— По темпу стрельбы на звук 34 почти как Дегтярев, а 42 — как ППШ — кивнул первый номер.
— Вот, точно — этот пулемет на ППШ похож. И кожух с такими же дырками и штамповки полно и выглядит попроще, чем тот МГ, явно нашим вдохновлялись — согласился замполит.
Дольше разбирались с немецкими автоматами, согласились, что серьезная машина, в дело годная. хотя и странновато выглядящая. И опять — штамповки много и смотрится это оружие уже не так, как то, с чем немцы приперлись в 1941 году. Попроще смотрится и отделка не такая тщательная, не вылизано оно.
С фаустпатронами было легче — система проще простого, да еще и инструкция прилагалась — с рисунками, как у немцев принято, чтоб и школьник сообразил, что да как. Сходили гурьбой на окраину, отбабахали в поле пяток дымных хвостов, закончившихся невеликими дымными шапками разрывов, наглядно убедились, что сзади стоять не надо. После этого большая часть воинов вернулась нести службу дальше, а особо надежные отошли подальше, где имелась канава. Тут и опробовали подаренные гранаты — в телегах нашлось несколько деревянных и жестяных ящиков, в ячейках которых хранилась ручная артиллерия пехоты вермахта.
Колотушки и яйца были хорошо знакомы, так что с ними вопросов не возникло.
Единственно, усатый политработник серьезно предупредил всех, пересказав старательно и внушительно, услышанное от разведчиков про то, что если у гранаты — яйца отвинчиваемый колпачок ярко-синего цвета, а не белый или блекло-голубой, то такое яйцо лучше выкинуть к чертовой матери. Уверяли разведчики, что такой цвет означает одно — в гранате взрыватель без замедления, сработает сразу и все, капут неосторожному, в руках бахнет.
Берестов пожал плечами, он в это не поверил, но спорить не стал. Если он что и знал точно, так это то, что на войне возможно все. Черт их знает, немцев, многое сделанное ими никакой человеческой логике не подчинялось. Так что могли и специально такие гранаты делать, чтобы оставить на брошенных позициях, тем более, что Рейх территории терял постоянно и мелко нагадить — отчего нет?
И как всегда оказался прав, когда пришлось переводить инструкцию к странным стеклянным баклажкам, в которых что-то болталось и был виден стеклянный стержень. Все очень было похоже на лампочку электрическую, только погрубее, а оказалось — ослепляющая граната. Волков, как признаный длиннорукий гранатометчик, взял картонную коробку на 4 такие баклажки и зафитилил их одну за другой максимально далеко — метров за тридцать. Пыхнули они и впрямь достойно, аж глаза заслезились, да и зрение не сразу восстановилось у тех, кто таращился в ту сторону, а потом там дымищем все заволокло и пришлось ждать, пока снесет в сторону.
Пожали плечами, решив, что штучка не вполне понятная и не везде ее применить можно, но — в правильном хозяйстве все пригодится.
А на следующий день, на утреннем построении командир медсанбата вызвал из строя и лично поблагодарил каждого, пожав руки тем, кто вчера отметился в перестрелке.
И опять Берестов удивился, как такие пустяки воодушевляют людей, особенно когда увидел толпившихся у свеженького "Боевого листа" мужиков. Такого фурора центральная газета "Правда" не имела!
Рапорт о происшествии пошел наверх, хотя рассчитывать на что-то серьезное было непросто — разве что может "За отвагу" удастся выцарапать для ключевых участников. Сейчас, когда война уже уверенно шла к концу, начальство на медали было куда щедрее.
Свежеоприходованные телеги тут же пошли в дело — корпус захватил в ходе разгрома сидевших в котле остатков трех немецких дивизий солидные склады и сейчас медики получали снабжение из трофейного имущества, благо пройдоха начштаба очень хорошо снюхался с командиром корпусной трофейной роты.
К чести адьютанта старшего надо отметить, что даже на уже проверенном складе сумел найти очень ценное добро — несколько крепких серых ящиков, тяжелых, но компактных — в которых хранились новехонькие (потом, правда, оказалось, что сделано все это было еще в 1940 году) эмалированные таблички — дорожные указатели, которыми можно было отметить пути доставки с передовой до медсанбата. Стрелки, красный крест и много что еще, что нужно для маркировки эвакуации. Совпадали эти указатели с нашими практически по всем статьям, только вот вместо "хозяйство Быстрова " были таблицы, где черным по белому было написано "Hospital". Берестова немного смущало это название, хотя весь комплект позволял легко и надежно маркировать все этапы эвакуации. Написано не по-русски, но в конце концов...
Ящики начштаба привез и показал коллегам. Солидные эмалированные указатели, цветные и видные издалека и даже в темное время, определенно выглядели внушительно и после утрясания с руководством были приняты в работу.
Как ни странно, ни малейших сложностей у тех, кто вез в медсанбат раненых эти таблички не вызвали, привыкли к ним моментально и даже чуточку гордились, потому как — смотрелось! Ну и удобно, конечно.
