— Самоделка самоделке рознь, — ухмыльнулся Зозуля, — Наш оружейник прозван Просперо не просто так, а очень даже за дело. Старая школа подпольных умельцев! И для вас, слава богу, ещё хватило нормального металла. Когда кончится — хрен знает, как мы с ним дальше будем выкручиваться, но вы через эту проблему, считай, проскочили. Мы вас эти дни мурыжили не из-за стволов, а из-за самих резиноплюйных "фортов".
— Это мы поняли. Олег Гаврилюк объяснил, что с пистолетами затык, розданы все "форты" и из магазина, и теперь только с рук у людей их выменивать приходится на револьверы под мелкашку, которые для этого из флоберовских переделываются. Но если у вас такой затык с "фортами", нас вполне устроили бы и макарки — всё равно и привычны, и удобнее для повседневного ношения, чем наши ПБ.
— Макарки для вас не устроили меня, — пояснил майор, — Вы оба у меня элитные бойцы или хрен собачий? Другие пусть макарками обойдутся — кто не успел, тот опоздал. Да, заставили вас ждать, ну так зато ведь и дали вещь. На дело будете ПБ свои брать, раз у нас лучшего ничего нет, а повседневно будете "форты" носить как солидные люди. Жаль, конечно, что у МП-5 с глушаком не та огневая мощь, к которой вы на "винторезе" своём привыкли, но где я вам патроны к нему возьму? Тут уж — чем богаты.
— И это тоже понятно, Сергей Николаич. Бесшумный МП-5 — тоже неплох для здешних реальных целей. Кольчугу и щит продырявит и он, а современных бронежилетов у дикарей нет. Машинка хоть и покапризнее клонов калаша в уходе, зато точная — агрегат как агрегат, вполне на уровне предстоящих задач. Я вот другого понять не могу — что это за блажь такая с этими деревянными мечами? Ладно, я понимаю, короткие для детворы — раз из луков стрелять учатся, пускай себе и фехтованию на мечах учатся в игровой форме. Это им и интересно, и вреда от этого никакого. Но в столярной мастерской делаются ещё и заготовки для полноразмерных взрослых. И как Воронов мне сказал, это для спецназа и нас с Селезнёвым в том числе. Это что же за хрень такая?
— Да, тоже будете учиться работать с мечом вместе с "беркутами", — подтвердил Семеренко, — Все будем учиться, и я сам в том числе, но в первую очередь — спецназ. У вас хоть и не полицейская специфика, но тоже ведь рукопашники, каких ещё поискать. И сами быстрее других научитесь, и других потом научить поможете.
— Для того, чтобы вступить в рукопашный бой, разведчику нужно прогребать и автомат, и пистолет, и стреляющий нож, потом найти ровную площадку и повстречать на ней точно такого же раззвиздяя, — процитировал старлей, — Ну и какой в этом смысл?
— Пока патронов хватает — практически никакого, — признал майор, — Но где мы возьмём новые патроны, когда кончатся эти? Рано или поздно, нам не избежать нужды и в холодном оружии. Благо, есть у нас трофейное, но с ним надо ещё и уметь обращаться.
— Наши "беркуты" и со щитом, и с "демократизатором" обращаются мастерски, а Воронов — лучший во всём дежурном отделении спецназа, которой и провалилось сюда с нами, — добавил Зозуля, — Но даже ему сразу франкский "ульфберт" в руки не дашь. Одно дело — охреначник, другое — меч или сабля. И как бывший реконструктор, помахавший, да позвеневший саблей вволю — я знаю, о чём говорю. Даже нашу реконструкторскую саблю из хорошей рессорной стали в неумелые руки давать нежелательно, а уж эти раритеты их тигельной стали с кричным железом — просто страшно. Поэтому сперва будем учиться на деревянных. И деваться от этого некуда — против меча или сабли в умелых руках топор с дубиной не пляшут, а без скорострельного огнестрела рукопашки не избежать. И учиться лучше начинать сейчас, пока есть патроны, и от наших хреновых навыков фехтования ещё не зависит жизнь. Чем лучше наработаем навыки сейчас, тем меньше будет потерь потом.
