— То есть, вы признаете факт фальсификации выборов.
— Ничего я не признаю, — улыбнулся губернатор. — Просто ничего вам не светит, и вам это хорошо известно. Так зачем тогда все это? Честно говорю, не понимаю. Вы уже сделали, что могли, привлекли к себе внимание. Теперь самое время выбрать правильное направление дальнейшего движения.
Вронский молчал.
— Я и не прошу отвечать вас, — после паузы продолжил губернатор. Умным людям в разговоре хватает минимум слов. Вообще, чем их меньше, тем больше смысла. Не люблю краснобайства. Я человек конкретных действий.
— И что же вы хотите сказать мне конкретно?
— Я вам не льщу, а говорю то, что думаю. Областной администрации нужны такие люди, как вы. Сами знаете, какой с кадрами дефицит. Я хочу вам предложить должность вице-губернатора. Конечно, не сразу, так как прекрасно понимаю, что это бы сильно отразилось на вашей репутации. Примерно, через годик. А пока можно предложить вам место начальника департамента. Заодно и в курс дела войдете. А там, если себя зарекомендуете, открывается широкий оперативный простор. Я сейчас говорю не только от своего имени... — Губернатор посмотрел куда-то вверх.
— И когда я должен дать ответ? — Давно Вронский не чувствовал себя таким взволнованным.
— Ответ нужно дать до конференции. Если он будет положительный, она не должна состояться. Так что по всему получается, что в десять часов я буду на рабочем месте и в этот момент должен знать, что вы решили.
Вронский встал.
— Было приятно познакомиться, — сказал он, чтобы что-то сказать. В голове было пусто, как в заброшенном доме.
— Взаимно, — улыбнулся губернатор. — Только напоследок хочу сказать одну вещь: это одно из тех дел, где цена ошибки может быть очень велика.
XIII.
Пока Вронский ехал домой, то раза четыре мысленно отвечал согласием на предложение губернатора и столько же примерно раз произнес "нет". Эта раздвоенность сильно мучила его, заставляла склоняться то в одну, то в другую сторону.
Было уже поздно, когда он приехал домой. Поблагодарил довезшего его инспектора, который пересел в сопровождавший их автомобиль. За всю дорогу они не обменялись ни словом.
Вронский вошел в дом, отворил дверь гостиной. Анна сидела в кресле напротив включенного телевизора. По ее отсутствующему виду Вронский понял, что ее мысли далеки от того, что тот показывает.
При виде Вронского она подняла глаза, но этим и ограничилась ее реакция на его появление. Она не сказала ни слова, даже не изменила выражения лица.
— Извини, дорогая, я припозднился. Очень много разных дел.
— Да, у тебя с некоторых пор постоянно много дел. Зато у меня их совсем нет. — Голос Анны звучал подчеркнуто бесстрастно, словно бы она говорила о каких-то пустяках.
— Это временное явление, вот увидишь, все скоро изменится.
— Тебе ли не знать, что нет ничего постоянней, чем временные явления. Объясни мне, что и как все может измениться? Я ощущаю себя узницей.
Вронский невольно почувствовал раздражение. У него такой сложный, ответственный этап жизни, а она думает только о себе. Конечно, ей нелегко, но надо же как-то контролировать себя.
— Ты преувеличиваешь, ты можешь ехать куда угодно.
— То есть ты меня выгоняешь?
Вронский сел напротив Анны.
— Ты сама понимаешь, что это полная чушь, но возможно тебе надо хотя бы ненадолго поменять обстановку. Почему бы тебе не слетать на недельку в Грецию или Испанию. Ты так любишь море, покупаешься, позагораешь. Приедешь обновленной.
— Мне что-то никуда не хочется. А купаться можно и на озере.
— Но ты же не ходишь и туда.
— Не хожу, потому что не хочется.
Вронский почувствовал, что этот разговор кроме обострения отношений ничего не принесет.
— Я хочу посоветоваться с тобой по одному чрезвычайно важному вопросу.
