Почувствуйте разницу, как говорится!
* * *
Тут, такой весьма интересный момент: откуда, спрашиваете у нищего населения бывшей Российской Империи золото?
Ну, не такое уж оно и нищее…
С началом Первой мировой войны, в России был отменён введённый Сергеем Витте золотой стандарт, но на руках у населения оставалось царских золотых монет на сумму порядка 460 миллионов золотых рублей. Золотые царские монеты быстро исчезли из обращения, осев в «земельных банках» населения.
Царское правительство, отчаянно нуждаясь в золоте для ведения войны, пыталось изъять это золото из обращения — взывая к патриотизму и жалуя льготы тем, кто платил империалами.
Но без какого-нибудь видимого успеха!
«Все изучающие этот вопрос, — писал один из товарищей министров финансов в то время, — пришли к заключению, что большая часть этого золота находится в тайниках у крестьян, откуда нет никакой возможности его извлечь».
Бывший товарищ министра финансов Царского правительства здорово ошибся!
В начале тридцатых годов, не менее отчаянно нуждаясь в золоте для проведения индустриализации, Советское руководство смогло добраться до крестьянских «земельных банков». Оно организовало голод и выкачало спрятанные царские монеты через «Торгсин».
Так, в первом голодном — в 1932 году, советская золотодобывающая промышленность дала стране 36,8 тонны чистого золота, а «Торгсин» — 20,8 тонн. На следующий, 1933 год промышленная добыча принесла государству около 51,5 тонн, а умирающие от голода люди — 45 тонн чистого золота45.
Кажется, уже рассказывал, да?
Ну, тогда повторяться не буду, расскажу лучше про ещё один источник пополнения «земельных банков» населения.…
Здесь, я за большевиков хочу заступиться — в период НЭПа они сделали всё (или почти всё), чтоб в стране заработали механизмы рынка… Конечно, по мере своего разумения.
Однако, пресловутый «человеческий фактор», взял и опять всё похерил!
С 1922 года в стране был разрешён и заработал легальный золото-валютный рынок. Простые граждане СССР имели возможность свободно покупать, продавать или обменивать валюту и золотые монеты в отделениях Госбанка или же на биржах. Кроме официальных государственных валютных бирж, при товарных биржах в Москве, Ленинграде и Харькове легально работали так называемые «американки» — вечерние фондовые биржи. В уплату за особо дефицитные импортные товары валюту и золотые монеты принимали в скупках Наркомфина. Ну и наконец, в палатках на городских рынках «чёрные» маклеры совершали свои «теневые» золото-валютные сделки и власти их особо не «кошмарили».
Кроме того, было разрешено переводить за границу валюту в сумме до 100 рублей в месяц (на большие суммы требовалось специальное разрешение) — родственникам или друзьям, а в случае поездки за границу обменять на валюту до 200 рублей.
Так я, впрочем, не о том!
Жизнь золото-валютного внутреннего рынка Советской России была короткой (уже к концу 1926 года он был вновь загнан в подполье) — но бурной и, за это время население смогло существенно пополнить свои вклады в «земляном» банке. К примеру: в 1925-26 годах — для поддержания внутренних валютных интервенций, Госбанк начеканил и реализовал населению золотых монет на сумму 25,1 миллионов рублей! Кроме того, за этот же период, Госбанк и Наркомфин продали населению 4,1 миллионов долларов и почти 500 тысяч фунтов стерлингов.
Так же велики были накопления населения в другом драгметалле — в серебре, из которого делали разменную монету.
И практически всё это оказалось в «земельных банков» у населения — то есть выведенным из государственного торгового оборота!
Зажиточные крестьяне и предприниматели-нэпманы, продавая на золото и серебро товары дешевле, чем на бумажные деньги — копили их и прятали куда подальше. Продавцы в магазинах и на рынках изымали серебро из касс — взамен докладывая из своих сбережений бумажные рубли. Даже, кондукторы трамваев не сдавали государству ни одной серебряной монеты из дневной выручки.
А ведь кроме внутренних, Советскому правительству приходилось совершать внешне-экономические операции — скупая свои же собственные червонцы, чтоб поддерживать их устойчивый курс!
В этом и заключается ответ, почему внутренний валютный рынок (легальный) страны ждало удручающее фиаско. Не из-за какой-то особенной зловредности Сталина и его команды, взявшим курс на создание административно-командной системы управления экономикой — а из-за того, что скудный золото-валютный запас Советского Союза, не смог выдержать таких трат…
К апрелю 1926 года свободные золото-валютные резервы Госбанка снизились почти на треть и руководство страны стало предпринимать меры — сворачивая легальные валютные операции. Тогда же Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о прекращении котировок червонца за границей, что означало и запрет на вывоз червонцев за рубеж.
