У Маргули вдруг открылась тяга к технике, и она поступила учиться в Берлинский технологический университет, где познакомилась и сошлась со своим будущим мужем. После окончания учёбы они вместе два года работали в Праге, потом в филиале компании в Греции, а потом вернулись домой в Германию рожать мне внучку, причём, как я уже сказал без кесарева сечения. А ещё она единственная, кто наладил контакт с родственниками Алёнки, Ксюня хорошо помнила, как их приняли в первый раз. Не слишком хорошо помнила, скорее сопровождавшие это эмоции и не простила. А вот Маргуля была от такого воспоминания свободна. Впрочем, про контакт я наверно погорячился, разик съездили с мужем в первый год работы в Праге на несколько дней, больше не ездили, но иногда перезваниваются, да и к ним никто не приезжал. Честно сказать, я не очень понимаю Алину семью, впрочем, в некоторых семьях тараканы гораздо более жирные и их гораздо больше. Кстати, Маргуля взяла фамилию мужа и лишилась статуса баронессы, так, что Ксюня теперь единственная наследница баронства, впрочем, она вполне может возвести в титул любого из своих племянников.
Дофина прожила гораздо больше, чем ей предрекали врачи до моего вмешательства. Но всё-таки болезнь взяла своё и она умерла, когда её дочери Аришке, названной в честь какой-то её давней подруги, было всего двенадцать лет, и по завещанию именно я был назначен воспитателем юной Дофины, при этом любые мои решения в реализации этого процесса не могли быть оспорены никем, то есть, я получил в отношении девочки полные родительские права. Это касается не наказаний, как вы, может быть, подумали, а того, что Ариша стала жить у нас в поместье вместе с другими нашими детьми. А наказывать эту спокойную умную девочку, при всём желании повод было бы очень трудно придумать. У Дофины получилась очень хорошая дочка. Не знаю, насколько я выполнял свои материнские или воспитательные функции в отношении неё, но вот, что мы точно сумели ей дать, это атмосферу заботы и любви, которой её окружили в усадьбе. А с Валеркой они сдружились так, что стали неразлучны и после того, как достигнув совершеннолетия, молодая Дофина была вынуждена уехать в Штутгарт, Валера поехала вместе с ней. И если в первые годы, ещё когда Елена была жива Ариша просто хвостиком ходила за Валеркой и Серёжкой, то позже они стали общаться на равных. А уже в Штутгарте обе вышли в один день замуж за родных братьев из старого саксонского герцогского рода, причём, старший стал мужем Ирины и принцем-консортом при Дофине, а младший женился на Валерке. Младший то он младший, но он старше Валерии на четыре года, а у Ольги с мужем разница почти восемь лет. Впрочем, живут они дружно, и Валерка уже родила нам двух полусаксонских внуков, причём она стала первая из родивших нам внуков, вы бы видели, как с ними носилась мама Дже-Мин, вполне себе настоящая прабабушка, а чего вы хотели? Мы с Алёнкой себя бабушками как-то совершенно не воспринимаем до сих пор, хотя летом к нам привозят теперь уже целый выводок внуков и внучек. К слову здесь ведь ещё и Ленуська с Нюсей отметились своими детишками, а вот Ниночка вполне осознала себя бабушкой, хотя Елена Николаевна категорически не признаёт себя прабабушкой, только от правнуков всё равно млеет и возится с ними. В этой банде и дети Дофины носятся, у неё тоже двое. Единственное время, кроме сна, когда эта неугомонная компания затихает, это если я или Алёнка садимся им рассказывать или читать сказки или петь песни, последнее им нравится больше. Словом, носится эта банда, где половина принцессы и принцы и получают независимо от титулов и званий. Смешно, но у них здесь две бабушки Дже-Мин и Ниночка, а Верочка, Алёнка и я как-то без звания бабушек обошлись, Ниночка даже дуется иногда в шутку... К слову, Елена Николаевна с нами на остров не поехала, так и живёт в усадьбе, тоже в последнее время стала жаловаться на здоровье...