Анна с удивлением взглянула на него.
— Разумеется, Алексей.
Вронский подробно поведал ей о только что состоявшемся разговоре с губернатором.
Анна долго молчала.
— И что ты для себя решил? — наконец спросила она.
— Это решение, которое мы должны принять оба.
Анна отрицательно покачала головой.
— Ошибешься, предложение было сделано тебе. Ты и решай.
— А что будешь делать ты?
— Это будет зависеть от твоего решения.
Теперь молчал Вронский, он понимал, что наступает ответственный момент в его жизни. Он бросил взгляд на Анну и увидел, как она напряжена.
— Я отклоняю предложение губернатора, — глухо сказал он. — И продолжу свою нынешнюю деятельность по созданию отделения партии.
Анна с облегчением откинулась на спинку кресла.
— Я рада, что ты так решил, — негромко произнесла она.
— Это было трудное решение.
— Я понимаю.
— А если бы я принял предложение губернатора?
— Это означало бы только одно, что моя любовь к тебе была ошибкой.
"Я правильно оценил ситуацию, — подумал Вронский. — Вот только каковы последствия этого решения"?
— Для меня твоя любовь — самое дорогое и святое, что есть в моей жизни, — произнес он.
— Прости меня за мою несдержанность, — сказала Анна.
— Не думай об этом. Я понимаю, как тебе непросто. Не желаешь идти спать?
Анна встала, подошла к Вронскому и крепко поцеловала. Обнявшись, они направились в спальню.
XIV.
Народу собралось так много, что пришлось в зал вносить дополнительные стулья. Вронский не без удивления наблюдал за этим нашествием, он все же не предполагал, что его деятельность вызовет в губернии такой мощный резонанс, но уж больно сильно люди были раздражены действующей властью, которая почти откровенно не занималась общественными делами, зато активно устраивала свои. Коррупция била все рекорды, а некомпетентность чиновников, казалась, стремилась к бесконечности.
Вронский ловил десятки устремленных на него взглядов, он понимал, что эти люди ждут от него решительных слов, а еще больше решительных действий. Неожиданно для себя он превратился в политического лидера. Пусть в масштабах всего одной губернии, но и это совсем немало. Вронский отдавал себе отчет, что далеко не полностью готов к этой роли. Всю предыдущую жизнь он не просто сотрудничал с властью, а являлся неотъемлемой ее частью, а теперь должен бросить ей вызов. Не так-то просто переломить себя.
Вронский подумал, что подготовленный им доклад придется на ходу менять, он чересчур обтекаемый, лишен по-настоящему острых выпадов против действующей власти, скорее ее журит, чем резко критикует, а собравшиеся в этом зле ждут резких формулировок, они явно не настроены на компромиссы. Это он понял из услышанных им реплик в кулуарах, это было заметно и по лицам сидящих тут людей. Что-то меняется в стране, былая апатия постепенно сходит с душ, люди настроены на более активные действия и ему нужно соответствовать этим настроениям.
Вронский прекрасно отдавал себе отчет в том, что каждое произнесенное им тут слово в самое ближайшее время будет известно губернатору, и другим ответственным лицам. Это не может не отразиться каким-либо образом на его дальнейшей судьбе, но так уж сложилась цепочка событий, что у него не остается выбора. Он вынужден идти ва-банк даже против своей воли.
Почему-то Вронский вдруг подумал об Анне. Его до глубины души взволновали ее слова, что если он примет предложение губернатора, она будет жалеть о своей любви к нему. А ведь не будь Анны, их любви и этого разговора, большая доли вероятности, что так бы и произошло. Искушение перейти в лагерь местного правителя было сильным. У Вронского не было уверенности, что он бы сумел его одолеть. Ведь это позволяло обеспечить себе стабильность. Выходит на эту стезю его вывело любовное чувство? Прямо, как в старых романах, которые принято считать допотопными, а вот оказывается и нет, в чем-то они не утратили свою актуальность. Продолжать думать на эту тему Вронскому больше не было времени, пора было открывать учредительное собрание.
