— Не понимаю, почему ты вообще так очарован темной материей.
Он хлопнул по кирпичной стене позади себя. — Потому что на каждую тонну хорошего твердого кирпича приходится десять частиц темной материи, которые где-то там что-то делают. Большая часть Вселенной невидима для нас, и мы даже не знаем, из чего она сделана. Есть тайны, о которых мы даже не можем догадываться... — Он поднял руку и пошевелил пальцами. — Барионная материя, обычная материя, кишит жизнью. Почему бы и темной материи тоже не быть такой? Почему там не должно быть разума? И если да, то что оно делает на нашем солнце?
Я покачал головой. Я был пьян, и мне становилось дурно. — Не понимаю.
— Ну, я тоже не знаю. Но я пытаюсь расставить точки над i. — Он наклонился вперед и снова понизил голос. — Скажу тебе, что я думаю. Думаю, что там идет война. Какая-то борьба. Это происходит у нас над головами, а мы этого даже не видим.
Я проворчал: — Война на небесах? Тьма против света? Скажу тебе, на что это похоже для меня. Питер, твое прошлое бросается в глаза. Ты просто каким-то образом сублимировал свое католическое воспитание в эту великую историю космической оперы о войне в небе.
Его рот открылся и закрылся. — Должен признать, никогда об этом не думал. Что ж, возможно, ты прав. Но мое психологическое состояние не меняет реальности данных — или последствий. Просто предположим, что ты полевая мышь, застрявшая в окопе времен Первой мировой войны. Что ты делаешь?
— Не высовываюсь.
— Верно. Потому что один неправильно направленный снаряд может уничтожить весь твой чертов вид. Вот почему некоторые из нас, — прошептал он, — считают, что было бы ошибкой объявлять о нашем присутствии звездам.
Я нахмурился. — Я думал, мы уже это сделали. Мы посылали телевизионные сигналы в небеса со времен Гитлера.
— Да, но мы становимся более эффективными в использовании электромагнитного излучения — используя направленные лучи, кабели, оптические волокна. С космической точки зрения мы уже намного тише, чем были несколько десятилетий назад. Мы не можем вернуть наш радиошум, но это тонкая оболочка шума, исходящая от Земли, становящаяся все слабее и слабее... Моргни, и ты пропустишь это. И, кроме того, радио примитивно. Более продвинутые люди наверняка прислушиваются к более интересным сигналам. И есть некоторые люди, которые считают, что мы должны начать посылать именно такие сигналы.
— Я так понимаю, ты не один из этих людей.
— Больше нет. — Он смотрел на свои руки, когда говорил это, и его голос был необычно мрачным.
Я вспомнил, как он бежал в Рим, без денег, не имея ничего, кроме одежды, в которой он встал. Внезапно у меня возникли подозрения. — Питер, что ты наделал?
Но он только улыбнулся и потянулся за бутылкой.
Глава 42
Это было в 1527 году, когда Климент приехал в Рим. Он состоял на службе у Карла V, императора Германии, который также был королем Испании и Неаполя и правителем Нидерландов.
Брат короля собрал огромную армию немецких ландскнехтов, в основном лютеран, могущественную силу, чтобы отомстить антихристу в Риме. Они сражались с проливным дождем и снежными бурями, чтобы пересечь Альпы. Они двинулись на Ломбардию и присоединились к основным силам императора, состоявшим из испанцев, итальянцев и других.
А затем двинулись на Рим.
Климент после своих путешествий повидал большую часть мира. Но Рим был необыкновенным.
Говорили, что большая цепь стен, возведенных цезарями, после значительного ремонта используется и по сей день. Но в пределах ее широких границ были фермы, виноградники и сады, даже участки кустарника и зарослей, где бродили олени и дикие кабаны. Тут и там можно было увидеть разбитые колонны и бесформенные руины, торчащие из зелени, увитые плющом и шиповником и населенные голубями и другими птицами. Населенная часть была маленькой и тесной, с узкими улочками и домами, нависающими над мутными водами терпеливого, непреклонного Тибра, над всем возвышались шпили богатых домов.
Там было много прекрасных церквей и дворцов. Но Рим был городом, застрявшим в прошлом, думал Клемент, городом, который проиграл бы рядом с Миланом, Венецией или Триестом.
И теперь его предстояло унизить еще больше.
Папа предложил контрибуцию, что соблазнило командиров армии. Но ландскнехты хотели грабежа. И вот так получилось, что недисциплинированная, разношерстная, полуголодная и оборванная армия в конце концов двинулась на Рим, мечтая о грабежах. Их было более тридцати тысяч.
* * *
Атака началась перед рассветом.
Первый штурм стены был отбит, но защитники, значительно превзойденные по численности и испытывавшие недостаток боеприпасов, вскоре были вынуждены бросать камни в тех, кого они называли "полукровками" и "лютеранами". Наверх поднялись штурмовые лестницы, и вскоре германцы и испанцы уже перелезали через стену. Некоторые из защитников храбро сражались, в том числе швейцарские гвардейцы папы римского, но их быстро разгромили.
