Он вышел вперёд, но даже сейчас его окружали по двое воинов с каждой стороны. Сейчас он боялся их ещё более, чем перед битвой. Боялся — и уважал. Даже виночерпий великого ванакта Лид, презиравший войну, умел уважать врагов. Настолько, насколько варвары этого заслуживают, конечно же.
— Я предлагаю варварам почётную сдачу, — голос его, вобравший в себя тысячу лет, скрежетал могильной плитой и распространял холод, из-под этой плиты выходивший. — Служба. Лучшая служба, самая почётная, что существует во всех известных мирах. Слава, которой прежде ни у кого не было. Девушки, мальчики, золото, драгоценности. Иначе — смерть. Родина ваша будет предана мечу и огню. Народы ваши будут изничтожены, дабы урок преподать другим варварам.
Он застыл, уперев железные руки в боки. Трава под ним пожухла.
Солнце катилось к закату, окрасив мир в царственный багрянец. В этот миг все были героями и ванактами, иначе и быть не должно. Ветер зашелестел в рунах башни.
Они переглянулись. Из глаз Ричарда смотрела вечность. В глазах Рагмара застыла тень Древа миров. А вглядевшись в зрачок Олафа, можно было бы разглядеть бастионы Лефера, а в само1-самой глубине — сожженную деревню. Ту, которых тысячи по Двенадцатиградью. Ту, которая одна-единственная во всем мире.
— Смерти — нет, — ответил Рагмар, окружённый духами, коих видел сейчас только он.
Остальные кивнули.
Демон постоял ещё немного, а потом заговорил, и чудилось, будто то крышка гроба стучит вдалеке.
— Нас больше в десятки раз. Вы устали. В какой-то момент один из вас пропустит удар. У этого, — рукавица заскрежетала, двигаясь, — больше нет сил на чудеса. Сперва погибнет один. Потом второй. Третьего затопчут, щитами закидают. Трупы разрежут на куски...
— Посмотрим, — коротко ответил Олаф.
Дребезжа и скрежеща, голова демона склонилась. Похоже, ответы врагов загнали его в угол, а после загадочно произнёс:
— Видно, Нарсес всё-таки сподличал напоследок...
Постояв так немного, демон развернулся и зашагал прочь. Когда он шёл, сминая траву, в воздухе раздался не голос даже— скрежет:
— Прощайтесь. Я милосердно дарую вам время, потребное для прощания с миром.
Они ничего не сказали друг другу, да и зачем? Всё было понятно и без слов. Даже духи отступили назад, чтоб не мешать напоследок. Однако Рагмар чувствовал их присутствие, и стоило ему только посмотреть по сторонам, как он увидел бы их силуэты. Они ждали. Они знали, что сейчас будет. И они были правы: пришло время умирать. Рагмар был счастлив оказаться рядом с ними, увидеть их...Чтобы затем уйти по ветвям на верх, на самый верх. Только одного не было меж них...Отец...Где отец?.. Может, он смотрит с самых Высоких ветвей? Может, он отыскал древних духов?..
Олаф пожал плечами. Жизнь успела промелькнуть пред его глазами, так что память сейчас пустовала, отдыхая и не посылая ни образов, ни даже обрывков фраз. Пустота. Спокойствие. Скоро конец: он знал это.
Ричард обратился вглубь своей души. Голоса и звуки ушли из памяти. Значит, скоро он...Да, ещё миг, и...
Он спасёт их. Спасёт их всех. А цена...Цена не имеет значения.
Сейчас. Ещё чуть-чуть. Вот уже в грудь, хладную и тонкую, ломится морозное пламя...
Магус улыбнулся:
— Эй, демон! — он воскликнул донельзя дерзко и весело. — Эй! Ты знаешь, что смерти нет?!..
Тот повернул голову и... Он почувствовал, что...
— Уничтожить его! Все-е-е-е! Уничтожьте его!.. Иначе все сдохнете!..
И мир рухнул — рухнул сразу со всех сторон...
А Ричард...
Ричард падал. Падал туда, где нет даже "никуда"...Падал туда, где есть все "куда". Не были и не будут, а именно есть, иначе их не было бы.
