сестра? Кто? Я и сама не знала ответ.
Молча подойдя к костру, села позади матери и прижалась, обняв хрупкие плечи.
— Я знала, что ты придешь, — тихо произнесла старая цыганка, не обернувшись, но крепко сжав мои руки. — Видела во сне. Мать-Природа лишила зрения, но подарила прозрение. Я видела тебя доченька, видела, как горишь в пламени, как сжигаешь города, как уничтожаешь свою душу. Не стоит, маленькая, не стоит. Гнев не лучший советчик, он не доведет до добра, а черный огонь не даст тебе того, что на самом деле хочешь.
— А что я хочу, мама? Я и сама уже не знаю.
— Счастья ты хочешь, глупенькая. Счастья и спокойствия, мира. Вот только мира не будет, если огонек твой почернеет. Хватит уже крови, достаточно ее пролилось на землю.
— Кто? — наконец решилась спросить, после минутного молчания.
— Лачо, Мануш, Данко, Куч, Михель.
— А из женщин?
На этот раз молчание длилось дольше, и я вдруг поняла, что не хочу слышать ответ, потому что, кажется, догадалась, потому что горе, исходившее от матери было особым, слишком личным, слишком родным.
— Лола и Тая.
Интересно, если ли предел у боли? Существует ли способ перестать чувствовать, страдать, отключить эмоции и просто существовать? Тьма. О да, способ есть, но тогда, как и предсказала мама, пламя мое почернеет, а она попросила бороться. Наверное, только эта просьба удержала меня от малодушия, только она заглушила ее призыв, только она уберегла от проклятия. Но надолго ли?
Словно в тумане поднялась на ноги и ушла с поляны, не замечая ничего и никого, искренне ненавидя каждого, кто каким либо образом причастен к этой войне. И себя вместе с ними. Я заслужила ненависть, заслужила все невзгоды, все горе, что пришлось пережить. Я та, кто принесла беду в свой дом, я та, кто виновна в смерти родных сестер. Моих сестер.
— Погадай! Ну, Лира, ну что тебе стоит? Весело же! По-га-дай! — блестят задором глаза цвета шоколада, а улыбка молоденькой цыганки так и манит присоединиться к шалости.
— Поможешь накормить Ладочку? — улыбается черноволосая молодая женщина и, сложив в корзину постиранную в ручье рубаху, поднимает на руки годовалую кроху, так похожую на мать. — Не успеваю. А мне еще Мануша из города встречать, обещал ткани принести, чтобы Ладе сарафанчик сшить. Покормишь, Лира, ладно?
Ноги подкосились и, рухнув на землю, я сжалась в комок, зажав себе рот, чтобы никто не услышал крика, лишь тихонько выла, захлебываясь слезами. Девочки мои, сестрички... Девочки мои... Как же я могла? Что же я наделала?! А Ладочка... И отец и мать... А ей и трех нет еще. Родные мои... Любимые мои... Что я наделала...
— Лира... Дейдре, любовь моя, тише... Тише, маленькая, все будет хорошо, вот увидишь...
Мой райт. Следил, как и всегда, наблюдал за каждым шагом, даже находясь далеко, даже отдавая указания и общаясь с воинами. Заметил, что что-то не так и пошел следом. Но на этот раз он ошибся — хорошо уже не будет, не для меня. Не для нас.
— Вот так, девочка моя, успокаивайся, не плачь. Я с тобой, дейдре, все будет хорошо.
Он обнимал меня, бережно прижимал к груди, давая выплакаться, пытаясь забрать себе часть моей боли. Вот только это невозможно. Да и не хотела я уже делить ни с кем эту боль, она принадлежала лишь мне, как и вина за их смерти, как и воспоминания, раскаленными углями пытающими душу. Этим я не готова была поделиться с ним. Тем более с ним.
Успокоилась далеко не сразу, слой за слоем опутывая невидимым коконом сердце, запирая чувства и сковывая огонь. Права мама, слишком сильна я стала, слишком опасна для других, а ведь где сила, там и ответственность. Не думала об этом раньше, а заплатила моя семья.