Оно уже продолжалось третий час. Доклад Вронского был встречен овацией. Он и сам понимал, что речь ему удалась, он отошел от заранее написанного текста и почти целиком отдался полету импровизации. После него выступали делегаты. Особенно всем понравилось выступление Левина. Некоторое время назад Вронский вел с ним переговоры об участии в конференции и вступления в партию, но тот отнесся и к тому и другому весьма сдержанно. Не сказал — нет, но и не сказал — да. И то, что он оказался в этом старинном особняке, была приятная неожиданность. Все же один из самых больших землевладельцев губернии, по местным меркам крупный бизнесмен. Это была пусть маленькая, но настоящая победа Вронского.
Левин напрямую не высказал ни одного критического замечания в адрес власти, но нарисованная им картина всеобщего упадка и запустения была столь яркой, что лучше любых слов говорила сама за себя. Это был приговор действующему режиму, вернее, бездействующему. Вронский даже пожалел, что до сих пор так мало общался с Левиным. Правда, между ними стояла уже давняя история с Кити, но жизнь расставила все по своим местам и надо отдать ей должное, сделала это наилучшим образом.
В фойе были расставлены столы, на которых на подносах лежали горки бутербродов, пирожков, пирожных, стояли безалкогольные напитки. После долгой и напряженной дискуссии все проголодались.
Вронский вместе со всеми с удовольствием поглощал нехитрое угощение. К нему то и дело подходили делегаты конференции и поздравляли с успешным ее проведением. Почему-то все единодушно решили, что это его личная заслуга, хотя с ним работала целая команда. Вронский не уклонялся от поздравлений, он понимал, что сейчас не тот момент, когда нужно ставить все точки над "и". К тому же ему это было приятно. Таких триумфов в жизни у него еще не случалось.
Вронский заметил Левина, который беседовал со Свияжским и с Кознышевым. Появление Кознышева на конференции было несколько неожиданным, так как было хорошо известно, что он придерживался иных воззрений. Он тоже произнес речь, краткую, но яркую, вызвавшую неоднозначную реакцию у зала. Вронскому даже пришлось призвать слушателей к тишине и спокойствию.
Вронский подошел к этой кампании. Со стороны казалось, что вся троица мирно беседовала, но Вронский понял, что между ними идет такой горячий спор, что они почти не обратили внимания на его приближение.
— Отказываясь сотрудничать с властью, вы тем самым сеете раскол в стране не менее сильный, чем когда-то патриарх Никон в религиозную жизнь, — почти кричал Кознышев. — Как бы ни была плоха власть, она власть, у нее сила и если бросать ей вызов, она ответит тем же. И что тогда будет? Противостояние, война. Надо договариваться с ней, искать способы мирного решения разногласий. Я не верю, что так все безнадежно, как говорили тут. Там тоже есть нормальные люди и они настроены на конструктивное решение вопросов.
— Может, и есть нормальные, да только что с того? При нынешнем раскладе они ничего не в состоянии сделать, Сережа, — возразил Левин. — Я ни один год пытался достучаться до власти, глухо, как в танке. Их ничего не интересует, кроме собственных дел. Поэтому я здесь. Хотя меньше всего мне хочется заниматься политикой, это не моя стихия, но я чувствую себя загнанным в угол. А я не хочу оставшуюся жизнь провести в нем. Меня сама жизнь подвигает к некоторым поступкам, даже если я и нее желаю их совершать. Ты говоришь, не надо бросать вызов. Я тоже так долго думал. А потом пришел к выводу: открытый вызов только и может что-либо сдвинуть с места. Ничего другого на них не подействует. Им глубоко наплевать на страну, на народ, они думают исключительно о себе. У них мозги работают исключительно только в этом направлении.
