Токси поднял вверх большой палец, показывая, что все под контролем, и улыбнулся, как человек, у которого на руках четыре туза. Затем, без предупреждения, он ударил посохом по стеклу и, казалось, бросил вызов буре.
Ветер завывал и бился о стену здания. Хэтч поднял голову, увидел опасность и крикнул Токси, чтобы тот остановился. Но Токси не сдавался, то тыча в дождь, то отдергивая посох. Мое воображение разыгралось: гроза накатывала, утихала и снова усиливалась, как будто он сам управлял ею. По крышам прокатился раскат грома.
Хлынул дождь, и повсюду вокруг нас засверкали молнии. Токси стоял посреди всего этого, осторожный, осмотрительный, уклончивый, не желающий рисковать Токси, промокший насквозь, с этой своей ужасной ухмылкой на лице, освещенный вспышками молний.
Это воспоминание о нем я унесу с собой в могилу. Так все и было как раз перед тем, как бело-голубой свет поймал стержень, протанцевал по всей его длине, соединил Токси с орлом и удерживал его, удерживал их обоих. Окно разлетелось вдребезги, а Токси все еще смеялся, перекрикивая рев бури. Потом он исчез, а я слушал ровный стук дождя. То, что осталось, было похоже на огромную обугленную колбасу, от почерневшего мяса поднимался пар. Горели занавески, ковер и пара шкафов. Золотое древко, все еще яркое, несмотря ни на что, цвета солнца, лежало там, где упало.
Хэтч выпустил ось, с трудом поднялся на ноги и попятился с отчаянным видом. Он сорвал одну из штор и попытался сбить огонь, но тот разгорался слишком быстро.
— Пошли, — сказал я, направляясь к лифту. — Это место сгорит дотла.
Он попробовал еще несколько взмахов, сдался и схватил шлем викингов и солнечный диск. — Я не могу поверить, что это происходит наяву, — выдохнул он.
Огонь быстро распространялся. Я старался не смотреть на то место, где был Токси. Позже мне стало его жаль, но в тот момент было трудно испытывать сочувствие к парню, который продолжал размахивать металлическим шестом во время грозы. По правде говоря, я не мог выбросить из головы все то золото, которое мы вот-вот потеряем.
Я схватил наши две сумки, закинул их в лифт и нажал кнопку первого этажа. Ничего не произошло. Я посмотрел на индикатор питания. Он был выключен. Электрические свечи тоже погасли. — Нам придется спускаться по лестнице, — сказал я.
Мы выкатили колесо обратно на пол, но оно слишком сильно замедляло нас. — Оставь его, — сказал я ему.
— Ты что, Кэш, с ума сошел? — Он был почти в слезах. — Ты хоть представляешь, сколько эта штука стоит? — В этот момент его внимание привлек посох со змеями. Но у нас было полно дел.
Мы пробирались между горящими ящиками. В какой-то момент колесо перевернулось и разбило мехи. Хэтч отбросил мехи в сторону, и мы снова поставили колесо на место. К тому времени, как мы добрались до двойных дверей, задняя часть здания превратилась в ад.
— Его будет легко спустить вниз, — сказал он, пытаясь рассмеяться. Он прислонил его к стене, пока я дергал сначала одну дверную ручку, потом другую.
— В чем дело? — требовательно спросил он.
— Должно быть, дверь закрылась за нами.
Пот заливал ему глаза. — Я бы с удовольствием убил этого парня Рэнковски. — Он ударился плечом о двери и отскочил. Мы попробовали это вместе, пока я думал, что с нами будет, если двери откроются. Но они не открылись. Они немного уступали, вот и все. Дым становился проблемой, и я подозревал, что мы задохнемся прежде, чем сгорим.
— Подожди минутку. — Я вернулся и поднял посох со змеями. Просунул его между дверями и попытался открыть их как рычагом. Хэтч навалился на меня всем своим весом, но это не помогло. Я никогда раньше не видел Хэтча испуганным. Его глаза были расширены от ужаса, и я сам чувствовал себя не очень хорошо. — Нам нужно что-то еще, — проворчал он. Он снова скрылся в клубящихся облаках и вернулся с молотком. Это был большой молоток с плоским камнем, прикрепленным к его рабочему концу.