А гордость была вызвана простым фактом — медсанбат не был госпиталем, это как младший лейтенант в сравнении с майором, если на понятные понятия переводить. Потому как бы статус у медиков повышался сильно, не хухры-мухры, да и раненые, как ни странно, сразу успокаивались, когда такие таблицы видели, везут-то ажник в госпиталь, а надпись понимали даже и не шибко грамотные, нужда заставит калачи есть. И теперь даже между собой сестрички и санитары свое заведение стали называть госпиталем, что, конечно, было неверно, но медики такому не препятствовали. Потому как в глубине души и сами стали чуточку считать, что у них — госпиталь.
Тем более, что худа от этого никому не было.
Старшина медицинской службы Волков.
Непривычный привкус во рту заставил немного отвлечься от дороги. То, что он уже долго едет, высунув язык, отчего тот обсох и теперь дает странные ощущения, не очень сильно удивило Волкова. Напряжение было чудовищным, пот по спине тек ручейком, словно в ливень и грозу, только вот не было никакого дождя, а был первый серьезный выезд в одиночку, да еще и в составе колонны, и старшина, матерый служака, уверенный в себе мужик, разволновался так, как сроду не помнил.
Из полученных, наконец-то, машин для медсанбата ему достался для перегона старый, откапиталенный грузовичок газовского производства. Точнее сказать — не старый, по всем приметам — полностью деревянная кабина, одна фара, заменяющие нормальные двери брезентовые полога с деревянными ограждениями— как их называли шоферы — 'косынками', гнутые сварные крылья, вместо глубоких, штампованных, транспорт был военного уже производства, но отходила эта полуторка по фронтовым дорогам явно на пять жизней. То, что с самого начала четвертая передача самопроизвольно стала выключаться, точно показало, что хоть и отремонтированная вроде коробка передач была изношенной преизрядно. Небось просто поменяли совсем уж убитые детали на менее поношенные с других, совсем раздолбанных авто. Это не понравилось.
Вариантов было ровно два — отказаться от машины, или все же взять ее в расчете на трофеи. Начальство решило — взять. Отсутствие штатного количества грузовиков просто душило медсанбат, крайне трудно было работать, все же штаты рассчитывали грамотные люди. Тем более сейчас — когда корпус пер вперед, как паровоз, неся при этом лютые потери, без грузовиков "было невыразимо печально" — как любил говорить бывший раньше шефом вокзального ресторанчика повар.
Вырезать из суковатой палки "пятую скорость", как называли на своем жаргоне водители, смог командир транспортного взвода, опытный спец, чего уж говорить. Теперь рогатина, вставленная в распор между рычагом переключения скоростей и "торпедо" машины позволила держать обеими руками руль. И хоть немецкие дороги были не в пример лучше советских, баранку крутить приходилось все время — и побит был асфальт и много всякого хлама громоздилось на обочинах. Тяжелое бревно танковой пушки, свешенное на дорогу, от которого Волков не без труда увернулся, только подтверждало сложность поездки. Разглядеть стоявший на обочине немецкий громадный танк не получилось, только краем глаза мазнул по стальной туше, все внимание ушло на чертов ствол со жбаном дульного тормоза. Хорошо еще дорожники из комендантской службы покрасили пушку белой краской, в глаза бросалось, а, видать, уже кто-то впилился. Пришлось крутить руль тут же в другую сторону, чуть не улетел с дороги, завилял, еле-еле разминулся с шедшим впереди грузовиком, с трудом занял свое место.
Перевел дух, тело как окостенело. Хоть в принципе его и выучили водить машину, но то было как экзамен — самостоятельно вести в колонне, что любому шоферу известно — самое сложное. Когда сам по себе едешь — можешь и остановиться и наоборот — приударить по газам, сам выбираешь. как ехать, а тут — вот так едь, как другие, ни быстрее, ни медленнее. Ух, тяжело, особенно если сравнить с опытными водилами, им все просто, шутки — прибаутки, еще и девчонок задирать успевают.
Полуторка впридачу груженой идет, еще сложнее — инерция больше, правда, дорогу держит лучше. Затарились на складах грузами для медсанбата, всякого набрали. Тем более — в трофейной роте свои люди, пришлось с началом боевых действий откомандировать трех человек для медико — санитарной разведки, приказ такой пришел. Теперь источники воды проверяют, качество продуктов и медикаментов — годно или нет. Старшина радовался — получили харчей разных, питание можно улучшить сильно, один рис чего стоит, пшено-то уж надоело.
Консервов набрали опять же от души — и датское сгущенное молоко и норвежская рыба и французская курятина и паштеты, да и прочих разных всяких полно. Ведомостей три листа! Такого разнообразия наша промышленность не поставляла, да и от американцев шел в основном только спам — жирная ветчина, тушенка свиная, да лярд — сало в банках. Оно питательно, но приедается быстро, не шибко вкусное, тем более — когда человек раненый, вкус у него портится и все жрать со смаком не выходит.
