ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Между Роем и горой лежала огромная стена. Кильон понял, что это было то самое, что он принял за атмосферную дымку, когда смотрел на гору ранее. Она прорезала ландшафт, как разрез ножом. Когда на нее навели телескопы, выяснилось, что линия представляет собой явно рукотворное сооружение, перемежаемое через равные промежутки башнями и укрепленными воротами, ее возвышения блестели, как полированная слоновая кость, а нижние склоны терялись под поднятыми ветром насыпями грязи и пыли. Тут и там сооружение было расколото обширными трещинами или пробито выжженными кратерами от того, что, должно быть, было свирепыми разрядами молний. Но оно устояло.
Оно было высоким: по меньшей мере, двести или триста спанов, и еще выше там, где поднимались башни и зубчатые стены. Оно простиралось от горизонта до пределов видимости, преграждая им путь — по крайней мере, символически — на сотни лиг в любом направлении, а возможно, и дальше.
Но стена была не самой потрясающей вещью и даже не второй. Второй самой потрясающей вещью была авария. Предмет обрушился на стену в пяти или шести лигах по левому борту, провиснув со сломанной спиной, одна половина его была на ближней стороне, а другая — на дальней, словно колоссальная личинка, пытающаяся переползти через препятствие. Это был не воздушный корабль. Это никогда не было воздушным кораблем. Форма обломка напоминала оболочку дирижабля, но на этом сходство заканчивалось. Начнем с того, что он был слишком велик: около лиги от одного конца до другого и, возможно, десятая часть лиги в высоту. У него не было ни гондолы, ни двигателей, ни оперения. Он лопнул, когда ударился о стену, его верхняя поверхность раскрылась, как переваренная сосиска. Оболочка была обветренной, белой, что компенсировалось выцветшими остатками оранжевых или красных отметин: косые черты и дефисы, цепочки угловатых иероглифов, крошечные точечки окон, расположенные линиями под всеми углами, а не просто параллельно земле. В различных точках изогнутого корпуса виднелись выпуклости, похожие на антенны шипы или щупальца, торчащие вперед (или назад — невозможно было сказать, в какую сторону летел корабль перед крушением). В отличие от дирижабля, внутреннее пространство этого судна определенно не было полым. Он был полон плотно упакованных механизмов, сломанных и погнутых, но в остальном почти таких же, какими они были бы, когда корабль потерпел крушение. Он сверкал абсурдными, гноящимися деталями, как утес, видимый в бинокль. Кораблю удалось передать как ошеломляющий масштаб, так и огромную, хитроумную миниатюризацию, как будто каким-то образом он должен был быть еще больше.
— Никто этого не делал, — сказала Куртэйна, нарушая благоговейную тишину. — Никто никогда не смог бы этого сделать. Это просто слишком... просто слишком... — Она замолчала, разочарованно покачав головой.
— Полагаю, у Рикассо есть пара теорий, — сказал Кильон. — Он думает, что раньше мы могли путешествовать в пустоте над атмосферой, от мира к миру. Я подозреваю, что это может быть один из тех предметов, что пересекают пустоту. Космический корабль.
— Обычно я бы посмеялась над чем-то подобным, — сказала Куртэйна.
— Но не сегодня.
— Мы даже не смогли бы подделать что-то подобное. И это не подделка. Это то, что раньше витало в воздухе, летало вокруг.
— Технология намного превосходит все, что мы видели до сих пор, — ракеты, самолеты. Как думаете, это произошло позже или раньше? — спросил Эграфф.
— Это должен выяснить Рикассо, а не я, — ответила Куртэйна.
Пересекающий пустоту разрушил часть стены под собой, но не разрушил ее полностью. "Раскрашенная леди" теперь парила в воздухе, ее орудия с робкой безрезультатностью были направлены на неприступное сооружение. Куртэйна сверкнула вспышкой сигнала к Рикассо и стала ждать его ответа. На этот раз его ответ пришел не сразу. У Роя было время подойти достаточно близко, чтобы увидеть стену своими глазами; у Рикассо было время переварить значение крушения, стены, вырисовывающейся парадоксальной вещи за стеной и обдумать все возможные последствия.
Затем пришел ответ от "Пурпурного императора".
— Мы продолжаем двигаться, — пробормотала Куртэйна, читая сообщение, которое передал ей офицер связи. — Как будто в этом когда-либо были какие-то сомнения. — Она схватила переговорную трубку. — Двигатели на крейсерскую мощность — дифферент на пятьсот спанов. Я хочу посмотреть поближе, когда мы поднимемся на вершину. Пулеметчикам разрешается при необходимости вести огонь по своему усмотрению короткими контролируемыми очередями.