Пустота разрывала его на куски, а ветер, бивший в лицо и свистевший в ушах, срывал последние покровы — за одеждой исчезло само тело. Ничего не осталось. Хотя...Кто знает? Может быть, та искорка, что горит в глубине каждого, ещё сверкала, светя в непроглядной тьме?
Ричард падал...Он не понимал — он знал, каким-то непостижимым образом знал, что это — конец, что долгожданный покой пришёл к нему. А там, в самом яростном из известных миров, тело его разбрасывается молниями. Или должно разбрасываться...
* * *
Они стояли друг напротив друга, застыв в напряжении. Железо, в которое заключена душа пришельца из прошлого, одного из создателей магов, и потомка тех самых магов. Потомка, рождённого с капелькой расплавленной магии. О чём они сейчас думали, тени встретившихся тысячу лет спустя людей?
* * *
Хотя, конечно, "конус холода" был бы надёжнее, а "узы Мандалана" эффектнее...Но что взять с мира! Что он знает о магии? Ха! Что ему дано понять о созданных не здесь, о нездешних, в чьих жилах течёт расправленное серебро былой магии?.. Нет, они не отсюда, они не от мира сего, а потому кто-то должен уйти. И чаще всего — это сам маг.
Ричарду бы хмыкнуть — да только нечем. Здесь, в глубине мира, был только он, он-сам, без всего напускного и наносного. А сейчас и ему суждено будет раствориться...Но к чему?..
* * *
-Тебе предстоит сражаться!
— Но зачем?.. За что?.. За кого?.. Никого из них нет рядом со мной...Только их плач...И крики...И слезы...Мама...Мама!!!
-Не знаю...
* * *
А вот и кончилась борьба. Всё. Конец. Мир победил. Пора на покой...Но что-то в глубине оставшегося Ричарда самого-себя противилось этому. Это было похоже на то, как червоточинка ширится в сердце, как оно раскрывается изнутри навстречу печалям и невзгодам, не в силах принять случившееся. Сердце ноет, обливаясь кровавыми слезами безнадёжности и непримиримости. У кого-то ноет оно лишь мгновение, а кого-то оно терзает днями, годами, веками...Чья-то червоточинка перекидывается и на память потомков, не давая покоя уже им.
И вот сейчас также ныло что-то в Ричарде. И это что-то не сдавалось, оно не принимало поражения и никогда бы не приняло. Но только почему?.. Это невозможно было объяснить. Как словами рассказать то, что никак не связано с мыслью, со словом, только — с чувством, только с тем, что сокрыто во глубине до поры до времени, что-то, что пробуждает тебя ночами и заставляет дрожать, плакать или смеяться? Что-то, плачущее за покровами сердца и души, что-то, заставляющее идти на поступки, в которых ты сам себе не можешь дать отчёт? Что же это было?.. Кто же это было?.. Ричард всегда мечтал найти ответ на этот вопрос.
И вот ему удалось это. Лишь здесь, где не было ничего, кроме него самого. Ричард понял, что это он-сам борется. Тьма надвигалась со всех сторон. И только крохотная искорка, падавшая вниз, светом сверкала ярко и боролась с темнотой. Так не могут бороться живые — только ушедшие. Он боролся всем, что у него есть: он боролся весь. Он боролся со всем. Но крохотная искорка — звёздочка падала вниз (а может быть, вверх), и даже гордая, невозможная, неожиданная борьба не могла остановить её падение. Должно быть, лишена была смысла эта борьба — и всё же он сражался. Сражался вопреки всему. Лишённый рук и ног, лишённый тела своего, он боролся. Чем? Он сам не смог бы ответить...Должно быть, самым сердцем своим, самим желанием сражаться. И он — он не сдавался, вопреки всему, этот тщедушный, знавший мир только как страницы книги, краешек света вокруг них и звуки, эхо голосов и криков...А ещё — мир как отражение последнего взгляда учителя. Он был солью на раны, не более. Человек, коего не почитали за такового. Человек, который не хотел жить, который жил сражением...Человек, душа которого теперь уходила далеко-далеко, прочь, оставив позади себя смерть и гибель.
Но он — он не хотел умирать. Бороться было просто.