— Я все же полагаю, что не так все ужасно, — вступил в разговор Свияжский. — Я согласен с вами, Сергей Иванович, и с тобой Константин. Надо договариваться с властью, но и надо ее нашими активными действиями заставлять идти на разговор с нами. Мы должны быть умеренными в своих требованиях, но то, что требуем, добиваться настойчиво. Власть должна быть уверенна, что мы не отступим от своего. — Словно ожидая одобрения, он по очереди посмотрел на своих собеседников.
— Я бы рад придерживаться такой позиции, да только не верю, что она принесет ощутимую пользу, — произнес Левин. — Все зашло чересчур далеко. Боюсь, в том, что происходит сейчас, многие процессы уже необратимо. Мы слишком долго бездействовали, позволяли им творить все, что заблагорассудится. И даже если они уйдут, положение не улучшится. Где взять силы и ресурсы, чтобы восстановить разрушенное, покореженное. Уничтожена сама здоровая ткань общества и ни у кого нет рецептов для ее регенерации. Вот в чем проблема.
— А вы что думаете об этом, Алексей Кириллович? — поинтересовался Свияжский.
Все трое мгновенно перевели взгляды на Вронского.
— К сожалению, я скорей склоняюсь к мнению Константина Дмитриевича, — ответил Вронский. — Наше беда, что мы никак не может выбрать верную тактику. Вот и у нас на конференции звучали самые противоположные мнения, а без нее мы ничего не сумеем добиться. Власть станет нас слушать лишь тогда, когда почувствует, что мы организованная и сплоченная сила. Иначе нас просто раздавят.
— Согласен с вами, — поспешно произнес, словно опасаясь, что его перебьют, Кознышев. — Но если мы станем вести себя, как экстремисты, у власти появится удобный повод именно это и сделать. Мы должны быть спокойны и уверенны в своих силах, тогда нас трудно будет игнорировать.
— Это все вроде бы так, да только как-то в жизни все выходит иначе, — протянул Левин. — Мы сами себя убаюкиваем приятными иллюзиями. А они этим пользуются и гнут свою линию. Нет, — задумчиво покачал он головой, — что-то надо делать совсем по-другому. А вот что, не знаю.
Раздался звонок, призывающий всех снова в зал. Предстояло избрание руководящих органов местного отделения партии. В том числе руководителя. Впрочем, сомнений в том, кто им будет, почти ни у кого не было.
XV.
После того, как Кити объявила городу и миру о своей беременности, у нее вдруг оказалось непривычно много свободного времени. Муж освободил ее практически от всех дел, даже самых легких. А если она все же начинала чем-то заниматься на его глазах, он тут же подскакивал к ней и делал все сам. Кити это огорчало и даже немножко раздражало. Чувствовала она себя превосходно, никаких негативных симптомов не испытывала, так почему бы ей чем-нибудь полезным не позаниматься. Конечно, забота близкого человека очень приятна, но он же должен понимать, что безделье никогда и никому не приносило пользы, а только вред.
Впрочем, вскоре эти мысли перестали с прежней силой досаждать ей. Кити нашла себе занятие, хотя о нем пока Левину не торопилась сообщать. Она была уверенна, что он не одобрит его, но и отказываться от своей задумки не желала.
Кити понравилось ходить по деревне и изучать местную жизнь и местное население. Ее всегда отличала наблюдательность. Эти прогулки были не напрасны, во время них ей удалось многое увидеть. Однако то, что она увидела, не только не обрадовало молодую женщину, но скорее повергло в шок. Нищета, бескультурье, беспробудное пьянство — все это она обнаруживала, куда бы ни пошла. Особенно тяжелое чувство вызывали в ней дети, многие казались ей неухоженными, если не брошенными, оставленные без настоящего присмотра родителей. Они носились по деревенским улицам целыми ватагами, без конца сквернословили, даже совсем маленькие курили, а некоторые были просто пьяны. Конечно, это относилось далеко не ко всем ребятишкам, но предоставленных самим себе было предостаточно. Не сложно было представить, какое незавидное будущее ожидает многих из них.
