— Поймал! Поймал тебя, сейчас высосу! Ам!
Цепкие лапы прижали мальчика к стене, в нос ударило исходящее от твари зловоние. Ромка слишком увлекся своими молитвами и потерял бдительность, чем не преминул воспользоваться Малун. Его хоботок заворочался и начал вытягиваться, удлиняться, подбираясь к лицу мальчика. Ромка намертво стиснул зубы, догадываясь, что будет дальше. Мягкая скользкая плоть хоботка пробежалась по сжатым губам, и разочарованно похрюкав, двинулась выше, к глазам. Мальчик зажмурился, не издавая ни звука, но отчаянно вопя в душе: "Помогите, во имя Символа!" Хоботок Малуна начал уже раздирать сомкнутые веки правого глаза, когда в сознании Ромки снова яростно полыхнул кельтский крест. Уже ничего не боясь, мальчик широко раскрыл глаза, из которых навстречу твари ударило белое пламя, в считанные секунды превратившее Малуна в горстку пепла. Ромка повернулся лицом к стене, на которую спроецировался образ креста, и вошел в него, как в дверь. На какое-то мгновение он ощутил, что летит куда-то в белом свете, затем со всего маху приземлился на каменный пол.
Глава 68
Маленький островок серой, растрескавшейся земли, много дней и ночей не чувствовавшей ласкового прикосновения дождя. А вокруг — во все стороны, до самого горизонта — желтые волны песка. Илья стоял посреди пустыни, все еще не понимая, как его угораздило попасть сюда, и куда делось его тело, только что раздавленное Вечным стражем. И если он умер, то почему сейчас прекрасно себя чувствует? Его ребра целы, руки и ноги тоже. "Может быть, это и есть ад? — подумал он. — Тогда где все? Не могу же я один быть грешником". Он принялся озираться по сторонам в поисках товарищей по несчастью: каких-нибудь сластолюбцев, обжор или пьяниц, которые тоже были наказаны после смерти, но никого не обнаружил. Не было также ни растратчиков, ни убийц, ни воров. Даже Ленина и Гитлера, равно как и Наполеона, Ницше, Сталина и злонамеренной боярыни Салтыковой, которым, по твердому убеждению Ильи, в аду было самое место, он не нашел. "Значит, все-таки не ад", — почесав в затылке, решил он и уселся на нагретый солнцем камень. Между тем светило стояло в зените, нещадно припекая макушку Ильи. По лицу струился соленый пот, рубаха стала влажной и прилипла к телу, захотелось пить. "Надо идти", — вздохнул про себя Илья, понимая, что он здесь один, и никто не спешит ему на помощь. Он встал и побрел наугад по раскаленному песку, сам не зная, куда и зачем.
Ноги увязали в песке по колено, дьявольская жара отнимала силы. Опасаясь солнечного удара, Илья сделал из куртки подобие тюрбана и водрузил его на голову. Порывы ветра не приносили облегчения: он лишь ударял в лицо волнами горячего воздуха и, поднимая песчинки, швырял их в глаза. Вскоре песок был в сапогах, под одеждой, в волосах, на зубах. Он колол глаза, попадал в горло, вызывая приступы кашля, и натирал тело, скапливаясь в мельчайших складочках рубахи и штанов. Илья не знал, сколько времени сможет продержаться один на один с пустыней. Солнце начало потихоньку спускаться с высшей точки небосвода, но жестокая сила его лучей ничуть не стала меньше. Илья чувствовал, как ноют, покрываясь волдырями, незащищенные участки лица и кистей рук. Ему казалось, что он идет уже много дней и ночей, между тем, судя по положению солнца, он провел в пустыне не более четырех часов. "Бедный мой народ! — подумал Илья. — Моисей водил его таким вот образом целых сорок лет!" Распухший от жажды язык с трудом ворочался во рту, цепляясь за пересохшее небо. Мучительно хотелось пить.