Сложнее было — понять, зачем надо было сражаться.
А значит — зачем надо было жить.
И он, знавший историю этого мира и легенды о двух других, перечитавший едва ли не две трети книг, сохранившихся на Хэвенхэлле, он, выдержавший много и даже чуть больше...
Он, он — не знал. И потому он падал вниз. И огонёк тускло блестел во тьме, и свет его уже был не столь ярок, как прежде. Потому что он — уходил. Уходил навсегда. Быть может, он ещё смог бы взлететь...
* * *
Они стояли друг напротив друга. Лид поднял забранную в железо руку— чужую, заёмную руку — кверху. В тот момент он вспомнил о прошлом. Вспомнил, как ходил коридорами дворца ванакта и мечтал, дабы от слов его появилась улыбка на устах владыки. Вспомнил, как рушилось всё вокруг, как Нарсес объявил себя новым ванактом... Вспомнил, как горело море за окоёмом, а под ногами земля дрожала многие недели. Как созвездия плясали безумный, кабацкий, мужицкий танец, а любомудры хватались за головы и сбрасывались со скал в море. И как тот ветер, нёсший серебристую...нет, серебряную, пыль, всё дул и дул. И как гибли в боях с варварами люди. И как Нарсес...Хотя тот — тот заслужил, чего уж там. И как рассыпалось Государство во прах...
И только в этот момент Лид понял, что для своего мира он был слишком молод, а для этого -слишком уж стар... И что он последний чиновник канувшего в озеро Забвения Государства... И что он, в общем-то, никому здесь не нужен...Потому что где двое — там есть Государство...А он был один, совсем один в этом мире...
А где-то там, вне миров и звёзд, крохотная искорка боролась за право вернуться назад. И каждый миг сомнений дарил шанс на победу, шанс на то, чтобы вернуться и вернуть.
* * *
Он знал: ему осталось чуть-чуть, самую малость. Обречённый с самого дня гибели родителей на бой, Ричард боролся в последний раз. Видел бы его кто-то сейчас, яркую звёздочку, всё не угасавшую под натиском темноты! Ещё чуть-чуть, ещё немного, лишь бы продержаться...
Он сдерживал натиск — но всё-таки не мог перейти в атаку. Потому что не знал, зачем. Он не знал. Он так и не смог найти выхода...
Он так и не мог найти смысла, смытого годами борьбы. Он-сам и был борьбой. Только лишь борьбой. Прожитые — или пробытые? — годы протянулись чередой...Да непонятно чего чередой...
И потому он падал. Падал. И сверкавшая из последних сил звезда гасла, гасла, гасла...А тьма подступала со всех сторон, неизбывная и непобедимая. Только издалека раздался тихий голос. Женский голос. Её голос. Той смешной девушки с побережья. Он силился услышать его.
Звёздочка, едва не потухнув, засверкала чуть ярче. Она тянулась на звук, на тень голоса, ведь тень рождается только там, где есть свет.
— Возвращайся! Обязательно возвращайся! — да, именно так она сказала перед битвой. — Возвращайся...
Это было несбыточно.
Но всегда мечтал он о несбыточном, о том, чего не было и никогда не могло быть.
— Возвращайся...
И боль...И крики...И смерть...И крики...Мама?..Мама!!! Папа!!! Деревня горела...
Что-то было в этих глазах...Какого же они были цвета? Неуловимые, дымчато-зелёные...Да...Такие...Кажется, люди говорят "красивые"? А ещё ласковые...Прямо как у мамы...Мама...
— Возвращайся, — а вот и её голос.
Будь у него тело, он бы задрожал, настолько непривычно было услышать хоть что-то, кроме тех звуков перед смертью её...Мама...А помнишь?.. Помнишь... Ты точно помнишь...Ты всё помнишь...
— Возвращайся, — а вот это уже голос отца.
— Ну ты и гад! — Олаф, конечно же, не мог сказать иначе...
Звёздочка загорелась ярче. Но только глубоко во тьму она забралась, и глубина эта давила, тяжесть расстояний тянула вниз и тьма наседала со всех сторон. Где уж было звёздочке той засверкать во всю мощь?