— Я даже баб учиться этому заставлю, — хмыкнул Семеренко, — И фехтовать, и из лука стрелять. По крайней мере, наших ментовских. Или учись, или катись из ментовки на хрен. Ну, по облегчённой и сокращённой программе, конечно, но чтобы тоже толк в этом какой-то понимали. То-то срамоты будет тем мужикам, которые не будут уметь лучше их! — и все трое рассмеялись, — В общем, в первую очередь — весь спецназ, во вторую, уже и с вашей помощью — весь офицерский и сержантский состав, в третью — все остальные.
— Понял, — кивнул Уваров, — Раз надо, значит — надо. Но спецназ-то кто на мечах фехтовать научит? Вы, Владимир Геннадьич?
— Для начала Воронов поучит вас с Селезнёвым работать с "демократизатором" и щитом, одиночно и в строю. За это время как раз подоспеют и деревянные мечи. Они же ещё по весу с балансом должны быть к настоящим каролингам подогнаны, а не только по форме. Когда будут готовы, а вы научитесь самым азам — тогда подключусь и я. Ну и ещё Андрей помощника мне подыскал — древлянский гот Стемид из освобождённой челяди. А он, оказывается, без пяти минут дружинник. Что там у него не срослось, Андрей и сам не совсем понял — то ли конфликт какой-то с блатными сынками больших шишек, то ли ещё какая-то хрень, нам это похрен, главное — парень в дружинных отроках прошёл обучение всему, что должен уметь молодой дружинник. В том числе и работать с мечом. Вот мы с ним и будем учить вас работать уже не охреначником, а клинком.
— Без пяти минут дружинник? Ну, тогда это другое дело. Представляю, как его самого всему этому учили!
— Уж точно не так, как киношного д'Артаньяна! — все трое снова рассмеялись.
— То есть, в дальней перспективе мы скатываемся к уровню запорожской Сечи?
— Мы, конечно, очень постараемся удержаться на уровне суррогатных патронов к нормальному огнестрелу, но что будем считать нормальным? Автоматическое оружие к качеству расходника требовательно, а на уровне берданок и револьверов скорострельность уже и близко не та, и это в самом лучшем случае. Средняя паршивость — ага, уровень Сечи или мушкетёров, если их пример нравится тебе больше. Скорострельность мушкета — сам понимаешь. Не просто же так носили шпаги и фехтовали на них. И реально боевая шпага — не киношный шампур, слизанный с придворной рапиры, а тот же меч, только с эфесом понавороченнее. И весила не намного меньше и вот этого нынешнего каролинга. Тяжелее сабли была, во всяком случае. А если мы не осилим пороха, то наш уровень — арбалеты из автомобильных рессор. И тогда без мечей нам тем более не обойтись.
— Надеемся на достижимое хотя бы в теории лучшее, но твёрдо рассчитываем только на гарантированное худшее, — подытожил майор, — Зато если ошибёмся в расчётах, это нас обрадует, а не огорчит.
— Тогда — да, эти дикарские мечи — наше всё, — старлей заметно помрачнел, — И мечей этих ещё ведь на всех хрен хватит.
— На большинство точно хватит, — заверил его Зозуля, — Мы когда с Андреем их товар смотрели, то нашли и ещё мечи, явно на продажу они их везли. Готовых, правда, не больше десятка, зато голых клинков — точно не считали, но в районе полусотни. Рукояти и ножны к ним придётся самим делать, ну так зато мы эфесы к ним можем и посовременнее замутить, романского типа, которого и в Европе-то ещё нет. Ну, классический рыцарский меч времён Крестовых походов, если на пальцах.
— Хорошо, если так. А чего они голыми-то клинками торгуют? За готовый ведь и цену можно больше взять.