Старшина чертыхнулся, отвлекся, про харчи думая, опять слишком близко к переднему грузовику прижался. Зрение как-то странно изменилось — словно в трубку из газеты смотрел, только дорога и кузов впереди, никак ни на что другое не посмотришь, все вне узкой зоны сливается в неразличимые полосы, хоть скорость и не шибко велика. Когда едешь, а тебя везут — совсем иное, а тут — только успевай реагировать! И шея задеревенела, хотя, когда учили водить — говорили много раз — не напрягайся, обмякни, расслабленно сиди, а то за полчаса ухайдакаешься полностью. Покосился на старшего машины — которым — или которой — была лейтенантша из аптеки, тощая и сонливая, сидела отстраненно, совой таращилась по сторонам. Сама-то машину водить не умеет, потому замечаний не будет, уже хорошо.
А здорово все-таки! Научился ведь! Без отрыва от производства! Теперь бумажками оформить — и готовый шофер на гражданке. Хотя, по уму-то учиться еще и учиться, много хитромудрости в этой механике. Только глазами иной раз лупал, когда смотрел, что ухитряются придумать опытные водители. То машины использовали как паровозы — сам своими глазами видел, что когда готовились к побоищу под Курском трехтонки ЗиС-5 были поставлены на рельсы, и тянули по путям по 3-4 вагона с воинскими грузами. То ли паровозов было мало, то ли секретность приготовлений на переднем крае того требовала — но сам видел. И много чего удивительного. А уж как выкручивались фронтовые шоферюги из самых беспросветных положений, которых во время войны полным — полно — хоть книги пиши.
Ни разу не видел, чтобы такое немцы сообразили. А наши — когда в украинской липкой черноземной грязище танки вязли — водители студебекеров устанавливали 'запаски' вторыми скатами на ступицы передних ведущих мостов. Конструкция крепления колес на наших и заграничных грузовиках позволяла делать это. Студеры получали по три пары сдвоенных ведущих колес, и при этом уменьшалось удельное давление 'передка' на грунт. Поворачивать было тяжело, руль пудовым становился, но это уже были пустяки. Студебеккеры были вообще интересными машинами и наши их еще больше усовершенствовать ухитрялись. Передние и задние буфера этих машин находились на одинаковой высоте. Американцы так делали, чтоб подтолкнуть застрявшую машину, ставить машины на железнодорожные платформы "по звуку", вплотную, и завести 'с толкача' заглохшую. А наши шоферы развили идею. Они сцепляли тросами вплотную, буфер к буферу по две, и по три машины, поездом. И такой сцеп, 6-9-осный 'тяни-толкай', имел лучшую проходимость, чем гусеничные тягачи и танки.
Другое дело, при всем том, что американские и немецкие машины, куда не слишком пока разбиравшийся в деталях Волков щедрой рукой сметал и чешские и французские и бельгийские авто, которых в вермахте было очень много, были нежнее и требовательнее к своему обслуживанию и уходу, чем советские. Любой машине после поездки надо было проводить обслуживание, проверяя системы и доливая воду и масло, но наши были не такими капризными и требовательными, чем иностранки. Хотя и были сделаны более тщательно и удобнее, иностранцы не были вынуждены делать свои авто так, чтобы их могли ремонтировать прямо на фронте, им не требовалось максимально удешевлять их производство, экономя на всем. Да и не поставишь в действующую армию на замену новые кабины, дверки, крылья и прочее — не важное для боя. Потому у наших машин конструкция военного времени от довоенной сильно отличалась. Зато позволяло это много чего соображать и химичить на месте, лепя второстепенные вещи из чего попало, потому наши полуторки и трехтонки внешне частенько сильно отличались друг от друга, в отличие от опелей и тех же студебеккеров.
Старшина, как человек свой в армии, нередко дивился всему тому, что волокли немцы на фронт и что для боевой работы не было нужно вообще. Жить немцам на войне было, конечно, удобнее, привыкли сволочи к комфорту, но Волков прикидывал — сколько же транспорта отвлекается на эту ерунду и полагал, что рыгнется врагу эта никчемушная белиберда. Да и так — на первый же взгляд видел, что при всех этих кремах для бритья, маникюрных ножницах, фаянсовых кувшинах для умывания и прочем таком же — немцы поголовно вшивые до удивления и моются редко, нет у них помывочных подвижных и вошебоек на колесах, хотя проще простого это сделать. И толку с того внешнего вроде комфорта, когда вши кусают и грязь по всему телу коркой? Телу-то душно, плохо организму, ему чистота нужна.
Прогремели под колесами железяки — вроде похоже на то, что накрыли наши штурмовики автоколонну и потом дорожники сгребли хлам на обочины, а всякое несерьезное убирать не стали, лишь бы камеры не пробило. Да и не убрать сразу все за катящимися катком войсками, проходима дорога — и ладно, вперед надо, вперед! Давить гадов, продыху не давать!
Прижался к обочине — встречная автоколонна впритирочку протиснулась, скорей бы доехать, как неопытный видитель, Волков с трудом успевал видеть одновременно — что впереди и что справа-слева. Получалось только что-то одно ухватить, вертя очумелой головой на одеревеневшей шее.