Ричард падал. Он умирал. Он привык умирать, но только в этот раз он знал: больше не будет смертей. Теперь-то он умрёт навсегда.
* * *
Олаф не сразу понял, что именно изменилось. Вместе с пониманием пришёл замогильный холод. Ричарда больше нет. Через считанные мгновения воздух наполнится магией, крушащей всё на своём пути. Железяке, сколько бы хитёр он не был, не удастся выжить. При этой мысли Олаф довольно ухмыльнулся. Как, в общем-то, и всем остальным. А вот при этой мысли не хотелось ни радоваться, ни горевать. Разве можно как-то относиться к тому, что день оканчивается закатом, а ночь побеждается рассветом? Иначе ведь и быть не может. И его тоже скоро не будет. И никого здесь не будет.
Как ему только удавалось думать? Совсем недавно он был охвачен боевым пылом, когда сознание обращается в пламень, а руки-ноги творят что хотят, творят слаженно, чётко и привычно. Но едва Рагмар разглядел — а может, просто почувствовал — пустоту, пришедшую в Ричарда и выгнавшую душу прочь, тотчас силы покинули его. Если бы он только был настоящим шаманом, если бы только видел духов, о, всё было бы иначе! Рагмар бросился бы ловить-хватать эту суть человека-шамана, ухватил бы за самый её конец и вернул бы обратно!
Но беда в том, что Рагмар не настоящий шаман. Он неумёха, выродок. Так никто из племени не говорил словами — но глазами...В глазах это читалось. Каждый знал сына великого шамана, который не мог видеть духов. Надежда, родившаяся ущербной, и умерла в тот же день. Вместо шамана получился неплохой воин и умелый охотник. Но народу нужен был шаман. И потому Рагмар оказался никчёмным в том, в чём он был нужен. А значит, он оказался не нужен. И лишь потому только, что не видел духов.
А сейчас бы...
Сейчас, когда тело, лишённое души, и душа, потерявшая своё тело ещё тысячу лет назад, сошлись в поединке — сейчас бы шаману ударить! Да!..
Небо обратилось в сплошное сизое облако. Танцевавшие безумный хоровод тёмные клочки, оградившие землю от показавшегося таким далёким солнца, опускались всё ниже и ниже. Протяни руки — и достанешь, зачерпнёшь небесный пух. Стоит только сделать шаг, оттолкнуться от нависшего над морем утёса. Волны пели там, внизу, под ногами. Лаская жёлто-серый песок, чтоб затем отступить на мгновенье и вернуться вновь, плескалось море. Птицы пели вдали. Чайки носились высоко-высоко над головами. Они с интересом поглядывали на столпившихся невкусных двуногов, а затем прыгали в воду за такой вкусненькой рыбкой. А где-то далеко-далеко шестеро собрались на вершине башни, чтобы дать свой последний бой. И в этот миг то, что прежде звалось Равновесием, рухнуло окончательно, ибо слились две эпохи, разобщённые десятью веками. Ангела одолевали те, кто призван был хранить порядок в мире. А здесь, на другом краю света, демон побеждал, побеждал несмотря ни на что.
Но если бы только Рагмар был шаманом... Он бы призвал всех духов...И те обступили бы демона, и держали бы его...Повалили бы наземь...
В последнее мгновенье жизни дозволено ведь помечтать?
Руки уже размахивались, ноги отталкивались от земли, дабы удар настиг закованного в железо пришельца из прошлого, а разум...Разум...А что разум? Он представлял себе прекрасные картины. Вот если бы здесь, на самом краю, между землёю и небом, собрались духи. Вон там — прародитель. Отец рассказывал, что то была гигантская птица, на которой великие шаманы летают меж мирами. С прекраснейшими серебристыми крыльями, мощным клювом из кремня и гордым взглядом малахитовых глаз. И чтоб отец стоял рядом! Чтоб расправил плечи, чтобы накидка из соколиных перьев во всю свою ширь раскрылась, и чтоб ветер! И чтоб солнце светило из-за спины его, ослепляя врагов! Да, и чтоб он мановением руки призвал ту птицу-предка, взлетел бы вместе с нею — и призвал бы душу Ричарда обратно. А потом рухнул...