Местность между ними была так же усеяна машинами, как и пустынные лиги, которые ей предшествовали. Теперь было мало крылатых самолетов, за исключением горстки, которые, должно быть, потерпели крушение, но бесчисленное множество разбитых дирижаблей-скелетов, множество воздушных шаров, их разрушенные оболочки валялись на земле, как расплющенные тела выброшенных на берег медуз. Ближе — в пределах последних нескольких лиг — виднелись колесные машины, которые явно никогда не предназначались для полетов: огромные, тяжеловесные приспособления, похожие на движущиеся статуи или осадные машины, некоторые из них покрупнее, с металлическими дымовыми трубами, выступающими из их спин, как защитные шипы древних ящериц. Некоторые из них, казалось, были полностью сделаны из дерева, вплоть до огромных колес без спиц. У одного из них из спины даже торчали остатки парусов и такелажа, а среди рухнувших канатов и расколотых досок лежали крошечные бледные трупики. Неужели они всерьез намеревались пройти свой путь за стену? задумался Кильон. Возможно, с наблюдательной точки стены казалось, что там есть проходимая тропа, готовая дорога, которая уведет их за горизонт, когда ветер будет благоприятствовать им. Но это было бы вероломной ложью. Эти люди фактически были мертвы в тот момент, когда они прошли за стену или какое-либо более раннее сооружение, существовавшее в то время, когда они начали свое обреченное путешествие. Стена в том виде, в каком она сейчас стояла, — с повреждениями и всем прочим — несомненно, была делом рук зрелого общества, такого, которое могло строить летательные аппараты. Сухопутные яхты с ветровыми движителями принадлежали к более деревенской культуре, в которой предметы изготавливались из дерева, холста и грубо обработанного железа. Легко было представить, что тысяча лет отделяла воздушные шары от ракет. Может быть, даже больше.
И всегда, всегда этот красный прямоугольник, о котором говорила Куртэйна. Пять звездочек в углу — одна большая, четыре поменьше. Все разбитые машины несли на себе какую-то его форму, если на них вообще была какая-то символика. Единственным исключением был пересекающий пустоту.
Кильон не хотел думать о том, сколько времени отделяло этот корабль-арго размером с облако от всего остального. Возможно, это — и стена — были самыми древними вещами из всех. За исключением, конечно, Копья.
Как они быстро поняли, это не было их Копьем, но во всех остальных отношениях это явно была структура того же типа. Она торчала из земли медленно сужающимся спиральным шипом, истончаясь примерно до половины лиги в поперечнике в том месте, где заканчивалась, когда его стремительный подъем резко обрывался в шести лигах от земли. Острие их Копья уходило вверх, сужаясь до мельчайшей щепки, когда оно вонзалось в атмосферу над Небесными уровнями. Этот же обрывался. Он был кремнисто-черного цвета, и нигде на нем, за исключением самой нижней части, не было никаких признаков того, что люди когда-либо называли его своим домом. Никаких городских кварталов, вьющихся вверх по спиральному выступу, никаких пустых зданий, заброшенных дорог, пригородных линий, лифтов и фуникулеров. Это было Копье, срезанное сверху и ободранное до самой кожи.
— Рикассо знал об этом, — едва слышно пробормотала Куртэйна. — В противном случае это слишком большое совпадение. Он знал, что здесь что-то есть, что-то, что его интересует. Должно быть, это была подсказка на одной из его старых карт. — Еще тише прошипев, она добавила: — Лживый ублюдок.
— Он все равно был прав, настаивая на переходе через Проклятие, — сказал Кильон.
— Ему все еще нужно кое-что объяснить. Теперь я знаю, почему он так легко пережил разгром своей лаборатории. Он знал, что это будет в качестве утешительного приза.
"Раскрашенная леди" поднялась на пятьсот спанов. Куртэйна направила ее над участком стены с плоской вершиной между двумя башнями, в то время как другие корабли висели за кормой, наблюдая за происходящим.
По мере того как воздушный корабль приближался к огромному сооружению, гигантские размеры и возраст стены впечатывались в Кильона с новой и деморализующей силой. Если бы это не было глубоко внутри Проклятия, он был уверен, что растительность покрыла бы сооружение от крепостных стен до верхушек башен, превратив его в нечто большее, чем необычно правильный зеленый гребень, выступающий из-под полога джунглей. Но здесь не смогло устоять ничто, даже самый жалкий сорняк. Однако стена все еще была подвержена влиянию непогоды, и бесчисленные штормы, должно быть, обрушивались на эти белые утесы на протяжении веков и тысячелетий. Они не оказали почти никакого измеримого эффекта.
Наконец прямо под ними оказалась верхушка стены. Она была двадцать спанов в поперечнике, места хватало для гарнизонов и вооружения, но укрепления, которые он заметил ранее, были явно декоративными. Стена изгибалась плавной дугой по обе стороны горизонта. По словам Куртэйны, если концы соединить, то расстояние от края до края легко могло бы составить сотню лиг.
Внутренняя поверхность стены опускалась ступенями, а не одним плавным спуском. Выступы соединялись сложным устройством пандусов и лестниц, часть которых явно была пристроена к изношенным остаткам более старых конструкций. На нижних уступах теснились простые белые здания, высокие дома и многоквартирные жилые дома громоздились наклонными, беспорядочными рядами, как книги в неопрятной библиотеке. Опять же, было ясно, что происходило много этапов строительства и обновления. На земле были строения, но они были сгруппированы в отдельные сообщества с участками открытого пространства между ними, а не в единый огромный город, прижимающийся к стене. Кильон различил бледные следы прямых, как стрелы, дорог, тянущихся от одной деревни или хутора к другой. Многие из них расходились лучами от основания сломанного Копья, перекликаясь с линиями семафора в городе Кильона. Возможно, эти дороги и города когда-то были расположены среди деревьев и лугов, а не среди пыльных скал и грязи, которые теперь окружали их.