К тому времени, когда Климент перебрался через стену, сражение было почти закончено. Еще не рассвело; туман с Тибра все еще застилал городские улицы. После этого Рим оказался во власти войск императора. Позже Климент мало что помнил о последовавших днях, мало что, кроме залитых кровью сцен невероятной жестокости.
Римлян резали на куски, даже если они были безоружны, даже если не могли защитить себя. Убивали даже инвалидов в больницах.
Двери церквей, монастырей, дворцов и обителей были выломаны, а их содержимое выброшено на улицы. Когда люди пытались укрыться в церквях, их убивали; пятьсот человек погибло даже в соборе Святого Петра. Священников заставляли участвовать в непристойных пародиях на мессу, а если они этого не делали, их потрошили, или распинали, или таскали по улицам голыми и в цепях. Монахинь насиловали и использовали как фишки в азартных играх, а монастыри были превращены в бордели, где женщин из высших слоев общества заставляли заниматься проституцией. Надругались над святыми реликвиями; череп апостола Андрея Первозванного пинали ногами по улицам, носовой платок святой Вероники продавали в трактире, копье, которое, как говорили, пронзило бок Христа, германец выставлял напоказ как боевой трофей.
Клемент принимал участие в мучениях одного богатого человека, которого заставили изнасиловать его собственную дочь, и другого, очень толстого человека, которого заставили съесть собственные жареные яички. Впоследствии он не смог бы поверить в то, что сделал.
Разграбление Рима стало конечным результатом десятилетий подозрительности, ревности и враждебности. Папы эпохи Возрождения были великими покровителями искусств, но они действовали как честолюбивые принцы и нажили много врагов. Тем временем огромное богатство Рима сделало город ценным приобретением, на которое с завистью смотрели европейские державы, особенно Франция и Испания. Французы, испанцы и безземельные немецкие лютеране наконец-то объединились под имперским знаменем Карла. Но ничто из этого не могло оправдать разграбление.
Это продолжалось несколько месяцев. Говорили, что погибло двенадцать тысяч человек. Две трети жилого фонда было сожжено дотла. На образовавшемся пустыре лежали разлагающиеся трупы, обглоданные собаками. Даже по воскресеньям по всему Риму не звучал ни один церковный колокол.
* * *
Однажды жаркой ночью Клемент оказался в компании примерно дюжины человек, которые отважились выйти за городские стены. Они были пьяны. Возможно, здесь нечего было искать, но, по крайней мере, это был бы отдых от вони самого города, где, как говорили, к настоящему времени уже не найти кошелька, который стоило бы опустошить, или девственницы старше двенадцати.
Солдаты императора следовали по старой дороге, которую местные жители называли Аппиевой дорогой. Она заросла и была изрыта колеями, но ее прямую, как стрела, линию все еще можно было проследить. Они пили, непристойно пели и на ходу тыкали в землю палками и копьями. Ходили рассказы о здешних катакомбах, а там, где были катакомбы, можно было найти сокровища.
Так случилось, что именно Клемент нашел дверь. Его сломанная палка, на самом деле отломанное распятие, ударилась о дерево — как ему показалось — во всяком случае, о что-то твердое.
Он подозвал остальных, и вскоре они уже разгребали дерн и грязь, растаскивая их большими пригоршнями. Постепенно они обнаружили большую квадратную дверь в земле. Они попытались открыть ее, но она не поддавалась.
Итак, Филип, здоровенный мужчина с юга Испании, встал на четвереньки и начал колотить в дверь. Если ее не открыть, ее разобьют или сожгут, кричал он, и будет хуже для тех, кто внутри. Ничто из этого не вызвало реакции, поэтому мужчины начали собирать дрова для костра, чтобы прожечь себе путь насквозь.
Затем, без предупреждения, дверь приоткрылась. Филип соскочил, и вскоре все мужчины собрались вокруг, дергая дверь.
Открылась камера в земле. Клемент увидел, что стены ее были оштукатурены белой краской, и лампы мерцали на ветру. И здесь были женщины — их было шестеро — не моложе шестнадцати и не старше двадцати пяти, как он прикинул, и на них были белые платья. Они стояли в ряд, глядя вверх, как молящиеся монахини. Они были очень бледны, как призраки, но в то же время прекрасны, и все с полными фигурами.
Когда мужчины взревели и потянулись к ним, у женщин не выдержали нервы. Они прижались друг к другу и забились обратно в свою яму. Но они не могли вырваться из жадных рук мужчин. Их вытащили из ямы, раздели и тут же уложили на поверхность древней имперской дороги. Когда мужчины поняли, что все женщины были девственницами, они передрались между собой, чтобы первыми овладеть ими. Но, в конце концов, всех женщин использовали снова и снова.
Когда их бледные тела корчились, Клементу это странным образом напомнило личинок, извивающихся на свету.
Однажды Филип и двое других напали на одну женщину одновременно. Когда они закончили, то обнаружили, что их жертва уже не дышит. Ее оставили там, где прикончили, на съедение собакам и птицам. Остальных женщин отвезли обратно в город, где четверых из них продали группе германцев, а последнюю проиграли в азартные игры.