А Валерка подождала Аришу, и они вместе поступили и окончили экономический факультет в Мюнхене, где, к слову, нашли себе сначала одного братика, а потом и второго. Вообще все мои дети выучились в высших учебных заведениях. Настюша стала биологом и занимается флорой Пиренеев, работает в одном из местных национальных парков. Саша неожиданно выбрал военную карьеру и уже офицер Кригсмарине, служит в спасательной службе, летает пилотом спасательного вертолёта. Музыкой не стал заниматься ни один, хотя у всех отличный слух и играют на нескольких инструментах. А на моё недоумение поступивший на фармацевтический факультет Серёжка ответил, что при таком выборе обязательно нужно стать как минимум не хуже меня, а это ненаучная фантастика, другого от них зрители не примут. Видимо, они правы в этом вопросе. Из меня уже давно сделали живую икону. В Берлине и Дюсселе открыли мои бюсты и назвали моим именем аллеи куда особенно в мой день рожденья приносят кучу живых цветов. Видимо это стало некоторой компенсацией моего довольно резкого ухода со сцены и затворничества. Таким образом люди сами решили сделать лазейку через которую будет стравливаться избыточное давление в массе моих поклонников. Когда я об этом узнал протестовать было уже поздно, да и не нужно, как выяснилось...
Мама Дже-Мин через три года перешагнёт столетний рубеж, при этом выглядит замечательно и не превратилась в типичного для Корейских аджум атакующего колобка в кепке с длинным козырьком. Она всё такая же поджарая и подвижная, на вид я бы ей больше шестидесяти никак не дам. Она меня сильно перепугала, когда слегла с сердцем, после известия о том, что случилось с нашим Серёжкой. Серёжка! Серёженька! Моя любовь и незаживающая рана на сердце. Вообще, если бы не слегла так резко и внезапно мама Дже-Мин и я не был вынужден возиться с ней, когда все были уверены, что она не выкарабкается лишь я, стиснув зубы, возился с ней, чтобы хотя бы её не упустить за грань, которая уже взяла моего сыночка. Может быть, именно это отвлекло меня и дало возможность пережить этот кошмар. Когда в студию, где я занимался записью, вошла Алёнка с опрокинутым лицом, я сразу понял, что случилось что-то не просто страшное, а безумное. Но почти одновременно эту информацию получила мама Дже-Мин, и рухнула где стояла. И хоть я Ксюню считаю такой же своей доченькой, как и Валерку, с Настей и Маргулей, но мама Дже-Мин однозначно выделяет Валерку и Серёжку, причём Серёжку она едва ли не боготворила с самого его рождения (мне кажется, что это отголоски жёсткого корейского патриархата). Так, что такая реакция вполне понятна и у меня не осталось ни минуты на размышления и переживания, а может я подсознательно уцепился за эту возню с мамой, чтобы отвлечься или заслонить более страшное. Когда я примчался на кухню, где вокруг лежащей бабушки суетились Ниночка и прибежавшая с медицинской сумкой Верочка, я подлетел и прислонив ухо к её груди не услышал сердцебиений. Как и что я в тот миг делал своим источником, я объяснить наверно не смогу, но я так истово захотел, чтобы её сердце билось, что у меня потемнело в глазах, а вокруг всё плыло, и только через несколько минут до меня дошли слова Верочки, что пульс конечно слабый, но есть и давление всё-таки выше почечного порога. При этом я где-то внутри понимал, что стоит мне оставить её одну хоть на несколько минут, она умрёт вслед за любимым внуком. Вообще, меня ещё в Корее бесила эта местная манера в виде такой вот реакции молчаливого ухода с поста, из жизни или прилюдного показательного покаяния, фактически это тоже своего рода смерть, но только под видом псевдожертвы. И я категорически не желал давать ей возможность ускользнуть за грань, Серёжка — это уже свершившийся фатальный факт, но её ведь любят другие внуки и правнуки. Четыре дня я накачивал её энергией из своего источника и не отходил от неё дальше пары метров. Извините за подробность, я даже вместо туалета судном пользовался прямо