И, случилось то, что случилось: после следующего — уже более глубокого кризиса с хлебозаготовками 1927-28 годов, не имея возможности получить валютные накопления населения экономическими методами, государство вернулось к массовым репрессиям.
Причём же здесь неплатежи по кредитам, спросите?
Народная мудрость гласит: «Лишняя соломинка ломает хребет верблюду»!
По моему глубочайшему убеждению: должники по кредитам, забили в крышку гроба «Новой экономической политики» последний — возможно РЕШАЮЩИЙ(!!!), гвоздь.
Но, это было в той — в «реальной» истории!
В новой же, в «альтернативной» — всё пошло несколько иначе. Кооперация перестала быть орудием перекачки средств из государственного бюджета в карманы нэпманов… По сути, так называемое «раскулачивание» — произошло на два года раньше и, произошло оно в более мягкой форме.
Переиначивая народную мудрость: «вовремя сброшенная с верблюжьего хребта «соломина» — придаёт этой нелепо-горбатой скотине, мощного ускорительного «пенделя»»!
* * *
Однако, вернёмся к нашим…
Колхозам!
Конечно, что касаемо Нижегородского края, вышеописанное выше стало лишь началом процесса коллективизации и становления картофеля как монокультуры. «Сразу» — только кошки рожают, а подобные события происходят постепенно и поэтапно — как и написано в «Трёхлетнем плане индустриального развития». Разорив, а то и пересажав кулаков — я уничтожил местное кулачество как класс, а «товарищей» — поставил в удобную для меня «позу» и теперь «имею» с него труд по возможности.
Другая проблема: почва у нас — сущая дрянь, даже для выращивания картофеля!
Но у меня имелась надежда улучшить её внесением гумуса, выделяемого специально выведенными дождевыми червями, после пожирания ими всяческих органических остатков — вроде торфяной вскрыши, которой на соответствующих разработках просто девать некуда.
Поэтому, ещё разок «отмотаем» на пару лет назад.
* * *
Вторая (после дальневосточной) экспедиция вермикологов (учёных изучающих дождевых червей) вернулась из Чуйской долины через три месяца с «чуйскими» же червями, жива — но здорова лишь частично: едва ли не половина личного состава заразилась «на Югах» желтухой. А начальник экспедиции по научной части, опровергая известную народную пословицу «зараза к заразе не пристаёт» — умудрился подцепить какого-то шибко зловредного среднеазиатского паразита и, где-то с полгода дристал дальше чем видел.
Но, слава Богу в этот раз обошлось без траурных церемоний — в родных стенах все до одного немедленно выздоровели.
Эксперименты по скрещиваю трёх видов дождевых червей — маньчжурского, владимирского и чуйского — шли один за другим год за годом и, с каждым прошедшим из них — их гибриды становились всё выносливее, прожорливее и плодовитее. Наконец, летом 1927-го года главный вермиколог по прозвищу Фанатик смог с уверенностью сказать:
— Это совершенно новый вид дождевого червя!
После бурных ликований с обнимашками и поцелуями в дёсны «а-ля Леонид Ильич», от которых я искусно уклонился, кто-то из «младших научных сотрудников» спросил:
— Как назовём новый вид дождевого червя, товарищи?
Как и в любом затруднительном случае, все почему-то уставились на меня — как на какого-то чудотворца.
Ну, что ж — мне не привыкать!
Я, уже привычно напряг свой незаурядный гений и почти тут же выдал «на гора»:
— Предлагаю назвать наш гибрад — «Красный ульяновский дождевой червь».
И первым поднимаю руку:
— Кто за?
Предложение прокатило на «ура». Лес рук и:
— Принято единогласно: пишите заявку в Нобелевский комитет, Ипполит Степанович!
Последнее было моей несколько «плоской» шуткой… Но заявку, во все положенные в таких случаях инстанции вермикологи всё же подали — не исключая и вышеназванную международную организацию.
Конечно, ответа из Стокгольма не дождались — да не очень то и, ждали преференций от завистливых и пакостливых империалистов!
Внутри страны тоже — не сразу заценили нами сделанное. В самом же Ульяновске, группу вермикологов — долгое время считали за придурков и никто из девушек не спешил заводить с ними знакомства, отсылая их к безотказной и многодетной солдатке Никитиной…
Так — подтрунивали иногда беззлобно!
Лишь Председатель «Красного рассвета» Клим Крынкин относился к делу разведения червей очень серьёзно, частенько заезжая на «вермиферму» за отличной наживкой и, в ответку снабжая «младших научных сотрудников» свежей рыбой и убойным ульяновским самогоном.
* * *
Первый год урожай картошки на «неугодье» Ульяновского подхоза — был так себе, хотя и благодаря использованию в качестве удобрения фосфатов (выделяемых из доменного шлака бывшего ульяновского чугунолитейного завода) несколько выше ожидаемого. «Сам-три» где-то, может быть — чуть выше. В принципе то, оно и к лучшему: овощехранилища и перерабатывающие мощности — тогда ещё не были готовы и, вырасти мы сверх возможности сохранить или переработать — всё равно бы оно пропало и, лишь расхолодило б народ.
