Флойду стало казаться, что он попал в салонную игру, имея лишь смутное представление о правилах. — Это каким-то образом заблокировало их?
— Уничтожило их, — сказала Оже. — Превратило их в бесполезные куски металлического шлака. Рандомизировало их на атомарном уровне, стерев даже любые микроскопические структуры. После него ничего не работало. Единственное, что это позволяло нам использовать, — это простые инструменты. Землеройное оборудование. Ножи. Одежда. Бумажные деньги. Вот почему в этой комнате нет ничего необычного. Все, что ты видишь, должно было быть найдено в Париже, контрабандой доставлено сюда, а затем собрано воедино, чтобы удовлетворить наши потребности.
Флойд уставился на мерцающую поверхность, загипнотизированный ею. Он добивался от Оже ответов с тех пор, как встретил ее, всегда имея в виду определенное предвзятое мнение, и теперь, когда он получал правду — правда, в отмеренных дозах, вводимых по капле, — это было совсем не похоже на то, что он себе представлял. Это была та правда, от которой ему захотелось съежиться и спрятаться под камнем. Хуже всего было то, что в ее голосе звучала усталая убежденность, которая подсказала ему, что все это не было розыгрышем. Сейчас она была с ним откровенна, или, по крайней мере, настолько откровенна, насколько осмеливалась.
Под Парижем было что-то такое, что не имело права на существование, и Оже хотела, чтобы он переступил через это.
— Понравится ли мне то, что находится по другую сторону этой штуки, если она позволит мне пройти?
— Нет, — сказала она. — Тебе не понравится. Я чертовски уверена в этом. Но там ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Даже если эти люди попадут в эту комнату, их нужно будет немного убедить пройти через цензуру. Я думаю, ты сможешь продержаться, пока я не вернусь с помощью.
— Тогда давай покончим с этим. Ты пойдешь первой. Увидимся на другой стороне.
— Ты готов к этому?
— Готов настолько, насколько я когда-либо буду.
— Мне нужно идти, Флойд. Я надеюсь, ты справишься с этим.
— Со мной все будет в порядке, — сказал он. — А теперь иди.
Она протиснулась сквозь цензор, неловко повиснув здоровой рукой на расположенных над ним поручнях, чтобы придать себе инерции. Светящаяся мембрана сначала натянулась, как лист резины, сопротивляясь ее продвижению. Затем сомкнулась вокруг нее, пока она не оказалась погруженной в нее, виднелись только затылок, один локоть и пятка. Ее фигуру окружала рябь, похожая на синяк. Затем она полностью исчезла, мембрана изгибалась и подпрыгивала, как батут, и Флойд остался один.
Он для пробы прижал палец к поверхности, похожей на барабан, и почувствовал легчайшее электрическое покалывание. Он надавил сильнее. Покалывание усилилось. Он остановился, убрал палец и достал из кармана зубочистку. Держа зубочистку за один конец, он вдавливал другой кончик в поверхность, пока снова не почувствовал покалывание. Он вытащил зубочистку и поднял ее для осмотра. Она казалась совершенно невредимой, и когда он положил ее в рот, на вкус оказалась такой же, как все остальные, которые он когда-либо жевал. Что-то все же заставило его выбросить ее.
Он снова засунул палец внутрь, до кончика ногтя, и проигнорировал покалывание, когда тот погрузился в поверхность, словно во влажную глину. Слой прогибался назад, пока он не проделал в нем углубление глубиной с предплечье. Внезапно испугавшись, он ослабил давление прежде, чем мембрана успела сомкнуться вокруг него.
— Просто сделай это, — сказал он и бросился на поверхность.
Флойд провалился. Он с грохотом растянулся на другой стороне, ударившись забинтованной головой о холодный металлический пол. Все, что он мог делать, по крайней мере, минуту, — это лежать совершенно неподвижно, пока многочисленные болевые сигналы поступали в его мозг, где они были разложены по ячейкам, как письма в сортировочном отделении. У него болела голова в том месте, где он ударился об пол. У него адски болел рот — должно быть, он прикусил язык, или внутреннюю сторону щеки, или что-то еще. У него болели колени и один локоть, а также синяки на спине, там, где он ударился о рельс. У него болела рука в том месте, где ребенок прижал ее ботинком, прижимая к земле. Но пронзительной агонии ампутации не было. Возможно, он потерял палец или два: в это он мог поверить. Но когда он согнул руки, даже его пальцы, казалось, были более или менее целы. Конечно, весь в синяках и ссадинах, но он все еще мог на чем-нибудь играть, даже если отныне это должны были быть маракасы.
Он оторвал голову от пола, затем всем телом принял сидячее положение. Он огляделся и обнаружил Оже, сидящую в кресле, в изнеможении откинувшуюся на спинку, но все еще бодрствующую.
— Флойд? — спросила она. — С тобой все в порядке?
— Первый сорт, — сказал он, потирая голову.
— Когда ты прошел через эту штуку... как это было?
Флойд выплюнул окровавленный зуб, прежде чем ответить. — Это забавно. Сейчас я сижу здесь, и кажется, что всего пару секунд назад мы были на другой стороне. Но с другой стороны, мне кажется, что я не видел тебя полжизни.