— Передайте Рикассо, что мы за стеной и нет никаких признаков жизни, — крикнула Куртэйна офицеру связи. — Сообщите ему, что я опускаю "Раскрашенную леди" на пятьдесят спанов ниже, чтобы рассмотреть поближе. Мы будем вне поля зрения, пока я не приведу ее обратно. — Затем она схватила переговорную трубку. — Пулеметчики. Будьте начеку.
Не дожидаясь подтверждения Рикассо, Куртэйна повела дирижабль вниз, чуть выше уровня крыш самых высоких зданий. Они пролетали над деревней, состоящей примерно из тридцати или сорока отдельных строений, расположенных в виде сетки с открытым квадратом посередине. Белые здания явно были рассчитаны на теплую, сухую погоду. На их окнах были только ставни, а не стекло, и в центре их были открытые внутренние дворики, со всех сторон огороженные галереями. Если на стенах и полах когда-либо и был нанесен орнамент или цветовая гамма, то они давным-давно были стерты ветром, выбелены веками безжалостного солнца. Внизу ничего не двигалось, кроме зловещей тени "Раскрашенной леди", ее пропеллеры казались размытым кружащимся пятном, а орудийные башни нервно поворачивались от одной цели к другой.
Кильон знал, что строить предположения о том, что за люди здесь жили, бесполезно, по крайней мере, на основе собранных к настоящему времени свидетельств. Они могли бы создать самое цивилизованное и просвещенное общество, какое только можно вообразить, сообщество бесконечной мудрости и доброты. Или они могли быть кровожадными сектантами с затяжной фиксацией на смерти. По их развалинам ничего нельзя было определить. Все нуждались в крыше над головой, даже варвары и развратники.
— Там что-то есть, — сказала Куртэйна, указывая на соседнее поселение, расположенное еще примерно в тысяче спанов от стены. — Давай проверим это.
Кильон не был уверен, что именно она увидела, и на мгновение ему показалось, что любопытство пересилило ее естественный инстинкт защищать воздушный корабль. Но как там, внизу, могло быть что-то, что могло бы причинить им вред, даже непреднамеренно? Ни животных, ни людей, ни возможности спрятать оружие, ибо ничто сколь-нибудь изощренное не смогло бы пережить Проклятие. Это был просто древний кирпич и глина: инертная материя. Ничто, даже скорпион или крыса, даже бактерия, не жило на этих улицах сотни лет.
— Опустите нас ниже: на тридцать спанов, — приказала Куртэйна. — Все двигатели на минимальную скорость.
Моторы "Раскрашенной леди" затихли до барабанной дроби, едва слышимой.
— Что ты увидела? — спросил Кильон.
— Это, — сказала она, указывая на предмет, который теперь был хорошо виден на открытом пространстве в центре деревни.
Это было что-то наполовину сделанное, окруженное выбеленными солнцем, продуваемыми ветром остатками деревянных лесов. Деревянная машина высотой с любой из домов, гордо возвышающаяся на прочных деревянных колесах в несколько раз выше человеческого роста, с остатками шаткой деревянной колеи, ведущей от недостроенной машины. Тропа, какой бы она ни была, вела обратно к стене, хотя резко обрывалась сразу за пределами деревни.
— Они строили еще одну из тех штуковин, которые мы там видели, — сказала Куртэйна. — Один из этих парусных движителей. Смотрите: можно даже увидеть разложенный на этих козлах большой ствол дерева, который они собирались использовать для грот-мачты.
— Значит ли это, что мы ошиблись? — задумался Кильон. — Они строили это после того, как построили самолеты и ракеты?
— Это удручающая мысль, — сказал Эграфф.
— Думаю, это зависит от того, когда этот район стал непригодным для жизни, — сказала Куртэйна. — Возможно, все, что мы здесь видим, было заброшено за много веков до того, как появились летательные аппараты. Но люди, которые построили эти деревянные машины — я не уверена, что они были бы способны построить стену, а стена должна была быть на первом месте.
Кильон кивнул. — И даже с вершины стены они не смогли бы увидеть, куда упали ракеты. На самом деле им было бы нелегко увидеть бипланы и дирижабли. Неудивительно, что они все еще думали, что, возможно, стоит попробовать выйти в море.
— Бедные ублюдки, — сказал Эграфф.
— Давайте оставим за собой право судить об этом, — ответила Куртэйна. — Насколько нам известно, они могли быть отъявленными ксенофобами, намеревавшимися изнасиловать и разграбить следующее общество, с которым они имели несчастье столкнуться.
— Не хочешь спуститься и поближе взглянуть на машину? — спросил Кильон.