Илья остановился и огляделся вокруг. Ничего, кроме волнистых барханов и колышущегося раскаленного воздуха. Тяжело вздохнув, он побрел дальше, решив не сдаваться и идти вперед, пока хватит сил. Вдруг, словно в награду за его упорство, воздух вдали сгустился, и сквозь его переливы проступили очертания деревьев и домов. "Мираж", — с равнодушием обреченного подумал Илья. Тем не менее, он прибавил шагу, храня в душе слабую надежду, что сказочная картина не растает с его приближением. Ближе к вечеру он ступил на землю оазиса, который, вопреки всем опасениям, оказался настоящим. Высокие пальмы окружали островок жизни, невесть откуда взявшийся посреди пустыни. В центре мощеной камнями площади располагался выложенный мрамором бассейн, в который по выведенному сбоку желобку падала струйка родниковой воды. Илья припал губами к холодному ручейку, чувствуя, как живительная влага смягчает воспаленное горло, проникая дальше, принося несказанное облегчение. Напившись, он скинул одежду и погрузился в бассейн, не думая о том, как на это отреагируют обитатели оазиса. Окутавшая его прохлада ласково коснулась обгоревшей на солнце кожи, успокоила боль, вернула телу гибкость и силу. Выйдя из бассейна, Илья принялся вытряхивать из своих вещей песок. Одевшись, он подошел к ближайшей хижине, крытой пальмовыми листьями, и постучал в дверь. На стук никто не откликнулся, Илья немного постоял и перешел к следующему домику. Но и там никто не спешил встретить гостя. Всего домов было пять, и ни в одном из них дверь не открыли. Пожав плечами, Илья сделал круг по площади, время от времени выкрикивая:
— Люди, ау!
Ответом был лишь шорох пальмовых листьев, колышущихся под легким ветерком, да журчание воды в бассейне. Между тем солнце спустилось к горизонту и повисло над ним, окрасив песок пустыни в багровые тона. Ощутимо потянуло холодом, и после удушающей дневной жары Илья почувствовал озноб. Он осторожно толкнул дверь одной из хижин, та подалась и бесшумно растворилась. Оглянувшись, Илья вошел внутрь и остановился посреди чистенькой ухоженной комнаты, застеленной серыми циновками. У одной стены стоял низкий топчан, покрытый теплым шерстяным одеялом, у другой — стол, на котором Илья нашел кувшин вина, тарелку с сухарями, несколько яблок, полуобгоревшую свечу в медном подсвечнике и коробку спичек. Все в доме выглядело так, словно хозяева только что были здесь, ненадолго вышли, и вот-вот вернутся. Но обойдя комнату, Илья не нашел ни одной вещи, которая могла бы принадлежать обитателям хижины: не было личных вещей, одежды, детских игрушек — ничего из того, что так необходимо в повседневной жизни. "Но кто-то же ухаживает за домом? — озадачился Илья. — Может быть, здесь что-то вроде гостиницы для путешественников? Например, проходят же здесь караваны? Вот караванщики и останавливаются, устраивают себе отдых". Тем не менее, эта гипотеза не объясняла отсутствия хозяев, и он покинул хижину, чтобы осмотреть другие дома. Везде наблюдалась одна и та же картина: чистота, безликость, и полное безлюдье. Похоже, он действительно был здесь совершенно один. Что-то жуткое и неестественное было в этом странном месте, что-то, пугавшее Илью настолько, что он даже подумывал о том, чтобы покинуть оазис и продолжить свой путь по пустыне. Но наступившая ночь, неожиданно холодная и очень темная, безлунная, заставила его пересмотреть это решение. Поразмыслив, Илья пришел к выводу, что ночевка под крышей все же предпочтительнее блуждания по барханам, и вернулся в первую хижину. Зажег свечу, перекусил найденными сухарями и фруктами, выпил вина, оказавшегося вполне приличным, и устроился на кровати, завернувшись в теплое одеяло и поставив подсвечник недалеко от себя. Немного полежав, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы, он дунул на огарок, сунул под подушку коробку со спичками, и закрыл глаза. Перед его мысленным взором потянулись бесконечные барханы, которые вскоре сменились более приятными картинами: ласковое море, любимое с детства, улицы и площади любимого города, цветущая акация... Илья уснул.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш... ш-ш-ш-ш-ш-ш...
"Море шумит", — сквозь сон подумал Илья и улыбнулся. Шорох приближался, становясь все громче. Окончательно проснувшись, Илья сел и прислушался, вдруг вспомнив, где он находится. "Что это? Ветер? Нет, не похоже". Вкрадчивое и одновременно жутковатое сухое шуршание, почему-то напомнившее о змеях, зазвучало у самых дверей хижины. Илья стало страшно. Некоторое время он сидел на кровати, надеясь, что все это ему просто снится, затем, набравшись смелости, зажег свечу и, прикрывая ладонью от ветра ее огонек, вышел на улицу. Ноги ступили на что-то мягкое и провалились. Илья нагнулся и увидел, что стоит по колено в песке, который, тихо шелестя, прибывает со всех сторон, постепенно погребая под собой оазис. Холодный ночной воздух был мертвенно неподвижен, и Илья поднял свечу выше. Ее слабого света хватило, чтобы разглядеть высокий песчаный бархан в том месте, где вчера находился бассейн. Пустыня наступала на зеленый уголок, протягивала к нему щупальца песчаных потоков.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш... ш-ш-ш-ш-ш-ш... — шептал песок, наплывая на маленькую площадь.