Он махнул мне, чтобы я убирался с дороги, у меня возникло нехорошее предчувствие, и я бросился в дальний конец комнаты. Он поднял молоток обеими руками, тщательно прицелился и описал длинную дугу.
Ударная волна была зафиксирована даже на мониторах в Лос-Анджелесе. СиЭнЭн сообщило, что по шкале Рихтера магнитуда составила пять и семь десятых балла. Эпицентр землетрясения находился недалеко от Пембертона. Это было почти правдой. Подозреваю, что если бы датчики были чуть более точными, они бы сбили с толку дежурных сотрудников, поместив его на третьем этаже в доме 511 по С. Эдди-стрит.
Свет погас. Как оказалось, навсегда. Хэтча так и не нашли, и он был объявлен пропавшим без вести. Но я знаю, что произошло на самом деле, потому что слышал взрыв, и в любом случае знал, что он не ушел бы, не сказав ни слова, оставив жену, детей и многочисленных друзей.
Я очнулся на столе, мое лицо было накрыто простыней. По-видимому, меня привели в чувство полицейские, которые пытались вырвать у меня из пальцев посох со змеями. Позже они сказали мне, что я вцепился в него мертвой хваткой.
Они также сказали, что мое сердце остановилось на два часа. Я был мертв, когда меня привезли, и мертв, когда меня нашли. Это показывает, что известно полицейским.
Газеты никогда не сообщали о странных вещах, обнаруженных на третьем этаже. Я думаю, полицейские держали это при себе.
В следующий раз, когда я увидел серебряный посох, он был в качестве вещественного доказательства на моем процессе. Не знаю, что с ним случилось после этого. В заявлении для суда, предваряющем вынесение приговора, я предложил отнести его в мемориальную больницу Брайарсона и повесить в отделении неотложной помощи. Судья решил, что я пытаюсь выставить его дураком, и дал мне восемнадцать лет.
Что, конечно, означало, что к Рождеству я выйду на свободу.
ГАС
Первое столкновение монсеньора Чесли со святым Августином произошло не по сезону холодным октябрьским днем, когда он вернулся в Сент-Майкл. День выдался ветреный, суровый и пронизывающий насквозь. Полдюжины старинных зданий кампуса жались друг к другу под хмурым небом. В воздухе чувствовался намек на дождь и надвигающуюся долгую зиму.
Его гид, отец Эйкинс, дружелюбно болтал с ним. Погода, выдающийся характер нынешней группы семинаристов (всего девятнадцать человек), новая крыша библиотеки. Вы, должно быть, счастливы вернуться, монсеньор. И так далее.
Извилистые, вымощенные булыжником дорожки не изменились. Дубовые и еловые рощи по-прежнему росли пышно.
По территории кампуса гулял ветер.
— Где все?
Не понимая, отец Эйкинс взглянул на часы. — На занятиях. Они закончат через полчаса.
— Да, — сказал Чесли. — Конечно.
Они свернули на Сент-Мэри-Глейд, сели на одну из каменных скамеек и прислушались к журчанию фонтана. Много лет назад, когда Христос еще казался вполне реальным, было легко представить, как Он прогуливается по этим местам. Прикасается к этому вязу. Глядит на запад, за гряду холмов, в сторону Саскуэханны. Чесли часто приходил сюда, ускользая от шумных общежитий, чтобы прислушаться к шагам.
— Не хотели бы вы посетить одно из занятий, монсеньор?
— Да, — сказал он. — Думаю, мне бы это понравилось.