в палате, чтобы не отходить от больной. А так сидел, держал её за руки, пытался внутри себя нащупать, что и как делать, меня ведь ничему подобному никто и никогда не учил. Я просто пытался зачерпнуть из своего источника и перенести в тело Дже-Мин, окутать этой субстанцией её сердце и всё тело. При этом её сердце даже биться нормально не хотело, всё время срывалось с ритма и начинало трепыхаться как пойманная маленькая птичка в кулаке. Все эти дни я даже не спал, просто иногда проваливался в какую-то тёмную яму, но потом выскакивал из неё и обнаруживал, что я ничего не пропустил и продолжаю держать маму за руки. Аля, которая за эти годы давно научилась меня чувствовать без слов, молча приходила, кормила меня с ложечки и я послушно глотал, то, что она в меня заталкивала, потом она ставила рядом ещё один стул, обнимала меня, чтобы я мог на неё опереться спиной и боком и, откинувшись, немного расслабиться и передохнуть. Через неделю врачи сказали, что опасности нет, и она пошла на поправку. А ночь через четыре дня я впервые смог поспать на кушетке прямо в палате у мамы Дже-Мин, иначе я просто упал бы от усталости и истощения, а рядом с мамой всю ночь сидела моя Алёнка. Разумеется, у неё нет источника, но мне так было спокойнее, и она это понимала...
Когда кризис с мамой миновал, я, наконец, стал воспринимать накопившуюся информацию. Начну с предыстории, хотя, может она и ни при чём. Дети у меня росли здесь в Каталонии и учились в обычной школе в Жироне, соответственно и друзья у них были местные. А каталонцы ушиблены идеей своей самостоятельности и отделения от Испании. Честно сказать, я совершенно не понимаю, чего их так плющит. Я особо не интересовался историей Каталонии нашего мира, но здесь Каталония никогда в своей истории не была самостоятельной. Была под патронатом итальянцев, французов, отбивалась от мавританских набегов, потом, наконец, в статусе графства вошла в состав набравшего силу Арагона. И во времена легендарной королевы Изабеллы, которая через брак фактически объединила Кастилию и Арагон, то есть фактически это стало началом известной нам всем Испании. Вместе с Арагоном, как его неотъемлемая часть в состав Испании совершенно бескровно и обыденно влилась и Каталония, это с некоторыми другими территориями молодое королевство успешно и азартно воевало и примучивало огнём и мечом.
* * *
И откуда возник этот бзык про самостоятельность и самостийность я понять не берусь. К слову, с басками вроде бы совершенно аналогичная история. Впрочем, это не единственный подобный задвиг в истории Земли. Но самое противное для нас то, что в этих политических играх как-то оказалось втянуто имя моего Серёжки и его кандидатуру стали на правах его наследственного венценосного статуса мусолить на роль короля будущей независимой Каталонии. Мне это сразу не понравилось, и я призвал сына к ответу, на что он рассмеялся и сказал, что он не настолько глуп, чтобы играть на руку желающих половить рыбку в мутной воде, и он нигде никогда ничего подобного не говорил и согласия не давал. И вообще, не до того ему было, у него дипломный курс и совершенно нет лишнего времнени. Мне бы тогда упереться рогом и заставить его официально и шумно выступить по телевидению о том, что он никакого отношения к этому бреду не имеет и согласия участвовать в этом никогда не давал. Конечно, на него могут обидеться некоторые из его ушибленных патриотизмом друзей, но по мне, грош цена таким друзьям. Словом, я простить себе не могу, что не настоял, и не дожал эту ситуацию, поверив на слово Серёжке. В общем, он ехал по трассе в сторону Барселоны, когда на ней столкнулись несколько автомобилей, в число которых попала и его машина. Пока разгребали на дороге это месиво и извлекали его из покорёженной машины... Врачи уже ничего сделать не смогли. Барон Шлауфенберг после этого слёг и почти два месяца его не могли выписать из больницы, а после он так и не вернулся к работе. Вот он и сказал мне