Илья озирался, не понимая, что происходит: если бы оазис находился в низине, это явление было бы объяснимо. Но площадь, пальмы и хижины стояли на одном уровне с поверхностью пустыни. На песчаную бурю тоже было не похоже: в воздухе не ощущалось ни дуновения ветерка. Тем не менее, песок, словно ожив, собирался в гребни, которые вопреки всем законам физики сами ползли и обрушивались на землю оазиса. Под его напором задрожали и рухнули стены хижины, в которой Илья нашел приют этой ночью. Он ощутил под ногами вибрацию почвы и вдруг провалился в песок по пояс. Оазис уходил под землю. "Это действительно ад! — вдруг с пугающей отчетливостью осознал Илья. — Мой персональный ад!" Внезапно ощутив странное спокойствие, он закрыл глаза и нараспев произнес:
— Адом олам, ашер малах...
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш... — тревожно вплелся в псалом голос песка.
— Бетерем кол ецир нирва! — не обращая внимания, выпевал Илья.
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш... — песок пытался заглушить его пение.
Илья пел единственный известный ему гимн, вручая свою душу Творцу, не желая замечать того, что желтые лапы песка уже охватывают его грудь, сдавливая и сбивая дыхание. Он впал в какой-то священный экстаз, и не видел вокруг себя ничего, кроме шестиконечной звезды Соломона, которая маленьким солнцем озаряла его сознание, дарила веру и надежду.
— Леейт нааса вехефцо кол...
— Ш-ш-ш-ш-ш-ш... — теперь в шорохе песка звучала досада и злость.
— Азай мелехшемо никра! — выкрикнул Илья и открыл глаза.
Песок отступил, образовав в центре площади воронку, на дне которой вращалась, сияя золотыми лучами, шестиконечная звезда. Не задумываясь, Илья прыгнул вперед, в самую середину золотого сверкания, и полетел куда-то, оставляя позади погибающий оазис, волнистые барханы, разочарованный шепот песка... Вскоре его руки и колени больно ударились о холодный камень.
Глава 69
Виктория недоверчиво изучала свои многочисленные отражения в зеркалах, которые покрывали стены огромного зала. Подняв голову, она обнаружила, что потолок здесь тоже зеркальный. Сделала несколько шагов и удивившись скольжению ног по полу, посмотрела вниз и увидела гладкую зеркальную поверхность. Одинаковые темнокожие женщины двигались, озирались, хмурили брови в бесконечных отражениях амальгамы. Отражаясь друг в друге, зеркала снова и снова повторяли ее образ. Стараясь не обращать на них внимания, Виктория обошла зал по периметру, ища выход. Очень скоро она сумела отодвинуть одно из зеркал, оказавшееся дверью, и оказалась в новом помещении. Здесь было темно, но стоило девушке сделать несколько осторожных шагов, как зажегся ослепительный свет, озаривший зеркальные стены, пол и потолок. Этот зал оказался точно таким же, как и предыдущий. Сопровождаемая своими двойниками, Виктория опять принялась искать новую дверь. Нашла, переступила порог — и история повторилась с зеркальной точностью. Пара шагов, свет, отражения, поиск двери, пара шагов, свет, отражения... Вскоре девушка уже не понимала, то ли она идет по бесконечным анфиладам одинаковых комнат, то ли залы расположены кругом, и она просто движется по замкнутой траектории, повторяя один и тот же путь. Не исключала она и того, что комната всего одна, просто какая-то неизвестная магия не дает выбраться наружу. Так или иначе, но сдаваться Виктория не собиралась. Она распахивала все новые и новые двери, пересекала одинаковые залы, гадая, будет ли всему этому конец, или она обречена погибнуть здесь, в одной из комнат, навечно оставив свое недвижное отражение в бесконечных зеркалах. Наконец ощутив усталость, Виктория присела на скользкий холодный пол и задумалась, безотчетно разглядывая себя в многочисленных зеркалахх. присела на скользкий холодный пол и задумалась.