Далее, год от года производство картофеля в Ульяновском подхозе росло — благодаря вносимого в почву «неудобья» торфа, фосфатов и побочных продуктов производства аммиака из урины. Слав те Осподи, чем чем — но картохой, ульяновцы буквально обжирались, даже когда вокруг случался недород. Объедались мелкой картошкой с очистками да отходами и, свиньи на ферме при «Воспитательно-трудовой колонии (ВТК) для несовершеннолетних им. Кулибина» — отчего жирели просто не по дням, а по часам. В результате, ульяновцы дополнительно к своему в основном вегетарианскому рациону — имели трошки мясца да сальца.
Съездив летом 1925-го года в Париж на «Международную выставку современных декоративных и промышленных искусств», я привёз где-то с мешок розовой картошки неизвестного сорта. По моему глубочайшем убеждению — это была знаменитая «берлинка», но наш народ распробовав — назвал этот сорт «парижанкой»…
Ну, да ему народу — видней, как назвать.
Привезённые оттуда же нутрии, плодились и размножались и, давали не только ценный мех — но и пять-шесть килограмм диетического, легкоусвояемого мяса…
Правда, его никто из местных почему-то не жрал!
Ибо, нутрия по виду уж шибко страхолюдна, а отсталый — несмотря на все мои усилия электорат, ещё обладает какими-то средневековыми предрассудками и, не хочет кушать заморских лохматых «крыс».
Ну да и хрен с вами — насиловать никого не стал, хотя просто руки чесались это проделать — а через своего «суперинтенданта» наладил поставки полуфабрикатов в РККА в целом и в Действующую на Дальне востоке армию в частности.
Известно с испокон веков: наш воин не собака — сожрёт и даже нюхать не станет!
Ну и, в края — где рьянее всего строили светлое коммунистическое будущее: в зиновьевский Ленинград, кедровский Архангельск, да ворошиловский Донбасс. Там эту «крысу» в глаза не видели, поэтому за обе щёки лопали её мясцо, нахваливали и, не спрашивали чьё оно — а только просили:
— Дай ещё!
Естественно, я «давал» не за просто так — а за какие-нибудь, вполне конкретные «плюшки».
И тем не менее с моей лёгкой руки, после рекламы, пиара и просвещения досель тёмной в таких делах общественности — разведение нутрий стало в нашей стране модным течением и, даже начало перегонять по популярности кролиководство. Так что если Ильф и Петров всё же вздумают писать «13 стульев», то наверняка Отец Фёдор у них будет двигаться по этой высокодоходной теме.
Потихоньку-помаленьку столицей нутриеводства стала Астраханская губерния — где имелось просто прорва водной растительности и, где эти зверьки могли зимовать в вольерах на открытом воздухе — а не в тёплых помещениях, как на Нижегородчине.
Однако, про картошку…
По осени же 1925 года, подписал одного паренька старше меня на два года — недавнего выпускника Киевской сельскохозяйственного института по фамилии Лысенко46, произвести полный селекционный «апгрейд» её… Убей меня гром — молнией в дупу, но не могу вспомнить — где и в связи с чем, эту фамилию слышал.
Должно быть, вслед за склерозом — меня мимолётным видением «déjà vu» посетил!
Тоже — ничего такого особенного сперва, но этим корнеплодом — мы уже стали немного приторговывать за пределы волости.
Следующий 1926 год — был «туда-сюда», а вот в 1927 году, воистину — был прорыв!
Урожай картофеля был такой, что восемь десятых его — пришлось продать в Нижний Новгород. Ещё через год, хрустящие чипсы произведённые в ульяновских артелях — заполонили прилавки магазинов всех крупных городов центральной России.
Естественно, я не растерялся и раструбил по всей стране и, за её пределы — про чудодейственных «красных ульяновских червей». Хорошенько потрудился-постарался на этой ниве и, Трофим Денисович Лысенко — написавший в соавторстве с Фанатиком целый научный трактат: «Влияние вермического фактора на продолжительность фаз развития растений. Опыт со картофелем и коноплёй». Новшество в науке, тут же было в полной мере оценено ведущими советскими учёными-ботаниками из «ВАСХНИЛ», присвоившим им обоим первые научные звания.
Гумус вырабатываемый нашими дождевыми червями — продавался по всей стране вагонами и, передовые газетные страницы пестрили фотоснимками моркови — весящей по два с половиной килограмма, трёхкилограммовой репе, полупудовой капусте… У отдельных огородников-умельцев и пригородных совхозов, урожаи лука достигли шестидесяти тонн с гектара, а того же картофеля нередко и четырёхсот тонн.