— Ты не виновата, дейдре.
Виновата.
— Они все равно оказались бы втянуты в бой, Лира. Просто оказались не в том месте, не в то время.
Я могла убедить их уехать, тогда никто бы не погиб, могла выиграть время, что-нибудь придумать. Но вместо этого подставила. А ведь они всего лишь хотели мне помочь, всего лишь откликнулись на призыв своей потерянной сестры. Семь жизней.
Нет, восемь. Ронул. А ведь табор еще не знал, что вожак погиб, не знал, что некому вести теперь их за собой. Я потеряла их всех, отправила за Грань собственными руками. А сама выжила. Для чего?
— Поможешь накормить Ладочку? — женщина смотрит умоляюще, бережно удерживая самое дорогое чудо, которое подарила ей жизнь.
А девочка в ее руках радостно улыбается, протягивая крохотные ладошки к тете, зная, что та обязательно угостит чем-нибудь вкусным и расскажет сказку. Сказки Лада любила, наверное, даже больше, чем вкусности, и тетя Лира об этом знала, каждый раз придумывая новые истории.
— Как правитель? — голос я сорвала.
— Они не пострадали.
— Я рада.
Не правда. На самом деле мне было плевать на правящую чету, их жизни ничего для меня не значили. Но ведь от меня ждали именно такой реакции.
Отстранившись, я поднялась на ноги и сделала пару глубоких вздохов, окончательно приходя в себя. Диллан был рядом, не дотрагиваясь, но и не оставляя одну. Еще неделю назад я бы все отдала за возможность побыть рядом с ним, прижалась бы к груди, позволила утешить и действительно бы нашла утешение в его объятиях. Но не теперь. Я его любила, очень любила. Он был моей жизнью, но ирония в том, что моим проклятьем тоже стал он.
Именно с появления райта моя жизнь изменилась. Да, я многое обрела, но то, что потеряла оказалось сильнее. Нет, я не винила Диллана в горе моей семьи, он тут был не причем, это мой выбор и моя просьба обрекли их на смерть, но не думать о том, что все могло бы быть иначе, не встреться мы в ту роковую ночь, не могла.
— Как ты? — развернув к себе, он сжал мое лицо в своих ладонях.
И я с болью увидела в глазах мужа страх. Райт никогда ничего не боялся, никогда и ничего. Неужели ты все же чувствуешь меня, любовь моя? Неужели каким-то образом узнал, какое решение приняла, понял, что уже не сверну с выбранного пути? Простишь ли когда-нибудь?
— Лира?
— Все хорошо, — заставив себя улыбнуться, я накрыла его ладонь и спустя пару секунд отстранилась. — Со мной все в порядке, Диллан, не переживай. Я справлюсь. Вернемся, тебя, наверное, уже заждались.
Наверное, я все же чем-то выдала себя, позволила эмоциям проявиться во взгляде, потому что он понял, потому что вместо того, чтобы отпустить — прижал к себе и впился в губы с таким отчаянием и болью, что слезы вновь покатились по моим щекам. Не говоря ни слова, мужчина умолял меня передумать, заклинал не покидать его, приказывал одуматься и не решать сгоряча. Его объятия нерушимой цепью приковывали к себе, прикосновения подчиняли, а губы ласкали, как в последний раз. Действительно в последний. И я решилась. Ответила столь же страстно, вложив в поцелуй всю свою любовь, прекрасно зная, что он навек останется для меня единственным, что ни с кем другим свою жизнь уже не соединю, никогда не полюблю, не назову мужем, любимым.
Оно появилось внезапно, заставив нас в растерянности отступить друг от друга. Ощущение злобы, тошнотворный запах смерти и обреченности. Тьма. Не сговариваясь, мы помчались на поляну, надеясь успеть вовремя. Райт исчез сразу, перемещаясь слишком быстро для простого человека, я же прибежала спустя пару минут, еще издали слыша крики.