Четверо семинаристов и священник сидели вокруг полированного деревянного стола с открытыми тетрадями. Священник, которого Чесли не знал, поднял глаза и вежливо улыбнулся, когда они вошли. Один из студентов, темноглазый, красивый мальчик, что-то говорил, хотя Чесли не мог определить, кому именно. Мальчик смотрел в свои записи. — ...И что, — спросил он, смущенно поднимая глаза на Чесли, — вы сказали бы человеку, потерявшему веру? — Мальчик перевел взгляд на портрет святого Августина, висевший над камином. — Что вы скажете человеку, который просто-напросто больше не верит?
Вооруженный пером святой уставился на него с портрета. Перед ним лежала раскрытая рукопись с названием "Град Божий".
— Пожму ему руку. — Голос доносился откуда-то со стороны книжного шкафа. Его тон был немного резким. Более того, повелительным. Это задело Чесли за живое. — Ни при каких обстоятельствах не следует усугублять его страдания. Пожелаю ему всего наилучшего.
Жилистый, энергичный молодой человек с уже поредевшими волосами бросил ручку. — Вы хотите сказать, — требовательно спросил он, — что мы просто отойдем в сторону? Ничего не предпримем?
— Имитация святого Августина, — прошептал отец Эйкинс. — Она довольно умна.
— Джерри, — произнес скрытый голос, — если Бог не говорит с ним через мир, в котором он живет, через чудеса повседневной жизни, то какие шансы есть у вас? Ваша задача — не усугублять ущерб.
Семинаристы переглянулись. Двое говоривших, казалось, были сбиты с толку. Все четверо смотрели скептически. Слава Богу за это.
— Кто-нибудь еще хочет прокомментировать? — Вопрос был задан священником-модератором. — Если нет...
— Минуточку. — Чесли расстегнул пальто и шагнул вперед. — Я уверен, — сказал он семинаристам, — вы не оставите без внимания подобную чепуху. — Он бросил пальто на стул и обратился к книжному шкафу. — У священника нет права оставаться в стороне. Если мы не можем действовать в такое время, то какая от нас польза?
— Действительно, — ответил голос, не сбавляя темпа. — Полагаю, наша ценность заключается в примере, который мы подаем, в жизни, которую мы ведем. Увещевания тех, кто не желает этого, бесполезны. Менее чем бесполезны: они уводят людей от истины.
— А что, — спросил Чесли, — если они не научатся на нашем примере?
— Тогда они будут ввергнуты во тьму.
Вот так просто. Следующий вопрос. Ученики посмотрели на Чесли. — Компьютер, — сказал он, — я понимаю, что вы говорите от имени Августина.
— Я Августин. Кто вы?
— Я монсеньор Мэтью Чесли, — сказал он, обращаясь к студентам. — Новый директор по делам церкви. — Это прозвучало напыщенно.
— Рад познакомиться с вами, — произнес голос. И затем спокойно продолжил: — Вера — это дар Всевышнего. Не нам призывать ее или напоминать о ней.
Чесли оглядел сидящих за столом. Один за другим он встретился взглядом с семинаристами. С облегчением увидел, что они не смеются над ним. Но он чувствовал себя нелепо, споря с машиной. — Мы — Его инструменты, — сказал он, — одно из средств, с помощью которых Он работает. От нас требуется делать все, что в наших силах, а не просто полагаться на прямое вмешательство. Если мы последуем вашему примеру, то с таким же успехом могли бы вернуться домой, устроиться на работу в страховые компании и юридические конторы и жить как все остальные.
— Благие намерения, — ответила система, — достойны восхищения. Тем не менее, наш долг перед Создателем — спасать души, а не оправдывать свою карьеру.
Чесли благосклонно улыбнулся семинаристам. — Настоящий Августин, — сказал он, — выступал за то, чтобы приводить людей в Церковь под угрозой оружия, если это необходимо. Думаю, этой машине нужно выполнить домашнее задание.
Семинаристы перевели взгляд с Чесли на портрет и на ведущего. — Это здравая теология, — сказал Августин. — Но плохая психология. Это не работает.
Чесли кивнул. — В этом мы согласны, — сказал он. И обратился к классу: — Джентльмены, я думаю, что у доброго епископа есть некоторые проблемы. Когда у вас будет время, можете взять экземпляр "Исповеди" или "Града Божьего". И попробуйте почитать. — Он подобрал пальто и величественно вышел из комнаты.