Насытившись, занятые женщинами, мужчины не пытались проникнуть в катакомбы дальше и оставили яму в земле зияющей.
* * *
Через несколько ночей после этого Клемент и еще несколько человек вернулись по Аппиевой дороге, снова разыскивая дверь. У Клемента была хорошая память, и он не был сильно пьян в ту ночь. Но как ни искал, он не смог найти никаких следов дверного проема в земле, или разврата, который здесь был совершен, или убитой женщины. Когда он вспомнил то видение бледных женщин, корчащихся на земле, как раскрытые черви, оно показалось ему сном.
Глава 43
Мы договорились встретиться с Дэниэлом и Лючией внутри Колизея. Мы с Питером улыбнулись друг другу, когда Дэниэл в своих электронных письмах предложил это свидание в стиле "плаща и кинжала". Но, как бы то ни было, одним ясным ранним ноябрьским утром мы пошли туда.
* * *
Колизей находился всего в нескольких минутах ходьбы от нашего отеля по величественному бульвару Муссолини, и его разрушенное величие маячило перед нами по мере приближения. На самом деле Колизей был ключевой мотивацией для Муссолини построить свой имперский путь там, где он это сделал, поскольку он хотел, чтобы из его дворца рядом с Пьяцца Венеция открывался прекрасный вид на него. Его размеры были обманчивы; казалось, нам потребовалось много времени, чтобы добраться до подножия этой могучей стены, еще больше времени ушло на то, чтобы обойти по асфальтированной отмостке у ее основания.
К тому времени, как мы добрались до общественного входа, Питер пыхтел и обильно потел. Сегодня он казался взволнованным, его безмятежное поведение исчезло, но он не говорил, что у него на уме.
Мы присоединились к длинной очереди более или менее терпеливых посетителей перед стеклянной кассой. В толпе работали барыги: продавцы воды, одетые в тропические рубашки продавцы браслетов, фетровых шляп и сумочек из искусственной кожи, а также несколько девушек с правдоподобным американским акцентом, которые предлагали "официальные" экскурсии с гидом. Группы парней в поддельной форме легионеров, сплошь алой с золотом, с пластиковыми мечами, вызвались сфотографироваться с туристами. С моей британской восприимчивостью я смутно представлял, что они были "официальными", каким-то образом санкционированными городом или какой-либо другой властью, контролирующей Колизей, пока не увидел, как они столпились вокруг одного незадачливого американского туриста, требуя по двадцать евро за каждую только что сделанную фотографию.
Но над всем этим безобразием возвышались старинные стены, на которых все еще сохранялся мрамор, несмотря на полторы тысячи лет запустения.
Питеру было неуютно на усиливающейся жаре. — Чертовы итальянцы, — сказал он. — Когда-то, знаете ли, они могли собрать пятьдесят тысяч человек на этом стадионе за десять минут. Теперь это.
Медленно мы наконец добрались до начала очереди, купили билеты и, пройдя через турникет, оказались в самом центре стадиона.
Огромное сооружение представляло собой пустую оболочку. Внутри похожие на пещеры коридоры изгибались в обе стороны, скрываясь из виду. Питер выглядел немного потерянным, но мне, ветерану архитектуры английских футбольных стадионов, все это было поразительно знакомо. Тем не менее, коридоры и ниши были завалены щебнем, огромными фрагментами упавшей кирпичной кладки, колонн и мраморной резьбы. Это место долгое время находилось в запустении; даже в семидесятых годах римляне использовали эти огромные коридоры как автостоянку.
Наконец мы вышли на яркий солнечный свет.
Внутренняя часть стадиона была овальной. Пешеходные дорожки изгибались по его периметру на нескольких уровнях. Поскольку мы пришли рано, как послушные туристы, то обошли стены и пересекли деревянную дорожку, которая проходила вдоль оси пола стадиона. Первоначальный пол, сделанный из дерева, давно сгнил, обнажив кирпичные клетки, в которых когда-то содержались люди и животные, ожидающие возможности бороться за свою жизнь на сцене наверху.
Примерно через полчаса пришло время. Мы направились к небольшому книжному киоску, который был встроен в нишу рядом с главным входом для зрителей. Здесь было довольно много народу, потому что именно здесь все собирались на свои "официальные" экскурсии с гидом.
У меня не возникло проблемы узнать Лючию.
* * *
У нее была именно та внешность, которая характеризовала женщин и девушек Ордена: невысокая, коренастая, с овальным лицом и светло-серыми глазами, характерными для этой огромной подземной семьи. В Склепе у меня было много проблем с определением возраста, но Лючия выглядела по-настоящему юной — возможно, ей было шестнадцать или даже меньше. На голове у нее были солнцезащитные очки с голубым отливом. Но ее простое голубое платье было грязным, подол порван; выглядело так, как будто она носила его несколько дней.
Я с удивлением увидел, что она была на последних сроках беременности.