всему этому конец, или она обречена погибнуть з. "Что произойдет с моим отражением, когда я уйду отсюда? — вдруг пришла странная мысль. — Исчезнет ли оно с моим уходом, или, может быть, незримо сохранится в глубине амальгамы? Что такое зеркало: просто особым образом обработанный кусок стекла, послушно отражающий окружающий мир, или вход в иную реальность? Если это просто стекло, то почему мои отражения кажутся мне такими враждебными? Почему эти комнаты вызывают в душе такой холодный страх? Может быть, потому что каждое отражение уносит с собой кусочек моей сущности? И где я — настоящая? Здесь, или там?" Виктория строптиво встряхнула головой и встала, решив не поддаваться унынию, мириады ее двойников в глубине зеркал проделали то же самое. Почему-то именно это движение, повторенное бесконечное количество раз, вызвало в девушке всплеск раздражения. Она подошла к одному из зеркал, висящему на стене, и, глядя в глаза самой себе, изо всех сил пнула сверкающее под ярким светом стекло. Раздался печальный звон, и на пол посыпались острые осколки, каждый из которых хранил в себе отражение Виктории. Девушка болезненно передернулась: под разбившимся зеркалом оказалось еще одно, бесстрастно повторяющее все ее движения и сердитые гримасы. Она ударила по зеркалу кулаком, создав новый дождь из осколков. Бесполезно: на нее снова смотрело ее отражение. Яростно взвизгнув, Виктория заметалась по залу, беспорядочно круша зеркала, топча ногами осколки, страстно ненавидя и желая уничтожить собственный опостылевший образ. Звенело, рассыпаясь, стекло, мелкие острые крошки ранили кожу, на руках и лице выступили капельки крови. Но равнодушные к ее гневу зеркала снова и снова возрождались, и в каждом из них жило ее отражение. Постепенно приступ ярости утихал, Виктория, чувствуя себя проигравшей, остановилась посреди комнаты, вытирая со лба пот и тяжело дыша. То же проделывали и ее двойники. В их окружении Виктория постепенно утрачивала ощущение реальности, она уже не понимала, кто здесь оригинал, а кто — отражение. Притуплялись все чувства, сознание затягивала тонкая пелена равнодушия.
То, что произошло потом, навсегда сохранилось в памяти Виктории как самый страшный кошмар. Внезапно один из двойников вдруг покинул плоскую поверхность зеркала, выбрался наружу, в трехмерный объемный мир, и медленно двинулся к Виктории. Теперь это уже не было отражение, покорно повторяющее все движения оригинала. Появившаяся из стекла девушка жила собственной жизнью. Взглянув через ее плечо, Виктория увидела еще одну казалось бы невозможную вещь: зеркало, из которого вышел двойник, было пустым. В нем теперь не отражалось ничего. Между тем оживший образ приблизился к Виктории вплотную, и девушка ощутила мгновенный холод его прикосновения, затем вздрогнула, почувствовав, как двойник сливается с ней, проникает внутрь, соединяясь с ее сущностью. Пустое зеркало померкло, в нем поселилась тусклая чернота. А навстречу Виктории зашагали из глубины зеркал все новые и новые отражения, отражения отражений, отражения отражений отражений... Зал наполнился одинаковыми, словно клоны, девушками, которые, не сводя с нее холодных глаз, целенаправленно двигались к своей цели, желая слиться с ней воедино. За их спинами оставались пустые, похожие на куски льда во дворце снежной королевы, зеркала. "Сейчас все эти двойники соединятся со мной, и зеркала погаснут, — вдруг поняла Виктория. — А когда в них исчезнет последнее отражение, исчезну и я". Она не знала, откуда к ней пришла эта странная, парадоксальная мысль, но была уверена: так и будет. Словно кто-то могущественный и всезнающий прошептал ей это на ухо, подсказал, и отступил, наблюдая, какие выводы она сделает. Виктория выхватила меч, двойники повторили ее движение. Драться с самой собой, многократно скопированной, было бы по меньшей мере странно и нелепо. Девушка вернула клинок в ножны, с удивлением отметив про себя, что отражения не торопятся сделать то же самое. Огромная армия совершенно одинаковых женщин-воинов выглядела устрашающе. Они молча стояли вокруг, с бесстрастным любопытством наблюдая за Викторией. "Я умерла, — внезапно осенило ее. — Да, правильно, я умерла, меня убил Вечный страж. А сейчас прервется и моя жизнь после смерти. Я перестану существовать не только как физическая оболочка, но и как душа, сознание, поток информации, или что там еще. Я уничтожу сама себя, — девушка отрывисто рассмеялась, между тем как лица отражений остались невозмутимыми. — Кем бы ты ни был, Бог, но у тебя, оказывается, искрометное чувство юмора! Вот как наказывают за грех гордыни!"