Отец Эйкинс поспешил за ним. — Я так понимаю, вы были недовольны.
— Должно быть, эта штука была запрограммирована унитарианами, — бросил Чесли через плечо. — Избавьтесь от нее.
На следующий день Чесли официально занял свой офис. Он все еще допивал свою первую чашку кофе, когда Эдриан Холц просунул голову в дверь.
Он был смутно знаком с Холцем, иногда видел его на ланчах в Канзас-Сити, на различных причастных завтраках и тому подобном. У него была репутация одного из тех священников литургических шоу, которые предпочитали играть на гитаре и барабанах во время мессы. Он придерживался всех обычных либеральных позиций: не считал, что Церковь должна назначать военных священников; считал, что вопросы нравственности должны ставиться на голосование, а целибат должен быть необязательным. И, разумеется, был потрясен сохраняющимся запретом на контроль над рождаемостью. Холц носил очки в стальной оправе, которые, казалось, в последние годы стали символом диссидентства. У самого Чесли были некоторые сомнения, но он согласился защищать учение, и, клянусь Богом, именно это он и сделал. И, что бы он на самом деле ни думал, в тот день, когда он публично выступит против учения, снимет свой воротничок.
Холц нашел подходящее место в колледже Сент-Майкл: он был контролером. Хотя эта должность и не позволяла ему принимать окончательные решения по большинству вопросов, касающихся колледжа, она предоставляла ему право вето.
"Но это лучшее место для тебя", — подумал Чесли, пожимая ему руку и обмениваясь приветствиями. — "Это отдаляет тебя от семинаристов".
Во время предварительной подготовки Холц устроился на маленьком диванчике у окна. Он оглядел заставленные книгами шкафы Чесли. — Как я понимаю, — сказал он, — вы хотели бы избавиться от Гаса.
— От кого?
— От модуля Августина [Gus — принятое в английском языке сокращение имени Augustine].
— О, да. Чем скорее, тем лучше.
— Могу я спросить, почему?
Чесли задумался над вопросом. — Он неточен.
— В каком смысле?
— Мне не нравится, что он говорит нашим студентам о священстве.
— Понимаю. — Он взял у Чесли чашку кофе и скрестил ноги. — Вам не кажется, что стоит еще немного подумать над этим вопросом? Эти вещи стоят дорого. Мы не можем их просто выбросить.
— Мне все равно, сколько это будет стоить. Я хочу избавиться от него.
— Мэтт, это не вам решать. На самом деле с системой все в порядке. Она запрограммирована на основе работ Августина. И того, что мы знаем о его жизни. В любом случае, преподавателям нравится Гас.
— Я в этом не сомневаюсь. Он, вероятно, значительно экономит им время на подготовку. Но даже если бы он просто излагал взгляды Августина, и то был бы опасен.
— Мэтт. — Взгляд Холца стал жестким. — Я на самом деле не вижу проблемы.
— Хорошо. — Чесли ухмыльнулся. — Мы можем поговорить с ним отсюда?
Холц встал. — Следуйте за мной, — сказал он.
В конференц-зале ректора вполне комфортно разместилась бы дюжина человек. Это была своего рода прихожая в вечность, украшенная портретами важных церковников первой половины века, мрачными коврами и шторами, тяжелой мебелью красного дерева, рассчитанной на то, чтобы пережить своих владельцев, и громкими старинными часами Аргоси.
Отец Холц сел во главе стола и нажал кнопку. На мониторе справа от него появилось меню. Он выбрал "АВГУСТИН".
В скрытые динамики потекло питание.
— Привет, Гас, — сказал он.
— Добрый вечер, Эдриан.
— Гас, со мной монсеньор Чесли.
— Здравствуйте, — сдержанно сказал Чесли.
— А, — сказал Гас. — Вы были на семинаре сегодня днем.
— Да.
— Я не был уверен, что вы вернетесь.