— Значит, это случилось с тобой, — сказала Оже. — То, чего со мной никогда не случалось. Ты получил это во время своего первого путешествия сюда. — В ее голосе звучали восхищение и зависть одновременно.
— Все, что я помню, — сказал Флойд, — это то, что мне казалось, будто я сделан из стекла, и сквозь меня сиял свет. Мне казалось, что я провисел в этом луче света целую вечность. Я задавался вопросом, закончится ли это когда-нибудь. Другая часть меня не хотела, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Я видел... цвета, такие цвета, каких я никогда раньше себе не представлял. А потом все закончилось, и я лежал здесь с болью во рту. Знаешь, если бы я мог удержать это ощущение в себе... — Ему удалось самоуничижительно пожать плечами. — Похоже, эта чертова штука все-таки не такая уж привередливая.
— Ты почувствовал чей-то разум? Больше, чем один разум?
— Я чувствовал себя очень маленьким и очень хрупким, как будто на что-то смотрели через микроскоп.
— Это был эксперимент, — категорично сказала Оже. — Никто, подобный тебе, никогда раньше не проходил через это. Это было нечто такое, чего никто никогда не пробовал. Я просто не ожидала, что у тебя будет такой опыт в твоем первом проходе.
— Леди, мне достаточно одного путешествия по этой штуке. — Он огляделся, оценивая сложность помещения, в котором он приземлился. В отличие от предыдущей камеры, эта, по крайней мере, была чем-то похожа на подземное шпионское логово, которое он себе представлял. Оно было очень большим, заполненным машинами и оборудованием, которые он не мог даже приблизительно идентифицировать. — Пожалуйста, скажи мне, что это какая-то съемочная площадка, — сказал он, опираясь на край стола.
— Все это реально, — сказала Оже, с трудом поднимаясь на ноги. — Единственная проблема в том, что моих друзей здесь еще нет. Но есть и хорошие новости.
— Так и есть?
— Корабль вернулся. Я просто не понимаю, почему никто больше не пришел с ним. Им пришлось бы оставить свободным только одно место.
Флойд порылся у себя во рту, извлекая последние осколки своего разрушенного зуба. Почему-то стоматология была наименьшей из его забот. — Ты только что сказала "корабль"?
— Эта штука, — сказала Оже. Она указала на центральную деталь помещения, которую трудно было не заметить. Это была гигантская стеклянная колба шириной с дом, подвешенная на уровне глаз над чем-то вроде ямы, заполненной еще большим количеством механизмов, оборудования и столов. Колба была заключена в систему изогнутых металлических стоек, крепивших ее к стенкам камеры. С другой стороны от того места, где они стояли, поверхность колбы расширялась, образуя цилиндрический стержень, который проходил сквозь стену. Там, где ствол соприкасался со стеной, была толстая, замысловатая корка из того же странного вещества, которое Флойд уже видел обрамляющим "цензор". Присмотревшись повнимательнее, он понял, что корка полностью покрыла внутренние стенки камеры плотным мерцающим налетом. Некоторые его части были обшиты металлическими панелями, но большие участки все еще оставались открытыми.
Внутри пузыря что-то было. Это был помятый и потрепанный предмет размером с грузовик, по-видимому, сделанный из листов металла, которым энтузиасты-пещерные люди придали нужную форму. Он был цилиндрической формы, с носиком в форме пули. В нем были окна, и он был покрыт странными выступами — большинство из них погнутые и искореженные — и незнакомыми символами, нанесенными выцветшей и обгоревшей краской, и все это было заключено в нечто вроде ремней безопасности, похожих на люльки, используемые для загрузки бомб в самолеты.
— Нам пришлось потрудиться, чтобы добраться сюда, — прокомментировала Оже.
— Это корабль? — спросил Флойд.
— Да, — сказала она. — И не говори так разочарованно. Так получилось, что это мой билет отсюда.
— Похоже, что он несколько раз объезжал квартал.
— Ну, дела, должно быть, идут довольно скверно, раз он понес такой большой ущерб за одну поездку. Я просто надеюсь, что он справится с ответным рейсом.
— Куда это тебя приведет? — спросил Флойд. — Америка? Россия? Где-то, о чем я даже не слышал?
— Это займет у меня долгий путь из Парижа, — уклончиво ответила Оже. — Прямо сейчас это все, о чем тебе нужно беспокоиться. Я вернусь чуть больше чем через шестьдесят часов, или если не я, то кто-нибудь другой, кому ты можешь доверять. Кто бы это ни был, у него будет подкрепление — достаточное, чтобы вернуть тебя на поверхность в целости и сохранности.
— Это обещание?
— Это лучшее, что я могу сделать. Прямо сейчас я даже не знаю, продержится ли эта штука достаточно долго, чтобы доставить меня домой.
— А есть ли альтернатива?
— Нет. Этот корабль — мой единственный способ выбраться отсюда.
— Тогда нам лучше надеяться, что госпожа Удача на твоей стороне.