— А перед этим — отдать. Они же перекупщики, сами не производят, а покупают привозные и дальше их перепродают. Во-первых, голый клинок дешевле сам по себе, и их можно купить больше. Во-вторых, фактор компактности. Здесь, конечно, и мир какой-то другой, и за все тонкости я не поручусь, да и Андрей в них ещё не разобрался, но в нашем реале у франков то и дело запрещался экспорт оружия, и его вывозили контрабандой. Чем компактнее груз, тем меньше риск спалиться на криминале и повиснуть высоко и коротко. А в-третьих, в той же Византии и на том же Востоке стиль оформления ножен с рукоятью другой. Франкские им не нужны, у них свои оружейники по-своему сделают, как принято у них, а от франков нужен только сам клинок. Ну, не знаю, насколько каролинги нужны в Византии, когда там и свои спатионы производятся, но Восток каролинги ценит.
— То есть, в Константинополе их продают не столько грекам, сколько арабам?
— Ну, в этом мире — скорее уж, персам, раз в нём не случилось Халифата. Нам и не суть важно, главное — транзит идёт по Днепру ещё и этих франкских каролингов. Что в реале было вокруг нас, то же и в этом мире в основном, получается. Те же самые игроки, и ожидать от них следует примерно того же. Ну, с учётом изменений расклада из-за нашего появления. Киевским русам, например, мы как чирей на сраке, и в покое они нас точно не оставят. С одной стороны, это добавит нам трофеев, но с другой — и расхода боеприпасов, которые нам пополнить нечем. То есть, приблизит нас к той дальней перспективе, которой нам очень не хочется. Но её один хрен не миновать, и наилучшей из возможных она будет только в том случае, если мы уверенно отстоим нашу самостийность.
— Самостийность, — задумчиво повторил Уваров, — Млять, вот уж и представить себе не мог, что самостийность буду тут с вами отстаивать!
— Ну так а что ты предложишь? — не въехал капитан, — Лапки кверху подымать, да под руку князька Киевщины сдаваться? Приходи и володей?
— Да нет, конечно. Ну их на хрен, этих грёбаных грабителей с работорговцами! Просто ассоциация, млять, включилась.
— С тем, что осталось там? — сообразил Семеренко.
— Ага, вроде того. Разговорились вчера с Олегом Гаврилюком. И оба участники, и разговор волей-неволей на войну эту грёбаную свернул.
— И что, поцапались?
— Да нет, нормально поговорили. Оба же понимали, что всё это осталось там, а тут мы в одной лодке. И собачиться из-за прошлого ни ему не хотелось, ни мне. Мы даже избегали этой военной темы, просто за жизнь говорили, но вышло так, что коснулись вот этого размежевания на наших и ваших.
— И ты захотел разобраться, почему оно так получилось?
— Именно в точку, Сергей Николаич. Вот не понимаю, хоть убейте. Гляжу я на вас — ну, украинские фамилии, "г" на украинский лад произносите, но больше же ничем и не отличаетесь от русских. И этот Олег — то же самое. А многие ведь и вообще с русскими фамилиями. И никакие эти бандеры западенские даже рядом ни с кем из вас не валялись.
— Игорь, фамилия тут не показатель, — хмыкнул Зозуля, — У меня она украинская по отцу, но мать — русская. И у многих так же. А у многих с русскими фамилиями матери — украинки. Вот такой мы тут смешанный народ.
— Так ведь и у нас тоже полно и таких, и таких. В чём отличие?
— То, которое сделало нас жовто-блакитними самостийщиками?
— Да, именно оно. Вот никак не могу этого понять. Вот и Олег так мне и сказал — да, в основном мы такие же, как и вы, но мы ценим нашу самостийность. В добровольцы он, типа, не рвался, но когда мобилизовали — воевал. Хорошо ещё, повезло ему, не убили. А если бы убили? И за что погиб бы тогда, вот за эту самую самостийность? Да и за чью? Вот этих бандер? За свою-то как раз Донецк с Луганском воевали, а за чью самостийность воевали и гибли ваши запорожские парни? Не понимаю!