потом, что ему всё время мешала испанская полиция при проведении расследования, и он считает, что история с этой аварией мутная, но никаких фактов у него нет, только ощущения профессионала. При этом он считал себя лично виноватым в случившемся и просил у меня прощения. Почти сразу в Барселоне в связи с гибелью без пяти минут короля независимой Каталонии состоялись несколько как-то очень хорошо и вовремя подготовленных демонстрации молодёжи, которые Мадрид подавил резко и решительно. В присланном официальном соболезновании Мадрида явно читалось, явное недовольство и невысказанное "фэ" в наш адрес. Вообще, если смотреть с их стороны, то это выглядит с нашей стороны действительно не слишком красиво, мы живём на их территории, ни разу не видели от властей Мадрида ничего плохого и отплатили такой чёрной неблагодарностью. И, к сожалению, нет опытной и матёрой Дофины Елены, которая бы съездила и всё разрулила, ведь за столько лет её все в Европе хорошо знают, и она накопила достаточно политического веса и авторитета. И что бы мы ни сделали в ответ, будем выглядеть неприглядно, своеобразный политический цугцванг. Словом, ситуация хуже, чем с серебряными ложками, когда их вроде бы и нашли, а вот осадочек остался. То есть, мало того, что я потерял любимого сына, ещё и в грязи нас всех вымазали. Никто официально ничего вслух не говорил, формально всё было очень чинно и благонравно, но вся эта грязь словно витала в воздухе. Решением Дофины Ирины тело герцога Сержа Вюртембергского было помещено в родовой усыпальнице королевской семьи в Штутгарте. Начальником охраны у Дофины стал барон Шлауфенберг, вот только это не старый барон, а его родной племянник, которого он так и планировал на своё место, а я на два с лишним года вообще прекратил любое официальное общение с внешним миром и СМИ. После похорон у нас на острове собрались все мои дети, которые пытались меня расшевелить, потому, что на меня, наконец, навалился весь ужас произошедшего. У меня просто не стало части меня, и я чувствовал себя раздавленной повышенной гравитацией лягушкой, у которой оторвало ногу. По вечерам в нашу кровать залезали все мои дети и внуки и мы, вот так сбившись в большую кучу, словно пытались согреть друг друга, ведь им было не менее тяжело, чем мне, они ведь тоже потеряли любимого дорогого братика или дядю. А Серёжка ещё и человек солнечный, весь какой-то искристый и открытый, было ощущение, что улыбка на его лице не исчезает никогда. Даже странно было вспоминать, какой насупленный и серьёзный он ходил совсем маленький. Они очень похожи с Сашей, но младший всегда был немного замкнут и угрюм на фоне своего улыбчивого брата. Это Настёна всегда была распахнутая хохотушка. А я на своей шкуре прочувствовал полной мерой народную мудрость, что родители не должны хоронить своих детей...
За прошедшие годы мои телохранители заматерели, раздались вширь, хорошо, что хоть не обрюзгли. Звания у Жоры — полковник, у Гоши капитан цур зее — это наш капитан первого ранга, ведь выше уже адмиралы. Выше им звания просто не светят, впрочем, я не заметил, чтобы их это расстроило. Гоша так и остаётся при мне, а в напарниках у него вместо Жоры молодой лейтенант Фридрих де Бове — потомственный французский дворянин, род которого уже с восемнадцатого века на немецкой службе. Французского в нём только фамилия, а в остальном классический калиброванный тевтон — сероглазый блондин или почти два метра живого улыбчивого обаяния, правда, на меня это совершенно не действует, хотя он поначалу и попытался по привычке мне глазки строить. А Жора теперь начальник всей моей охраны, которой в сумме уже больше тридцати человек постоянного штата и ещё около двадцати прикомандированных, которых используют при необходимости. Дело ведь ещё в том, что охранять требуется не только меня, но и всех моих детей, кроме Валерии, которая живёт вместе с Дофиной Ириной во дворце Штутгарта. Кроме детей есть ведь ещё и внуки. Вот и я о том же...