Флойд оглядел остальную часть комнаты, его внимание переходило от одного незнакомого предмета к другому. Все многочисленные столы были уставлены наборами клавиатур для пишущих машинок, но плотно сгруппированных друг к другу, причем клавиатур было гораздо больше, чем казалось необходимым. На них были нанесены загадочные коды — комбинации букв, цифр и детских каракулей. Там было множество переключателей и элементов управления, которых он не узнал, сделанных из какого-то дымчатого полупрозрачного материала. На столах, наподобие солнцезащитных козырьков, были разложены плоские листы тонированного стекла, на которых яркими светящимися чернилами были напечатаны текст и иллюстрации — диаграммы. Там были решетки, фонари, щели и стеллажи с продолговатыми предметами, которые могли бы поместиться в щели. Там были микрофоны на ножках — по крайней мере, те, которые он узнал, — и папки для записей, разбросанные по некоторым столам. Он взял ближайший блокнот и пролистал листы шелковистой бумаги, испещренные рядами тарабарщины, но тарабарщина явно была составлена по какой-то тщательно продуманной схеме, перемежаемой элегантными наклонными каскадами скобок и других типографских символов. В другом блокноте были страницы с запутанными диаграммами, похожими на сетки, как на карте улиц какого-то безумного мегаполиса.
— Кто ты на самом деле? — спросил он.
— Я женщина из две тысячи двести— шестьдесят шестого года, — сказала Оже.
— Знаешь, что меня действительно беспокоит, так это то, что ты говоришь так, как будто веришь в это.
Но Оже не слушала. Она отошла в сторону от того, что было, пожалуй, самой странной вещью в комнате, если не считать корабля и цензора. Это была своего рода скульптура, состоящая из многих десятков блестящих металлических сфер, организованных в пирамидальную спираль, достигавшую почти высоты плеча. В вестибюле здания компании это не заслуживало бы второго взгляда. Но здесь, среди такого количества оборудования, явно предназначенного для выполнения определенной технической функции, оно было странно неуместно, как рождественская елка в машинном отделении.
Оже коснулась самой верхней сферы. Она одними губами произнесла — Что...?, и штука задвигалась, частично разворачиваясь, пока Флойд не увидел, что она имеет форму змеи, сделанной из множества соединенных сфер. Оже нервно отступила назад, когда змея поднялась, изогнув свое тело в высокую, угрожающую дугу.
Флойд навел свой автоматический пистолет и снял его с предохранителя.
— Полегче, — сказала Оже, поднимая руку в его направлении. — Это всего лишь робот. Должно быть, они отправили его на корабле.
Флойд осторожно опустил пистолет. — Просто робот?
— Робот слэшеров, — сказала она, как будто это имело значение. — Но не думаю, что он причинит нам какой-либо вред. Если бы это было так, мы бы уже были мертвы.
— Ты говоришь о роботах так, как будто это то, что ты видишь каждый день.
— Не каждый день, — сказала Оже. — Но достаточно часто, чтобы знать, когда мне следует бояться, а когда это не нужно.
Робот заговорил быстрым, пронзительным голосом. — Я узнаю в вас Верити Оже. Пожалуйста, подтвердите это удостоверение личности.
— Я Оже, — сказала она.
— Похоже, вы ранены. Так ли это на самом деле? — Говоря это, змея раскачивала пустой сферой своей головы из стороны в сторону, как зачарованная кобра.
— Да, я ранена.
— Я обнаруживаю посторонний металлический предмет, застрявший у вашего плеча. — Голос робота звучал так, как, по мнению Флойда, Дисней мог бы имитировать звук говорящего чайника. — Разрешаете ли вы немедленное медицинское вмешательство? Я запрограммирован на выполнение необходимых процедур для выполнения операции.
— Я думал, пуля прошла сквозь тебя, — сказал Флойд.
— Возможно, их было больше одной, — ответила Оже.
— Вы разрешаете медицинское вмешательство? — повторил робот.
— Да, — сказала Оже, и почти сразу же змея зашевелилась, ее сферы заскребли по полу. — Нет, — резко сказала она. — Подожди. Нет времени на полноценную операцию. Я хочу, чтобы ты стабилизировал меня, убедился, что я продержусь до тех пор, пока мы не вернемся на E1. Возможно ли это?
Змея сделала паузу, по-видимому, взвешивая варианты. — Я могу стабилизировать вас, — задумчиво произнесла она. — Но моя рекомендация заключается в том, чтобы вы разрешили немедленную операцию. В противном случае существует значительный риск смерти, если вы не согласитесь на ультравосстановление.
— Я соглашусь, если это поможет мне выбраться отсюда, — сказала Оже. Затем она повернулась к Флойду. — Теперь, когда они прислали робота, мне только что пришла в голову идея.
— Я слушаю, — сказал Флойд.
Она снова переключила свое внимание на змею. — Ты согласен с Азимовым?
— Нет, — сказал робот с ноткой негодования.
— Слава Богу, потому что тебе, возможно, действительно придется причинить боль некоторым людям. Узнай в этом человеке Уэнделла Флойда. Понял?
Пустая круглая голова робота повернулась к нему. Он почувствовал странный вопросительный холодок, как будто на него уставился сфинкс.