— Сложно это, и без предыстории не понять, — проговорил капитан.
— Ты, Игорь, просто девяностые не застал, — пояснил Семеренко, — В конце их в детсад ведь только ходил? Поэтому ты и не помнишь. Я-то постарше, школотой тогда уже был, так что и видел, и интересовался, и вникал. В сознательном возрасте ты застал только нулевые, а завязка предыстории — девяностые. Всё десятилетие у вас в России коммуняки оголтело рвались вернуть себе власть. Это сейчас, задним числом, когда анализируешь все эти события, то у меня появляется подозрение, что ваша тогдашняя власть разыграла свой мастерский спектакль перед Западом.
— В смысле, что за спектакль?
— Старательно создавалось впечатление очень высоких шансов у коммунистов вернуться к власти в России. Типа, ещё немного, и тогда они точно прорвутся. Смотрите, джентльмены, если будете чересчур на нас давить, самим же себе на яйца и наступите. И будете вы тогда иметь дело уже не с нами, а с ними. Вы этого хотите? Вот такой примерно спектакль вычисляется. Но это теперь, задним числом, когда всё уже известно. А тогда всё это выглядело очень натурально и убедительно. И прав я в своих нынешних подозрениях или нет, хрен знает, но тогда и у вас очень многие реально ожидали возврата коммуняк к власти в России, и у нас. И нас такая перспектива реально пугала.
— Несмотря на то, что уже отдельное государство? Или и у себя такие же?
— Да нет, наши-то коммуняки и влияния такого не имели, и сами были намного вменяемее и умереннее. Помитинговать или шествие уличное устроить с этими красными флагами и транспарантами во всю ширину улицы — это они, конечно, любители и похлеще ваших, но как-то спокойно это всё и без экстрима. Опасались мы — именно ваших. Они же не просто в России к власти рвались, они же ещё и реставрации Союза требовали. То есть, и нас тоже — туда же, до кучи. И иди знай, понты это у них предвыборные или серьёзные планы дальнейшей политики? У них же вся пропаганда, считай, строилась на разжигании массовой ностальгии по Союзу. Ну а нам-то такое счастье нахрена нужно, спрашивается?
— Реально боялись красного реванша, — подтвердил Зозуля, — И мне мои родоки так и говорили — только отдохнули мы от этого Совка, только дух перевели, и что теперь, опять двадцать пять? На хрен, на хрен! Вот поэтому мы и шарахнулись в поддержку этой жовто-блакитной самостийности. Другой-то и не было. Украинцы, русские — без разницы. Только вот эта самостийность, да сближение с Западом давали уверенность в том, что ваш российский красный реванш не захлестнёт вместе с вами заодно и нас.
— Ну, допустим, — неохотно кивнул Уваров, — Чего не застал, того не знаю, и тут вы, может быть, где-то в чём-то и правы. Но где они теперь-то, те девяностые? А нулевые я помню уже неплохо. Ну да, митинговали коммунисты, агитировали, но не складывалось впечатления их скорого прихода к власти, и никто этого у нас всерьёз не ожидал.
— В нулевые — да, уже угомонились и стали примерно, как наши. Но во-первых, иди знай, точно ли они угомонились или только временно, бдительность усыпляют у тех, кого не сумели распропагандировать. После девяностых, знаешь ли, не очень-то верилось в полное исчерпание их властолюбия. А во-вторых, вместо тех прежних коммуняк у вас в России ваши доморощенные урря-патриоты с цепи срываться начали. И вроде бы, даже не красные — и националисты ваши там, вплоть до откровенно коричневых, до которых куда там нашим бандерам, и религиозно озабоченные, и просто государственники — формально идеологические оппоненты и друг другу, и красным. Но при этом, заметь, все они дружно ностальганты по Совку и его былому величию. И все мечтают о его реставрации. И у всех риторика всё та же, коммунячья. Вроде бы, и не сторонники прежней партократии, но вот прежний Совок вынь им и положь. И всякий, кто не за Совок — для них русофоб.
